В какой-то момент сознание стало играть в непонятные игры, заставляя сомневаться. Чудовищно, но это было именно так. Неужели такое возможно? Я не могла поверить, не смотря на то, что увидела все собственными глазами. Может, мне показалось? И тут же здравый смысл начинал вопить в ответ, не давая ненормальным мыслям поселиться в голове. ЧТО??!! ЧТО МНЕ МОГЛО ПОКАЗАТЬСЯ??!! Его испуганного взгляда я не забуду никогда!
Как он мог? Как?! Ну, объясните, мне, КАК?! Если не любишь — уйди. Но не унижай меня!!! Чем?! Ну, чем она лучше?!! Почему она?! Гулящая, пьющая, курящая… Почему именно она?! Господи, ну как так?! Я думала, что со мной что-то случится. Что умру от разрыва сердца там, в лесу, и это будет спасением. Но жизнь не собиралась облегчать мне мою ношу. Я должна была выпить всю зловонную чашу под названием «измена» до последней капли.
Часа полтора истерики забрали все силы. Я еле волочила ноги. Вышла на земляную дорогу, которая проходила сквозь лиственный лес, и которой уже практически никто не пользовался. Вспомнила, что недалеко есть источник, а рядом должна висеть железная кружка. Вода в нем была ледяной даже в самую жуткую жару. Что говорить про осень? Умывалась, не почувствовав толком холода. Выпила воды. Пошла лесом к своему двору.
Домой вернулась со стороны огорода, решив избежать возможной встречи с Владом, так как не сомневалась, что он будет ждать у входа в сад.
Дедушка заметил, что со мной что-то не так.
— Ну что? Как сходила? Как там баба Поля?
— Нормально. Я передумала. Не ходила на ферму. Что-то чувствую себя неважно.
— Ты не простыла, часом?
— Не знаю. Наверное. Что-то плохо мне.
Я сделала себе чай, и, закутавшись в одеяло, просидела весь вечер как изваяние глядя в стену. Только и поднялась, чтобы разогреть ужин да улечься спать.
На следующий день стало ясно, что действительно заболела. Ангина. «Не надо было пить родниковую воду» — как-то вяло повторяла себе в попытках разжевать аспирин и запивая горечь малиновым вареньем, разведенным в кипятке. В голове было пусто — толи сработал инстинкт самосохранения, толи что, не знаю.
Брат принес мне от соседки овечьего жира. Я топила его в кружке и мазала горло, литрами пила горячий чай, на ночь сделала ингаляцию, найдя в кладовой какие-то травы, что сушила еще летом. На улицу старалась не выходить. Впервые я НЕ хотела услышать рев мотоцикла. Впервые я НЕ выглядывала в сад, чтобы увидеть между деревьями дорогу, ведущую к нам. Впервые, я осознала, что предательство НЕ смогу простить никогда…
Что бы отогнать от себя все мысли связанные с Владом взялась перечитывать любимую книгу: «Обрыв» И. А. Гончарова. В первый день это получалось. На второй я уже отвлекалась каждые пятнадцать минут и понимала, что готова бросаться на стены. На третий мне не хотелось жить. В этот день на пороге дома появилась… Юля.
По ее глазам я поняла, что она в курсе событий. Да и как могло быть иначе? Мы созванивались с ней накануне. Она не собиралась приезжать в село. Влад сообщил «новость» Павлу. Тот — Юльке. Она, будучи довольно обеспеченной и не страдая ни перед кем какими либо обязательствами, тут же примчалась. Надо отдать ей должное — она была настоящим другом, в полном смысле этого слова. Я даже растерялась, когда увидела ее.
— Ты что, приехала сюда из-за меня? — прохрипев очевидное, сгребла отвисшую челюсть и уставилась на нее ошалелыми глазами.
— А что меня держит? Сижу дома. Пашка работать не разрешает. К тебе отпустил без проблем. Ты это… как вообще?
— Вообще — шикарно. Иду ко дну. — Прокаркала в ответ. Юлька сморщилась:
— У тебя малина есть?
— Есть. Смотреть на нее уже не могу.
— А сода?
— Есть. Зачем?
— Будем тебя лечить. — И с этими словами она отправилась на веранду к газовой плите. Любопытство пересилило слабость в конечностях. Я поплелась вслед за ней и стала наблюдать.
