Весь следующий день чародейка не появлялась в общем зале, а еду приказала подавать в покои, и Роланд уже отчаялся найти общий язык с этой переменчивой, как удача, женщиной. Вечно хмурый Кэлвин смотрел на хозяина замка с презрением, Мария при встрече отводила взгляд, а наглая девица в мужском костюме, оказавшаяся лучницей, так и вовсе посмеивалась, шепча на ухо одному из близнецов. Роланд терпел, понимая, что надолго его терпения не хватит.

Однако вскоре, когда потухли огни Млекфейта, дата совета рода была назначена на первый месяц весны, и приезжие лорды засобирались домой, удовлетворенные праздником, сытной пищей и радушием хозяина Очага, Лаверн все же соизволила спуститься и одарить Роланда своим вниманием. Выглядела она немного болезненно: бледная кожа, острые скулы, темные круги под глазами. Она была довольно приветлива, и Роланд подумал, что причиной затворничества чародейки могли стать лунные дни, но ночью того же дня она развеяла этот миф.

Уже был глубокий вечер, когда охрана доложила, что леди Мэлори желает аудиенции. Роланд готовился ко сну, потому пришлось быстро натягивать с таким удовольствием снятые бриджи, камизу и котт. Он хотел принять Лаверн в солярии, где велел разжечь жаровню, но стюард, смущенно потупившись, передал, что она желает говорить с хозяином в его покоях, дабы избежать лишних ушей.

Роланд уже успел привыкнуть к отношению Лаверн к моральным устоям общества и не удивился странной просьбе. До тех самых пор, пока она не вошла к нему. Прикрыв за собой дверь, чародейка сбросила плащ и предстала перед ним в совершенно неприличном виде. Ночная сорочка из полупрозрачной ткани, отороченная кружевом, практически не скрывала тела Лаверн, очерчивала аккуратные груди с темными сосками, струилась вниз, к талии, скользила по округлостям бедер… Сквозь ткань просвечивался амулет на серебряной цепи – массивная подвеска с ярким зеленым камнем. Роланд сглотнул, пытаясь прогнать наваждение.

– Простите, что потревожила, милорд, – тихо сказала Лаверн, глядя на Роланда в упор, в то время как ему было стыдно взглянуть ей в глаза, будто бы это он, а не она сама добивается внимания таким способом. Шокирует его… Зачем? Если она решила разорвать договоренность, не лучше было бы отбыть вместе с остальными гостями? Или же это такой странный способ извиниться за высказанные резко слова?

Она была в постели Кирстена, напомнил он себе. Мальчишка видел ее такой, и не раз. А если так, то…

– Я пришла выразить сожаление, что не уделяла вам должного внимания все эти дни. Возможно, я была несколько… резка, когда мы говорили в саду, но лишь потому, что известия, привезенные Кэлвином из Змеиного Зуба, настолько расстроили меня, что я утратила способность мыслить здраво.

– Поверьте, я не знал, – хрипло ответил Роланд и сглотнул невесть откуда взявшийся ком в горле. – И теперь, когда вы просветили меня, я постараюсь сделать так, чтобы подобные известия более не смущали и не расстраивали вас, миледи.

– Забудьте. – Она криво усмехнулась, поднесла руку к виску и как бы невзначай коснулась его пальцами, убирая упавшую на лоб серебристую прядь. – Я знаю, как устроен мир. И ваш… дядя вправе делать на своей земле то, что считает нужным. Как и вы вправе это допускать.

Роланду показалось, эту фразу она выдавила из себя с трудом.

– Вы больны? – забеспокоился он, шагнул к ней ближе и всмотрелся в лицо в попытках отыскать на нем следы зарождающейся лихорадки. – Я позову врача, чтобы он осмотрел вас…

– Не стоит, – покачала она головой. – Я лишь пришла удостовериться, что наш договор в силе и вы отыщете для меня то, что обещали. А я в свою очередь верну жизнь вашей огненной жиле.

– Я буду счастлив сделать это для вас, – облегченно вздохнул Роланд, любуясь ее лицом, выразительными глазами, улыбкой, расцветающей подобно весне.

Лаверн вдруг приблизилась – резко, порывисто. Положила руку ему на грудь, и Роланд даже сквозь одежду ощутил, насколько холодна ее ладонь. “Нужно приказать разжечь камин”, – подумал он, но как-то отстраненно, а затем Лаверн его обняла.

