Ну бывает, чего. Я ж не запрещаю другим ни коктейлей, ни бассейнов. Главное, чтобы меня не заставляли всем этим заниматься, а отпустили с богом в индейский лагерь, где старая Джа учит таких же «странненьких» девчонок и мальчишек, как правильно сложить костер в зимнюю стужу, чтобы он горел до утра, а ты не примерз к валежнику насмерть.

На биофак я поступила по гранту, потому что таких долбанутых в голову энтузиастов еще было поискать. Конкурс экологических проектов? Я!

Летняя практика на побережье с вдумчивым изучением помета скального нырка? Я!! Снять документальный фильм про барибалов острова Вайкувер? Я!!!

И фигня-война, что это был конкурс для старшеклассников и вообще взрослых, что маленькую русскую никто не подпустит к живому потапычу на пушечный выстрел.

Мы стырим лодку у спасателей, поплывем с камерой через пролив, утопим весла в прибое, кувыркнем из лодки к хренам медвежачьим всё походное снаряжение в воду, исключая только ту самую камеру…

И три дня весь округ будет иметь головняки по поводу пропавшего ребенка, спасатели и добровольцы будут прочесывать леса и моря, родители поседеют, учителя полысеют… пока не найдут оставленное мною письмо. Ну кто виноват, что форточка была открыта и сквозняком его сдуло в щель между столом и комодом?

М-да… ну десять лет мне было. Зато я сняла, как медведь-пестун ловит лосося в ручье! И несет его медвежонку помладше, а когда тот пытается влезть в воду там, где глубоко, и орет с перепугу, приходит мама-медведица и дает обоим понять, как они не правы. С высокой елки, на которую я, как умная девочка, влезла с перепугу, это очень здорово было видно и офигенно вошло в кадр.

Во-от… я получила первое место на всеканадском конкурсе документальных фильмов о природе, причем соревновалась не с такими же детьми, а со студентами!

Ага, и по заднице получила так, что неделю присаживалась только после вдумчивой примерки. Первый и последний раз папа настолько вышел из себя… ну, без обид. Заслужила.

Эх… память… всё, что мне осталось?

Ну нетушки. Я жива, недобиток тоже вроде помирать передумал, пригрелся у меня на животе. Еще и незапланированное потомство под боком сопит. Предаваться унынию некогда. Лучше… поспать. А потом найти что-нибудь поесть.

Медленно уплывая в крепкий сон, я крутила перед мысленным взором кусочки из своей жизни и лениво размышляла, как прежний опыт применить в нынешнем мохнатом положении. Если бы я была одна… ну, на крайний случай, с медвежонкой — вопросов таких срочных не было бы. Медведь в лесу с голоду не умрет, а умный медведь не умрет вообще ни от чего.

Но у меня тут Гринч на нежной женской груди, покрытой мехом. Надеюсь, поправится. И не простудится — всё же я его аккуратно купала, верхнюю голую часть мужчины полоскала в воде, а нижнюю, одетую в штаны, старалась не намочить, пристроив на берегу… а теперь вот грею.

Сон смежил веки, и я уплыла в него, тихо покачиваясь, как на лодке.

Пробуждение вышло «веселое» и энергичное. Драгоценный недобиток, судя по всему, выспался и решил-таки прийти в себя. А может, это медвежонка виновата, которая выспалась первая и принялась карабкаться на меня, как отважный альпинист на высокий Эверест.

Вскарабкалась и по недавно усвоенной привычке начала вылизывать мор… в смысле, лицо Гринча. То ли ему уже просто пора было очнуться, то ли влажный и шершавый язык мелкой подействовал наконец, но белобрысый выпендрежник открыл глаза.

К чести его надо отметить, что он не заорал. Только захрипел чего-то тихонько. Ну… они так энергично с детенкой вошкались на моем объемном пузе, что я тоже проснулась и именно в этот момент сладко зевнула.

Я понимаю, понимаю, отчего он опять потерял сознание. Раненый, ушибленный, только веки расклеил — на тебе, прямо перед носом алая звериная пасть с вот такенными зубами.

Но всё равно… как-то немного обидно.

