Быть такого не может: я жму руку автору «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка». Эх, сюда бы фотографа, чтобы сделать карточку на долгую память…
Правда, пока ничего не выдаёт в Катаеве гения и легендарную знаменитость, он — такой же, как и я сотрудник уголовного розыска. Обычный парень интеллигентного вида, худой от вечного недоедания и плохо одетый — наше ведомство зарплатой не баловало, платило мало, зато нерегулярно.
В башке всё перемешалось, я не находил слов, но как-то собрался с мыслями, выдавил из себя:
— Как там у вас в Одессе?
— Да как и у вас, наверное: грабежи, убийства… Начальство нервы треплет.
— Это оно может, — хмыкнул Кондратьев.
— А в Петроград по какому вопросу прибыли? — снова спросил я.
— Может на ты перейдём? — предложил Катаев.
— С удовольствием. Так что стряслось у тебя, Женя?
— Да у нас в Одессе в прошлом месяце серьёзная заварушка приключилась — сразу семнадцать трупов. Есть основание полагать, что один из подозреваемых скрывается в Петрограде. Вот, приехал к коллегам за помощью. Надеюсь, не откажут.
— Не откажем, — заверил Кондратьев. — Но, как ты понимаешь, у самих дел по горло.
— Это я понимаю, — вздохнул Катаев.
— Да ты не журись! Я к тебе Шуляка прикреплю. Он кого хочешь из-под земли достанет. Кстати, а где Шуляк? Что-то я сегодня его ещё не видел, — забеспокоился Кондратьев. — Не заболел часом?
— Да в порядке Шуляк, — заверил я. — Мы с ним пару налётчиков взяли, оформляет их сейчас.
— Ты сказал, с ним? — дёрнулся Кондратьев.
— Так получилось, — ухмыльнулся я. — Сергей, мне тут сказали, что у тебя для меня известия какие-то есть.
— Есть, — Кондратьев посмотрел на Катаева, и тот, поняв, что сведения не предназначаются для его ушей, деликатно ответил:
— Ладно, мужики. Мне пора — пойду искать этого вашего Шуляка.
— Женя, погоди секунду, — попросил я.
— Чего, Жора? — Его глаза блеснули из-под очков.
— Ты тут занятную историю рассказал… Это всё правда?
— От первого до последнего слова. Но ты бы слышал, как её на суде Саня Казачинский излагал: публика аж от хохота рыдала. Правда, самому Сане не до смеха сейчас, ему смертный приговор светит, — помрачнел Катаев.
— Знаешь, Женя, думаю, твоего друга можно вытащить, — горячо произнёс я.
— Ты так думаешь?
— Я в этом уверен. Ты попробуй спасти его — у тебя получится. А история и впрямь занятная, про неё бы книжку написать… Какого, говоришь, цвета был украденный фургон с зерном? — спросил я, заранее зная ответ.
— Вроде зелёного, — произнёс Катаев.
— Ну вот и название для повести родилось — «Зелёный фургон». И пусть её твой друг напишет сразу, как только выйдет на свободу. Людям понравится — даже не сомневайся, — улыбнулся я.
— Я передам Сашке, — сказал Катаев. — Всё, бывайте — я пошёл!
— Удачи! — пожелал ему я с чистой душой.
Катаев ушёл, а моё настроение снова сыграло в минус.
Я повернулся к Кондратьеву, который с интересом слушал наш разговор.
— Выкладывай, Серёга — что опять с мужем моей сестры приключилось?
Тот виновато опустил глаза.
— Не успел ты походу, Жора… Сегодня Александра Быстрова на Гороховую забрали. ГПУ раскрыло какой-то заговор в военшколе. Есть подозрение, что твой родственник замазан в нём по полной. И не он один, в школе идут аресты как среди преподавателей, так и курсантов.
— Ясно, — вздохнул я.
Чего-то такого и следовало ожидать. Если чекисты начали копать, то не остановятся. И, даже если я найду настоящего убийцу Хвылина, вряд ли это сильно поможет Александру, если на него теперь повесят ещё и политику.
Положение хуже губернаторского… Куда ни кинь, всюду клин. Хоть покупай билет и назад возвращайся.
Пожалуй. Я бы так и сделал, если бы не сестра… Но её надо как-то морально подготовить к неизбежному.
— Катерина… Моя сестра знает об этом?
— Вряд ли. Мне Самбур всего час назад позвонил. Ей ещё не сказали, — ответил Кондратьев.
