После столь весомых и логичных умозаключений Босс посчитал своевременным сделать паузу. Сполоснуть язык, выслушать мнение собеседника. Благодарный слушатель достался в лице мента, ни слова не сказал, ни разу не влез с замечанием за всю длинную тираду. Не слишком ли он разошелся, кстати? Надо разглагольствовать помедленней и покороче, с паузами. Краткость присуща людям умным.

— Я вас не утомил? — вежливо осведомился Босс, поднимая рюмку. — Пора выпить. И закусить. Не стесняйтесь, будьте как дома. И не смущайтесь, ужин вас абсолютно ни к чему не обязывает. В любом случае.

Значит, Босс допускал любой поворот событий и был готов к любому исходу переговоров. Вадим не стал ждать повторного предложения и не торопясь, смакуя, опорожнил рюмку. И по примеру хозяина взялся за бутерброд с черной икрой. Щепихин ошибся, детектив не стеснялся, хотя чувствовал себя не совсем как дома. Но и не на чужбине. Просто в гостях. Смущение, правда, испытывал, только не перед гостеприимным организатором застолья, а перед Олесей. Обиделась, поди. Может, вообще уехала домой. Хотя непохоже. Спутница Щепихина сообщила бы об ее отъезде. Может, не обиделась, поняла, что мужчинам свойственно вести важные переговоры где угодно, даже в баре. Такие уж они бывают невоспитанные, эти мужики.

Расправившись с бутербродом, Вадим снова вернулся к деликатесной печени, намерившись опустошить тарелку и освободить на столе хотя бы маленький пятачок для нового блюда. Пусть Щепихин видит, что он не стесняется и ведет себя просто, без выкрутасов, безо всяких скидок на полярность их положения. По-дружески, как и положено в тесной компании. Между деловыми людьми не должно быть принужденности и скованности. Босс должен это заметить. У Ковалева тоже имеются свои взгляды на жизнь и кое-какие соображения, которыми он охотно поделится. С открытыми людьми можно быть искренним и откровенным.

— Полностью с вами согласен, Сергей Павлович, — без особого сожаления подтвердил Вадим, возвращаясь к политической тираде Босса, — цена нынешнего перераспределения очень велика, поэтому и сопровождается кровавыми разборками. Плохо, что государство не продумало механизмы приватизации, все стало делать в спешке, кавалерийским наскоком, лишь бы быстрее избавиться от национального достояния. Куда это годится, чтобы крупнейшие предприятия, в том числе даже градообразующие, продавались за жалкие проценты от своей реальной стоимости? Уму непостижимо. А правительство после этого удивляется, почему экономика падает, почему заводы не работают. А на кой хрен новому владельцу надо, чтобы завод работал, если он купил его по цене иномарки, а в недалеком будущем сможет продать за хорошие бабки? За настоящие бабки. На кой хрен владельцу заботиться о рабочих, думать о социалке, о детских садиках, о производстве конкурентной продукции, когда всех рабочих можно спокойно вышвырнуть за ворота, а заводские площади сдать в аренду под склады, под офисы, под фирмы? И жить припеваючи, безо всякой головной боли. Такое ощущение, что наверху специально взбаламутили обстановку, чтобы в мутной воде ухватить куски пожирней, порентабельней. Для себя, для своих отпрысков. А страна, получается, побоку. Вместе с народом.

Вадим видел, как зарумянившееся лицо Щепихина светлело, как в маленьких заплывших глазках, устремленных на заграничную бутылку, появлялись новые искорки. Босс чувствовал настроение собеседника, угадывал его состояние и искренне сожалел, что благородный напиток требует к себе должного отношения и нуждается хотя бы в небольшом перерыве между стопками. В этом коньяк уступает водке, при употреблении которой «между первой и второй перерывчик небольшой». Коньяк спешки не любит, а жаль, ибо критические рассуждения милицейского подполковника заслуживают быть отмеченными. Здраво мыслит, молодец. Не чета Лешему. Босс не ошибся, с рязанцем можно иметь дело.

