— Слава кругу, детка. — Я прижал ее к себе и кинулся обратно в экипаж. — Сейчас мы вернемся к маме, и все будет хорошо!

Всего несколько шагов — и я нырнул в разломанный кэб, уже прикидывая, как нам добраться домой в таком виде. И резко остановился, словно налетев на стену. Прижал Кристинину голову к плечу так, чтобы она не могла обернуться и посмотреть.

Густая алая кровь медленно капала с подножки на пыльную мостовую. Едва заметный ветерок шевелил черную шерсть на теле мертвой медведицы, смотревшей в серую осень опустевшими глазами.

— Так нечестно, — растерянно сказала я, глядя на экран, на котором отображалось, как мужчина прижимал к себе плачущего ребенка и потемневшими от горя глазами смотрел на мертвое тело черного зверя. — Так нечестно!

Хотелось заорать, ударить кого-нибудь, швырнуть, разбить… Так нечестно! Почему?!

Нет, я ни о чем не жалею. Сделала бы так еще раз и еще. Если бы на месте мертвой медведицы был медведь или медвежонок, было бы в сто, в тысячу раз хуже. Но все равно… так нечестно. Они там, а я здесь.

Кстати. А где это я?

— Не знаю.

Оппа. Еще одна я. Нас тут две? А, нет… это еще один экран. Или не экран? Зеркало? Точно, зеркало. И мое отражение мне оттуда грустно улыбается.

— А кто знает? — Перебранка с отражением в этой ситуации — самое идиотское, что только можно придумать. Но у меня помимо воли в голосе сварливые нотки неудовлетворенной старухи. Потому что… что за нафиг такой! Откуда этот чертов босс Джонс взялся в Нью-Айрке, где он раздобыл дилижанс, кто его надоумил вшить в обивку дверей какую-то поганую траву с медвежьей кровью — индейский амулет против вражеских оборотней? И какого лося лысого вообще!

— Трусливый индеец подсказал, — вздохнуло отражение. — У Джонса после возвращения с острова все начало рушиться даже без вмешательства семьи Айвена. Удача отвернулась, все из рук стало валиться, все, что могло пойти хуже некуда, — пошло. И деньги терял, и здоровье. Ну и вспомнил, что там его подручный про Великую Мать орал. В такой ситуации даже заядлый материалист поверит во что угодно. Вот и этот пошел к старому шаману, не нашему, пришлому, с северных островов. И тот ему дал амулет против вражеских воинов-оборотней. Ну а дальше просто все — ты не зря слежку все время чувствовала. Все же какие-то деньги у Джонса остались, и какие-то помощники… Даже детектива нанял. Вот и выследил. Подготовился. От такого врага сложно уберечься, как ни старайся.

— И что теперь? — Я снова оглянулась на «экран» — теперь мне казалось, что изображение на нем не плоское, что оно дышит, и это просто окно в тот мир, где остались Айвен и Кристина.

— Я думаю, — вздохнуло зеркало. Странно, я даже перестала воспринимать ее Золотинкой, отдельной личностью. Нечто внутри меня знало, что это тоже я. Действительно я, просто отражение. Часть меня с другой памятью и знаниями. — Там убили медведицу… не человека…

— И? — Еще не понимая, к чему она клонит, я все же на что-то надеялась. Так надеялась, что сердце билось в горле.

Зеркало вдруг затуманилось, и я сама не поняла, отчего это меня так напугало. В голове вспыхнуло одно решение — разбить! Немедленно! Иначе случится что-то страшное! Я по наитию ударила в стекло обоими кулаками. Изо всей силы. Раз, другой… и даже не почувствовала боли, когда стеклянное крошево посыпалось алыми от моей крови искрами куда-то в пустоту. Две памяти слились в один поток, но при этом я четко осознавала, где память этого мира, а где того, будущего. Словно воды двух рек, они не смешивались, только переплетались струями. И из этого переплетения сама выплыла подсказка.

Третью жизнь взаймы взять уже нельзя. Но можно сделать по-другому. Отдать силу моего зверя человеческой части здешней меня. Сложно, непонятно, но сработает. То есть я уйду в свой мир, вот эта «я», что прожила кусочек жизни на острове и в дороге, а настоящая «я» этого мира сможет вернуться к своим любимым. Но мы обе потеряем возможность превращаться в зверя, вообще способности оборотней потеряем, будем просто людьми.

