И при этом глянул на собеседника выразительном взглядом. Детектив сам должен понять, в чем он убедился. В благополучии на заводе, вот в чем. Ковалев пожал плечами. Обрисованная Щепихиным картина виделась слишком красочно, чтобы в нее поверить. А поверить надо, ведь дело не в картине, и даже не в ее талантливом авторе Щепихине, а в обстановке на «Цветмете».

— Честно говоря, ситуация на заводе у моего руководства вызывает большое беспокойство, — без тени сожаления признался Ковалев, резонно решив, что в данном случае демонстрировать свою обеспокоенность вовсе ни к чему. По логике все должно быть наоборот, ведь чем больше вопросов возникнет у правоохранительных органов по «Цветмету», чем больше это принесет проблем левым «золотопромышленникам», тем большую сумму Ковалев сможет востребовать со своего потенциального компаньона Щепихина. — Скрывать не стану, сигналы по заводу были. Хода им мы не давали, в зародыше гасили, но сейчас хочешь не хочешь, а придется провести капитальную проверку. Новое начальство решило окончательно закрыть этот вопрос. Или взять «Цветмет» в разработку, или оставить в покое.

Из всего сказанного детективом Щепихин уловил один момент, но самый важный: судьба группировки находится всецело в руках подполковника. Какое заключение он вынесет, как напишет в своем отчете, так и будет. Или силовики вцепятся руками-зубами в «Цветмет» и поставят вместе со всем Касимовом на уши, или, как сказал детектив, оставят в покое. На многие годы. Боже мой, подумать только, от одного человека зависит судьба сотен людей. Причем не простого человека, а мента. Хотя и подполковника. До чего же он, Щепихин, мудро поступил, пригласив этого вершителя судеб за свой столик, как умно и тонко все просчитал, какую смелость проявил, пойдя на откровенность с ментом. А ведь это огромный риск, хотя риск оправданный. Трудно предположить, что было бы, если б не он, Щепихин. Братва руки-ноги должна ему целовать, на руках носить, оберегать до конца жизни. Да что там братва, весь Касимов должен сдувать с него пылинки и богу молиться. А он еще сомневался в целесообразности встречи, корил себя за потраченные на угощение бабки. Что такое семьсот-восемьсот баксов по сравнению с сотнями тысяч? По сравнению с годами спокойной жизни? Ничто, совершенный ноль.

При такой мысли Щепихин даже устыдился своей чрезмерной экономности, граничащей с жадностью, и повел глазами по столу, прикидывая новый заказ. И не придумал, потому что за время их беседы дважды подходила официантка, поэтому и с выпивкой, и с яствами все обстояло в порядке. А скоро стол украсят «Говяжьи медальоны», венец ужина, и тогда мент окончательно «созреет». Собственно, уже созрел. Не случайно ведь сказал: «мы им хода не давали, гасили в зародыше». Нетрудно представить, как они гасили сигналы о кражах на заводе. За какие бабки.

— Второй вариант выглядит намного привлекательней, — без обиняков заметил Босс, окончательно раскрывая свой «бубновый» интерес, — вы уж постарайтесь, Вадим Михайлович…

Вадим Михайлович сделал небольшой глоток, куснул лимонную дольку и прищурился. Лимон оказался слишком кислым. Щепихину показалось, что собеседник прищурился не от лимона, а в ожидании объяснений, желая узнать просьбу Босса до конца. Он хотел знать, есть ли смысл стараться. Щепихину ничего не оставалось, как добавить:

— Сто тысяч долларов…

Брови детектива едва заметно дернулись. Предложенная сумма звучала весомо. И неудивительно, что ее потенциальный обладатель снова ничего не ответил. Предложение нуждалось в обдумывании. К тому же детектив догадывался, что цифра первоначальная, приблизительная и далеко не потолочная. Хороший продавец никогда не начинает торг с максимальной отметки.

— Что я должен сделать? — буднично спросил Ковалев, словно весь вечер только и ждал этих слов.

