Как бы то ни было, а Олеся будет довольна. Не стоимостью напитка, разумеется, а вниманием. Может, даже поверит, что Ковалев весь вечер только о ней и думал. Или хотя бы изредка вспоминал.

Решение подождать с обсуждением похода в бар до утра стоило Ковалеву немалых усилий. Из бара они ушли с Олесей сравнительно рано, в начале одиннадцатого вечера, когда Черенков наверняка еще не спал, так что часов до двух-трех ночи сыщики могли бы спокойно покумекать над застольем со Щепихиным. Подробно обсудить и разложить по полочкам каждое слово, сказанное Боссом, проанализировать по горячим следам его поведение от первой до последней минуты, включая поведение детектива, и сделать кое-какие выводы. Возможно, даже выстроить какую-то версию.

И все же от такого варианта Вадим вынужден был отказаться и отложить «разбор» полета на утро. Не потому, естественно, что утро вечера мудренее, а по другим причинам. Во-первых, предусмотрительный Щепихин мог приставить за сговорчивым милиционером своего человечка и проследить за его передвижениями. Босс сильно расстроился бы, узнав, что из бара после плотного застолья детектив прямиком направился в милицию, предпочтя прелестной спутнице общение с Лешим. И не только расстроился бы, а кардинально пересмотрел линию поведения с вероломным подполковником. Другими словами, поставил бы крест на наметившемся сотрудничестве. В случае обнаружения «хвоста» Щепихин ничем не рисковал, а спокойно мог бы прикрыться заботой о рязанском соратнике. Щепихин здесь хозяин, его здесь каждая собака знает, а для Ковалева, человека приезжего и чужого, передвижения по ночному городу чреваты неприятностями. Ночная жизнь Касимова очень сильно отличается от жизни дневной, и не в лучшую сторону. Так что рязанский гость за повышенное внимание к своей персоне должен не обижаться, а благодарить за опеку и ни о каком «хвосте» не заикаться.

Во-вторых, в решение детектива отложить вопрос на утро неожиданно вмешалась Олеся. Собственно, не так уж и неожиданно. Наоборот, предложение «невесты» насчет чашечки кофе можно было расценить как ожидаемое. У нее дома, естественно. Не предложение, а приглашение, отказаться от которого было просто невозможно. Это выглядело бы чудовищной бестактностью, способной обидеть и вызвать сомнения в искренности и серьезности намерений «жениха». Женщина может простить многое, почти все, даже измену, но только не равнодушие к себе со стороны мужчины. Тем более мужчины приглянувшегося, и тем более на третий день знакомства, когда от коротких свиданий и прогулок под ручку следовало перейти к более тесным отношениям. К близким отношениям, точнее говоря. К близости, говоря начистоту.

Олеся проснулась первой. Ни свет, ни заря. Осторожно, стараясь не разбудить, перебралась через Вадима со своего любимого места у стены и направилась в туалет.

Вадим тоже уже не спал. Глянул на светящиеся часы на телевизоре, высвечивающие начало седьмого, и мысленно пожурил «жаворонка». Отняла как минимум полчаса сна. Черенков в милиции раньше восьми часов не появится, а без него там делать нечего. А теперь уже не уснуть. Все, начался новый день.

«Жаворонок» направилась в ванную, а через несколько минут уже хлопотала на кухне. Вскоре через неплотно прикрытую дверь донесся кофейный аромат, хозяйка двухкомнатной обители каждый новый день начинала с чашки крепкого кофе.

С чашкой она наведалась в спальню, встала у окна, наблюдая за темной улицей. Горестно вздохнула и пожаловалась вслух:

— У всех баб мужики как мужики, работящие да хлопотливые. Один вон у машины хлопочет, другой планки какие-то понес, а мне лежебока достался, дрыхнет себе без задних ног. Ничего ему не надо, все у него сделано-переделано, все в порядке. Храпи хоть до обеда.

За минувшие три дня знакомства Олеся неплохо узнала Ковалева, если сейчас предугадывала его сонное притворство. И жаловалась исключительно из желания задеть «лежебоку», а заодно войти в роль ворчливой и вечно всем недовольной жены. «Проснувшийся» Ковалев, подыгрывая ей, невесело посетовал:

— Какой же бестолковой будет моя жена в старости, — и строго потребовал: — Назови хоть одно срочное дело, которое нужно исполнить прямо сейчас, немедленно. Назови! И через секунду я буду на ногах.