Вначале она разогрела столовую ложку варенья в небольшой кастрюльке, потом добавила соду, и, собирая бурлящую пену ложкой, стала совать мне ее в рот со словами:
— Ешь бегом!
Поедая серо-фиолетовое нечто, я только и сумела спросить:
— Ты не забыла добавить глаз совы и лягушачью лапку?
Расхохотавшись в ответ, и не прекращая процедуру, она ответила:
— Ешь, давай!
— Тебе никто не говорил, что ты ведьма?
— А как же! Пашка каждый день! Особенно любит повторять это после секса. Все. Теперь в кровать — бегом марш!
Хлопнув ладошкой себя по лбу и покраснев, отправилась в дом на диван. Юлька еще покрутилась возле меня с полчаса и отправилась домой со словами:
— Сегодня отдыхай. Все разговоры оставим на завтра. На ночь еще раз сделай себе такую пену. И полощи горло. Фурацилин есть?
— Откуда? — скривившись, покачала головой в ответ.
— Плохо, но не смертельно. Раздобуду завтра где-нибудь. А ты пока содой обойдись.
Вечером, когда я укладывалась спать, а Ромка собирался в клуб, он, словно невзначай, спросил:
— Ты что с Войтовичем своим посралась?
— С чего ты взял?
— Да так… караулит он тебя каждый день, а ты носу из дому не показываешь.
Не желая говорить на эту тему, молча потянулась к книге и развернула ее, убрав закладку в сторону.
— Я угадал?
— Отстань от меня, «Пуаро» недоделанный.
— Сказать ему, что б валил?
— Мне все равно. — И, сделав усилие, приступила к чтению, не реагируя больше на брата.
Глава 8
На следующий день говорить стало легче, и голос практически восстановился, лишь изредка срываясь на фальцет. Юлька принесла фурацилин и заставила при ней полоскать горло. А еще через полчаса мы уселись пить чай с печеньем и смогли поговорить.
Болтали вначале ни о чем. Потом о главном. Почему-то я ожидала, что она будет вместе со мной возмущаться, ругать и упрекать Влада. Она же просто меня жалела и соглашалась, со всеми словами, что я говорила, но сама при этом не стала обливать его грязью и выпытывать подробности случившегося. Я же, как мазохистка, ковырялась в свежей ране, и не могла остановиться.
— Поговори с ним… — В какой-то момент сказала она мне, чем не на шутку поразила.
— Что? Ты в своем уме? Ни видеть его, ни слышать о нем не хочу!
— Ты же не знаешь, что… что он скажет…
— О чем мне с ним говорить?! О ЧЕМ?! О том, что он сидел одной жопой на двух стульях?! О том, какой доверчивой дурой я была?!
Юля поняла, что уговаривать меня бессмысленно.
— Что бы ты сейчас не думала… он… любит тебя…
— Да?! Ой, как интересно! — И только я набрала воздуха, чтобы развить эту тему дальше, она меня остановила:
— Так. Давай-ка закругляться. Ты уже и так довела себя до предела. У меня сердце кровью обливается, слушая все это…
На тот момент, я тоже выдохлась. К тому же надо было меня «слышать». Голос срывался. Ангина это вам не хухры-мухры — горло болело ужасно. Я поставила третий чайник на плиту, а Юлька засобиралась домой.
— Я завтра к тебе приду. Надо нам с тобой какое-то занятие придумать, чтобы отвлечься. Завтра ченить сообразим. Макраме и вышивку не предлагать. — Она улыбнулась мне на прощание, и, чмокнув в щеку, ушла.
А еще через два дня моя подружка уехала, сказав на прощание мудрые слова:
— Солнышко, держись. Рана твоя сейчас еще слишком свежа, что бы принимать решения. Не буду обманывать, больно будет еще долго. Но она рано или поздно зарубцуется, и ты сможешь оценить все более трезвым взглядом. Я буду звонить. Не унывай. — И протянула сборник стихов Цветаевой. Не знаю, вкладывала ли она какой-либо смысл в свой подарок, но он оказался одним из самых ценных и исцеляющих.
Стихотворения на надрыве — бальзам для искалеченной души. Зазубривая и повторяя до отупения — спасалась от боли таким вот странным способом.