Бережно стряхнув вновь бесчувственное тело на сухой глинистый пол, я внимательно обнюхала его голову — ну… сырыми мозгами не пахнет. Рана покрылась коркой, кровь больше не идет. Раз уже один раз вынырнул из обморока — значит, и второй раз придет в себя. Надо его перевернуть на спину и обследовать другие ранения, а то он с меня скатился не слишком удачно — попой вверх, носом в пол, и…

Э… э-э-э-э-э…

Сейчас, когда он лежал в такой позе, я вдруг заметила нечто, чего не видела раньше, пока таскала бесчувственное тело и даже раздевала-купала. Занята была, не обратила внимания.

На гладкой мускулистой спине, прямо между лопаток, красовалась татуировка. Здоровенная медвежья оскаленная морда, прямо как моя — я ее в отражении речном видела. Эта морда, значит, оскалилась, а от нее вниз, вдоль позвоночника, шли какие-то письмена, скрываясь под поясом брюк.

На мгновение мне захотелось оттянуть на Гринче штаны и заглянуть туда… на задницу его. Вдруг там разгадка, что означают эти смутно знакомые закорючки?

А потом меня догнало мыслью и я застыла.

Вчера в кампусе была прощальная вечеринка. Пенная. И я точно видела, что на выплясывавшем в кругу университетских красоток блондине никаких татуировок не было!

Это… это…

Так. Может, между ударом водным мотоциклом по голове и вселением в медведицу прошло гораздо больше времени, чем я думала?

Вряд ли. Время года то же самое, конец мая — начало июня, это я и мишкиной частью чуяла, и человеческой головой осознавала. Не мог же целый год пройти!

И потом, странное совпадение — если все же прошел год, то как Гринч с новой татуировкой оказался в том же самом месте, где я возродилась в медведице?

Хотя о чем я думаю… То, что я в этой самой мохнорылой громиле очутилась, меня уже не удивляет, что ли? Все странно. Все очень странно.

Лучше всего привести недобитка в чувство и спросить у него… э… Да, сначала придется научиться разговаривать медвежьей пастью. Вот что за жизнь, а?

Осторожно перевернув Гринча на спину, я еще раз внимательно всмотрелась в его лицо. Ну вот же родинка его над губой, я еще все время вспоминала старый фильм из детства, про мальчишку-гардемарина и «мушку» под названием «роковая тайна». Значит, все же он? Откуда тогда тату? Уф-ф-ф.

Примерилась и тоже лизнула загадочного всего такого, совсем как суетящаяся рядом мелкая. Только моим языком получилось сразу всю физиономию ему умыть.

Гринч хрюкнул, икнул и открыл глаза.

Я очень хотела сказать ему, чтобы не смел обратно в обморок, но, во-первых, не умела, а во-вторых, не успела. Потому что моя медвежонка радостно подпрыгнула и с воплем «Папа!» ринулась обнимать недобитка за шею… человеческими ручонками.

Вот теперь мне и самой срочно захотелось ненадолго в беспамятство. Полежать, отдохнуть от странностей и прочих… приключений. Но я только грузно осела на хвост и уставилась на обнимающихся людей как баран на новые ворота.

Мама дорогая! Что это было? Я своими глазами видела, как в одно мгновение силуэт моей медвежонки задрожал, поплыл, сделался прозрачным, и изнутри него выпрыгнул человеческий ребенок! Это как? Это… этого не может быть, потому что не может быть никогда?

«Угу, — сказал внутренний голос. — Именно поэтому ты теперь медведица, тебя ничего не напрягает, нет? Или вот тут у тебя бывает, а вот тут — фигу, законы физики включаются?»

Тьфу!

Только раздвоения личности мне теперь не хватало. А ну ша! Уф-ф-ф…

Но вообще-то… вообще-то… если она превратилась… может, и я могу?! Обратно в человека?

Пока я проморгалась от этих мыслей и подобрала челюсть, в пещере произошли изменения. Очнувшийся Гринч тоже успел протереть глаза, закинуть пискнувшего ребенка себе за спину, выкопать откуда-то из плотно утоптанного глинистого пола осколок камня и теперь злобно сверкал на меня глазами, зажав его в кулаке.

Ни фига себе «спасибо» за все мои старания! Кинется и покусает, псих, на голову стукнутый.

Я от обиды даже отвернулась от него и нос сморщила. А этот дурак только еще больше напрягся и на меня зарычал. Утробным таким рыком, каким злые мужики бешенство изображают, прежде чем наброситься с кулаками.