— Ничего! — вскинулся Босс. — В том-то и дело, что ничего! Просто в вашем отчете о заводе должна быть абсолютная тишь и гладь. Полный штиль, как говорят на флоте. И все! И сто штук ваши. Зачем будоражить тихий город, Вадим Михайлович? Касимов город красивый, старинный, памятниками богатый, для инвесторов привлекательный, летом наплывы туристов… Лишний шум вокруг «Цветмета» может помешать городскому имиджу, отпугнуть инвесторов. Зачем нам это?

Щепихин внутренне ликовал. Это был триумф его гениальной задумки, торжество его мысли, и хотя детектив пока еще не дал согласия, Босс уже не сомневался в полном успехе. На худой конец, в его активе есть еще козыри в виде дополнительной сотни штук. Баксов, естественно. Против двухсот тысяч мент не устоит. Этих бабок и ему с лихвой хватит, и на «верхотуру» останется. Особенно понравились Боссу доводы о привлекательности родного города для инвесторов и туристов. Размышления возникли только что, экспромтом, и прозвучали намеком, будто Щепихин беспокоится не о своей личной участи, не о заводе даже, а о городе в целом. Поэтому не исключено, что за его спиной могут стоять городские власти. Вот так! Пусть мент поразмыслит и об этом, может, сговорчивей станет. В смысле итоговой цифры.

Ковалев с окончательным ответом по-прежнему не спешил. В таком деле, прежде чем согласиться, не семь раз отмерить нужно, а семьдесят семь. Дело ведь не только в сумме, а в исключительной важности решения. Щепихинское предложение походило на незримую черту, пролегшую между собеседниками, и шаг через нее означает не просто согласие сотрудничать, а предательство. За чертой для подполковника начнется другая жизнь. Есть над чем подумать. Обязательно нужно подумать.

Босс к молчанию собеседника относился с пониманием, с ответом не торопил и ни о чем не спрашивал. Босс терпеливо ждал.

— Недавно погиб работник завода, — задумчиво поведал детектив, — плавильщик Дзюба. Слышали об этом?

Босс о трагедии слышал. Он сразу понял, чего добивается детектив, упомянув про Дзюбу. Мент хочет поднять цену, только и всего. Это можно. К сожалению, в своих раздумьях мент прав, несчастный случай пришелся очень некстати и непременно должен фигурировать в отчете по заводу.

Щепихин поморщился, будто от зубной боли. Обронил небрежно:

— Несчастный случай. К тому же не на заводе, а по дороге домой. К заводу это не имеет никакого отношения.

Босс говорил уверенным тоном, желая убедить детектива в отсутствии иных предположений. Или намекал, что при случае о смерти Дзюбы может рассказать гораздо больше и подробней. И не только об этом.

Детектив с доводами Щепихина не согласился.

— К сожалению, имеет, — твердо заметил Вадим, — в этом и проблема, Сергей Павлович. Этот случай нельзя не зафиксировать, иначе весь отчет пойдет коту под хвост. И не просто зафиксировать, а провести оперативно-следственные мероприятия, причем не формальные, а по всей форме, опросить свидетелей, провести экспертизу. Понимаете, о чем речь?

Это Босс понимал. Не понимал, правда, в какую сумму детектив оценит трагический случай с сотрудником завода. Назвать цифру первым Босс не мог. Не потому что боялся завысить, наказать себя материально, а потому что не мог показать своей заинтересованности. Мент никоим образом не должен почувствовать, что Щепихин имеет какое-то отношение к смерти плавильщика. Экономические правонарушения — это одно, а мокруха — совсем другое. От мокрых дел нужно держаться подальше, там светит совсем другая статья.

Молчание детектива затягивалось, и это не нравилось. Что тянуть, что выгадывать, когда они почти уже договорились.

— Четвертак, — наконец-то подал голос детектив, — итого сто двадцать пять.

Щепихин с трудом скрыл ликование, едва удержавшись, чтобы не потянуться к подполковнику с объятиями. Вот что значит умный мужик, что значит умеет жить. Не сравнить с упертым Лешим, тот как ездил на ржавой «восьмерке», так и будет ездить до самой пенсии. В заплатанных штанишках. Естественно, рвущегося наружу торжества Щепихин не высказал, он даже выждал пару секунд, будто обдумывая, и буднично сказал:

— Договорились, — и потянулся к бутылке. Договор следовало отметить.