Роланд опешил от такой непосредственной фамильярности, но спорить не стал. Лаверн дрожала. Уткнулась лицом в его ключицу и дышала тяжело, рвано. Губы ее шевелились, она будто бы шептала молитву, и слова, выкатываясь из красивого рта чародейки, обжигали кожу. Она прижималась к нему, как испуганный ребенок жмется к матери в поиске утешения и защиты. Все это никак не вязалось с образом холодной красавицы, которая разговаривала с ним на празднике. Которая насмехалась над его искренним желанием помочь ей… В чем? Отыскать призрачный источник магии?

Даже если забыть о древнем пророчестве, которого так опасался Капитул, идея эта казалась Роланду бредовой. Он не верил в существование мифических источников магии, вся территория страны была исследована на наличие неучтенных жил, и нигде не обнаружилось даже отголоска чужой магии. Разведка докладывала, что Великая Степь так же страдает от недостатка ресурсов, как Вайддел и Двуречье. Капитул утверждал, что эта плачевная ситуация наблюдается по всему миру. Во всяком случае вести из-за Широкого Моря приходили неутешительные. Мир будто ополчился против магов, а боги перестали дарить кланам сильных сыновей, способных насытить увядающие источники.

Лаверн свято верила в существование мифического места, способного одарить ее силой. Что это? Тщеславие? Желание возвыситься над миром? Ведь она сама способна была на такую мощь, которая не снилась даже верховным Капитула. Роланд сам не видел, но ему описали Лаверн на поле битвы. Руки, разведенные в стороны, будто она хотела обнять весь мир. И слова, срывающиеся с губ – крепкая темная сеть с ядовитыми шипами. Она накрывала стройные ряды пехоты, плавила щиты, ложилась на плечи воинов неподъемной ношей. И они, не выдержав этой ноши, падали… А еще она вернула жизнь источнику Кирстена.

В этой женщине так много силы…

Роланд позволил себе вольность обнять ее в ответ. На ощупь Лаверн оказалась более хрупкой, чем на вид. Слишком хрупкой. Острые плечи, тонкие перепонки ребер, которые отчетливо ощущались под ночной сорочкой. Резко выдающиеся тазовые кости. И бедра узки, а значит… Боги, как она родит с такими данными? Как подарит ему наследника?!

Роланд уже начал сомневаться в здравомыслии короля, мысленно почти отказался от нелепого плана, но Лаверн подняла к нему лицо… Бледные щеки, синие губы, будто она провела на морозе не один час. И под глазами круги, а в глазах блестят слезы.

– Ты такой горячий, – прошелестела она прямо ему в губы, и Роланд будто в омут рухнул. Захлебнулся.

Он плохо контролировал себя в последующие несколько часов. И мало что помнил. Хрупкое тело, придавленное его собственным. Прижатые к подушкам ладони, запрокинутое лицо Лаверн, приоткрытый рот, который он целовал жадно и нетерпеливо. Мягкая плоть, в которую он жестко вколачивался, вырывая из груди Лаверн хриплые стоны. Хотелось завладеть ею. Присвоить. Спрятать от всего мира, стереть с ее кожи чужие взгляды, которые налипали масляными пятнами, стоило ей показаться на людях. Никто больше не смеет на нее смотреть! Никто, ведь…

Она сама пришла сегодня. Сама! Значит, она теперь его.

Такого он еще никогда не ощущал к женщине. Даже к Элле, хотя всегда считал, что любил жену беззаветно. Сейчас же светлый образ, бережно хранимый в памяти, побледнел, размылся. Перед глазами плыло, а в венах кипел первородный огонь. Тот самый, который в последние годы закипал все реже и откликался на зов лишь вблизи умирающей жилы.

Будто внутри Роланда щелкнул какой-то невидимый замок, выпуская в мир чистую ярость. Эта ярость пугала его самого. Единственный, кто, казалось, в тот момент не боялся – Лаверн. Она смотрела в глаза. Сжимала пальцами его напряженные плечи, до боли впиваясь в кожу острыми ногтями.

Роланд зарычал, вдавливая ее в кровать сильнее, и… отпустил себя. Перестал контролировать. Сорвался…

Он не помнил, когда именно мир погрузился во тьму. Тело сразу же ослабело, а после будто вообще перестало принадлежать Роланду. Он понимал, где находится, понимал, что лежит на спине, пытаясь дышать, но воздух решительно отказывался проталкиваться в легкие и царапал небо. Будто все пламя разом выкачали из крови. Опустошили и теперь… Теперь Роланд стал никем.