Сука! Как же я сейчас ненавидел себя за то, что принесу Кате такую весть… Как бы я хотел поменяться сейчас с кем-то своим местом, но вот только не знал, с кем.
— Да ты нос не вешай. Может, обойдётся, — сказал Кондратьев, чтобы приободрить меня, но по интонации было ясно, что он сам не верит своим словам.
— Сергей, спасибо! Пожалуй, мне тоже пора идти… Вот только показания дам по налёту и поеду к сестре. Мне надо побыть с ней.
— Конечно-конечно, — кивнул тот.
Выполнив все необходимые формальности, я сел на трамвай и поехал к Кате. Меня охватило глубокое опустошение, я понимал, что мне будет сложно подобрать какие-то слова.
Я мог побороться с уголовной Фемидой, но против ГПУ был совершенно бессилен. И это ощущение собственной никчёмности сводило с ума!
Только одна мысль птицей билась в голове: что я скажу Кате, что…
Я вышел из трамвая на пару остановок раньше, чтобы пройтись. Иногда лучше всего думается на ходу. А мне надо было основательно подумать.
Вот только чем ближе я был к Катиному дому, тем яснее понимал, что итогом всех размышлений является пшик, ноль без палочки.
Скрепя сердце, поднялся на нужный этаж, надавил на кнопку звонка.
Открыла осунувшаяся Катя.
— Жора, — она ткнулась носом мне в грудь. — Ты… ты где был всю ночь?
— Там же, где, наверное, была и ты — сидел в камере, — признался я.
— Меня отпустили, причём быстро. Самбур мне не поверил, — печально сказала сестра.
— Я знаю — мы разговаривали. Зачем ты оговорила себя, Катя?
— Я хотела ему помочь, дать передышку, чтобы его не трогали, пока ты ищешь убийцу. Но меня сразу раскусили. Я, наверное, ни на один из вопросов не ответила правильно, — грустно улыбнулась сестра.
— Пожалуйста, больше так не поступай, тебя могли привлечь к ответственности за дачу ложных показаний, — попросил я.
— Больше не буду, — пообещала она.
Внезапно Катя нахмурилась.
— Стой, ты сказал, что был этой ночью в камере? Тебя арестовали? За что?
— Да всё в порядке. Маленькое недоразумение. Милиция быстро во всём разобралась, и меня отпустили.
— Этот арест… Он как-то связан с делом Саши.
— Связан, — подтвердил я.
— Бедненький! — участливо произнесла сестра. — Прости меня за то, что тебе так достаётся из-за нас…
— Тебе не за что извиняться передо мной. Катя, мне надо кое-что тебе сказать, — я набрался сил, чтобы сообщить сестре страшное известие, но тут выражение Катиного лица изменилось, она словно позеленела.
Она вдруг схватилась за рот и убежала в уборную.
Оттуда до меня донеслись рвотные позывы.
Я обеспокоенно замер у закрытых дверей — сестре было плохо, её словно выворачивало наизнанку.
Немного погодя, щёлкнул запор, Катя вышла.
Она была бледной как простыня и пошатывалась.
— Катя, что с тобой? Да на тебе лица нет!
— Ничего страшного, — пробормотала она.
— Какое там — ничего страшного! Ты отравилась? Тебе в камере подсунули какую-то гадость? — забеспокоился я.
— Братишка, не паникуй, — слабо улыбнулась она. — Со мной всё в порядке.
— Вижу я это твоё в порядке! — в сердцах воскликнул я. — Хочешь, я сбегаю за врачом — пусть он тебя посмотрит, выпишет лекарства… За деньги не беспокойся — любую сумму найдём.
— Не надо врача, — тихо сказала она. — У меня всё в порядке. Так и должно быть для женщины в моей ситуации.
Она лукаво улыбнулась, и тут до меня дошло.
— Катя, ты… — чуть не закричал я.
Сестра кивнула.
— Да, я в положении. Жду ребёночка. Знаешь, я для себя сразу решила, как только узнала, что беременна: если будет мальчик, назову его в честь тебя — Георгием. Ты ведь не против?
— Не против, — ошарашенно пробормотал я.
Стало душно, хотелось выбежать на улицу, сунуть голову в холодную воду. Как… как теперь быть! Сестре и без того досталось, а сейчас, когда она в положении — какую боль и муку принесёт моё известие, как это отразится на будущем здоровье ребёнка!