Да и фиг с ним! Я люблю свою медведицу, свое единение с лесом и свою силу, но Айвена и Кристину я люблю гораздо больше. Если для того, чтобы вернуть им жену и мать, надо отказаться от оборота, я это сделаю с легкостью!

Жаль только… жаль только, что часть меня с земной памятью уйдет в другой мир, где нет ни Крис, ни Айвена. Я ведь буду их помнить и скучать. Но главное-то, главное! Им будет хорошо!

Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, я даже не колебалась, принимая решение. И стоило его принять, как мне даже делать ничего не пришлось, я снова разделилась на две части, и та, которая была Золотинкой, улыбнувшись мне, шагнула из пустоты прямо на мертвое медвежье тело.

Я еще успела увидеть, как черная шерсть тает в воздухе и на дне кареты садится и начинает кашлять молодая женщина с золотисто-рыжими волосами. Как резко оборачивается Айвен, как он едва не падает и не роняет дочь, когда бросается к ней.

Как обнимает. Как плачет между ними Кристинка, обхватив маму за шею. Плачет от облегчения и счастья. Как в конце улицы возникают люди, и это свои — я вижу бегущих кузенов Айвена и его деда, а из подъехавшего экипажа выходит бабушка Бераника.

Она далеко, но мне вдруг кажется, что она смотрит мне прямо в глаза. Не той мне, что сейчас заливает слезами вновь обретенных мужа и дочь, а той, что стоит в стороне и уже готова уйти навсегда.

Бераника смотрит и вдруг… подмигивает. И улыбается.

Узкая улочка на окраине Центрального парка растворяется в этой улыбке, и я резко вдыхаю, словно выныривая из воды и судорожно глотая воздух.

— Голди! Голди! О господи, девочка! Жива! Слава богу! Голди, слышишь меня? Открой глаза, давай!

Я открыла глаза и увидела склонившегося надо мной Джексона, его красная бейсболка на фоне невозможно синего неба пламенела как флаг. А с другой стороны надо мной навис капитан катера, и он тоже выглядел смертельно испуганным.

— Все нормально, я в порядке. Вроде бы… — Я с некоторым трудом села и покрутила головой, пытаясь избавиться от онемения в плечах и шее. — Что это было?!

— Это был идиот, — зло прошипел Джексон. — Хорошо еще, сам не убился.

— Оставь, — выдохнул капитан и вытер пот со лба. — Все мы были молодыми и перед девчонками выделывались. А он даже правил не нарушал, к береговой линии на запрещенную дистанцию не подходил, этот камень последним штормом принесло. Раньше его тут не было. Мотоцикл разбил, конечно, но главное — оба живые и даже не поцарапанные.

Я резко обернулась и…

Гринч. Белый, как стенка, губы трясутся. Сидит на пирсе в метре от меня и смотрит. Глаза серые-серые, и…

У меня стало горько во рту оттого, что мгновенно вернувшаяся память залила душу такой болью… Вот же он, такой похожий. И не он. Не тот… Не Айвен. Айвен остался в другой жизни, и вряд ли я встречу его в этой. А даже если встречу — он меня не узнает.

— Так, ребята, решайте: идем обратно на большую землю, к медикам, или все нормально и продолжаем разгрузку? — сбил накал паузы капитан.

— Голди? Ты точно окей? — переспросил Джексон, с некоторым сомнением глядя на меня.

— Конечно! — Я ухватилась за его протянутую руку и встала. Огляделась. — Разгружаемся. Это мой остров, и лося лысого вы меня отсюда увезете!

— Упрямая коза, — усмехнулся Джексон и поволок по мосткам ящик с оборудованием. — Эй, парень! — бросил он на ходу Гринчу. — Не сиди, раз уж здесь оказался, помогай! Глядишь, девушка оценит больше, чем разбитый мотоцикл.

Капитан засмеялся, хлопнул медленно поднявшегося с пирса Гринча по плечу и вручил ему какой-то мешок. А я, нагло пользуясь тем, что я хоть и феминистка, но все равно девочка, пошла на берег без тяжестей в руках.

Просто ступила на прибрежную гальку и присела у самой беспокойной кромки воды, опустив пальцы в холодную прозрачность.

Мой остров. Хоть ты у меня остался…