— В том-то и беда, что наверху все прекрасно знают и никаких ошибок там не совершили, — притворно возмутился Босс, — ошибиться можно один раз, но не сотни раз, и не на протяжении пятнадцати лет. Кремль все делает сознательно, все хорошо продумав и взвесив. Мне недавно попалась одна интересная статья из американского журнала, а американцы на своих нынешних кремлевских друзей клеветать не станут. Короче, янки пишут, что на момент прихода Горбачева к власти Советский Союз имел две с половиной тысячи тонн золота, наш внешний долг составлял 32 миллиарда долларов, а другие страны нам были должны 36 миллиардов. Благополучное было положение. Спустя шесть лет мы были должны больше ста миллиардов, нам никто не должен, потому что мы всем должникам долги простили, а от золотого запаса осталась одна пыль. Золотая, правда. Вот и возникает вопрос, уважаемый Вадим Михайлович, куда исчезли эти тонны, в чьих карманах и на чьих счетах осели? Я уж не говорю про исчезнувшие миллиардные транши, выделяемые Кремлю и исчезающие непонятно где.

Вадим горестно усмехнулся. Отвечать напрямую не стал, посчитав, что старшему офицеру милиции не к лицу поддерживать столь серьезные обвинения и указывать при этом пальцем на самый верх. Да и без его ответа прекрасно понятно, кто стал обладателем сказочного богатства.

Босс, не дожидаясь, наполнил рюмки. От душевного расстройства, наверное, даже позабыл о степенном ритуале пития благородного напитка. Уж не оттого ли расстроился касимовский авторитет, что его скромная персона не попала в число кремлевских нуворишей? Или оттого, что часть исчезнувших золотых тонн составляла продукция касимовского завода «Цветмет»? Обидно, если так. Действительно, не к тем рукам прилипло касимовское золото. К чужим рукам.

Свою стопку Босс выпил и проглотил одним махом, словно глотая таблетку, запрокинув подбородок и привычно опрокинув в рот содержимое рюмки. Он и впрямь расстроился, если не потянулся к тарелке с бутербродами. И то ли упрекнул, то ли посоветовал:

— Вот кого надо на чистую воду выводить, а не мелких жуликов-воров. А то за ворованные миллиарды приговаривают к условному сроку, а за гуся ценой в триста рублей — к трем годам тюрьмы… Кого вы охраняете, подполковник? Кому служите?

Подполковник насупился. Ему не понравился не столько вопрос, сколько тон, с каким этот вопрос был произнесен. Циничный был у Босса тон. Издевательски насмешливый. Ехидный. Таким тоном деловые разговоры не ведутся. Однако сердиться подполковнику было не с руки, ради дела подобные колкости можно не заметить. Ради общего дела.

— Кому надо, тому и служим, — буркнул Вадим и, к несказанному удивлению Босса, потянулся к бутылке. Наполнив рюмки, невесело добавил: — Кто платит, тому и служим.

Пошутил, наверное. В серьезность таких слов не сразу поверишь. Босс шутку поддержал и тут же предложил:

— А если хорошую плату предложу я?

Босс шутил. Правда, хотя толстые губы расползлись в улыбке, но глаза смотрели серьезно и без смеха. Изучающе. Пристально. Напряженно. Франт мог быть доволен собой за этот вопрос, ради которого, собственно, они и встретились. Естественно, вопрос мог прозвучать иначе, в другой формулировке, но обязательно с намеком на сотрудничество. И обязательно с намеком замаскированным, безобидным, чтобы в случае чего пожать плечами и отмежеваться от предложения. Вопрос именно так и прозвучал. Какое сотрудничество? Какое предложение? Бог с вами! Подполковник превратно истолковал его шутку, по-ментовски. И вообще он ничего понял, возомнил черт те что. И вообще я не я, и хата не моя. Щепихин просто пригласил рязанского гостя на ужин, пожелал обменяться новостями, рассказать о Касимове, узнать о жизни в областном центре, поделиться взглядами на житье-бытье. Примерно так будет вести себя Щепихин в случае неудачи, если предложение не получит понимания и если менту взбредет в голову дать разговору служебное продолжение. Другими словами, если мент попытается привлечь Щепихина по золотому делу. Пусть пытается, ничего не выйдет. А вот согласие может круто изменить его судьбу. И подполковник должен это понимать. Если не дурак, конечно. А он не дурак.