Она возмущенно всплеснула руками:

— Ну и мужик, называется. Даже дел никаких не может себе найти.

— Но не в шесть часов утра, — не уступал Ковалев. И не выдержал, рассмеялся. Представил, как начнет сейчас что-нибудь делать и стучать молотком. Все соседи сбегутся.

На Олесю его доводы не подействовали. Она поставила чашку на подоконник и со всего размаху шлепнулась на кровать.

— А я, по-твоему, не нуждаюсь в опеке? Не нуждаюсь во внимании? А, Ковалев?

— Ой, щекотно!

Вадим отбивался от ее назойливых рук и понимал тщетность сопротивления. Она прильнула к нему, такая жаркая, такая соблазнительная, и недавняя сонливость показалась далеким прошлым. Рядом с такой женщиной спать невозможно.

— Ты забираешь мои последние силы, — шептал Вадим, — а ведь мне на работу.

Олеся коснулась пальцем его губ. В такой момент не вписывалось упоминание о работе. В такие мгновения говорят совсем другие слова, которых в лексиконе оперуполномоченного почему-то не находилось.

— Ты действительно решил на мне жениться? — спросила она через несколько минут. — Это я буду такая бестолковая в старости? Почему молчишь?

Вадим вздохнул. Он и сам не знал, насколько серьезно воспринимает их отношения. Всего несколько дней знакомы, по сути дела, еще не жили вместе, им еще узнавать и узнавать друг друга. Присматриваться, примериваться, чтобы не ошибиться. И в первую очередь присматриваться надо ей. Куда спешить?

— Тебе хорошо со мной? — вместо ответа поинтересовался он.

Она тоже вздохнула. Ее волосы упали ему на лицо.

— Хорошо. Мне с тобой очень хорошо…

Однако голос особой радости не источал. От неопределенности, наверное. Для него прожитый вместе короткий отрезок жизни определяется несколькими днями, а для нее это судьбоносный период. Для женщины двадцать два года представляются возрастом более солидным и значимым, чем для мужика «тридцатник». В таком возрасте женщине самое время семьей обзаводиться, детишек рожать, так что невеста вправе знать, чем для нее обернется эта связь.

— Ты уверена, что тебе нужен такой муж как я?

Хотел добавить, насколько нелегкая, неблагодарная и опасная у него работа, вынести которую сможет не каждая жена. И не стал. Слишком банально, чтобы уповать на трудности. В какой профессии их нет, этих трудностей и опасностей. И корабли тонут, и шахты рушатся, и самолеты падают, и автомобили сталкиваются. Даже кирпичи на головы падают. Так что милицейская работа далеко не самая опасная, и одиноких мужиков у них в управлении не так уж и много. В большинстве своем безусые юнцы, как его лейтенанты Шмелев и Быков. Так что о работе лучше промолчать.

— Уверена, но не совсем, — с грустью в голосе призналась Олеся и добавила: — Вот погадаю у какой-нибудь цыганки, тогда определюсь. Вот тогда уж выведу тебя на чистую воду! Вот тогда уж держись, товарищ подполковник. Что молчишь, испугался?

Вадим вздохнул.

— Цыганка одна вспомнилась, — признался он, — баба Роза. Зятя у нее недавно убили, дочку покалечили. В психбольнице сейчас.

О других воспоминаниях, тоже не менее болезненных, Вадим говорить не стал. О них Олесе ни к чему знать.

— Цыганка в больнице? Или ее дочь?

— Дочь. Сама цыганка дома. Если хочешь, можем заехать. Только она утверждает, что человеку не дано познать свою судьбу.

— Вот как? — Олеся оживилась. — Интересная цыганка. Правдивая, честная, если от своего ремесла не побоялась откреститься. Ты меня, Вадюша, заинтриговал. С ней обязательно надо повидаться.

— Какие проблемы? Как только окажемся в Рязани, так сразу и заедем.

— Так что же мы тогда лежим? — девушка с визгом сбросила на пол одеяло, — подъем, лежебока! Выходи строиться!