Он привез меня в мотель!

От этой мысли все во мне затрепетало. Я не сомневалась, зачем мы сюда приехали. Над входом висела доска с названием, намалеванным голубой краской: «Dream House». Дом мечты. Я нервно всхлипнула.

Молчанов припарковался, заглушил двигатель, обошел машину и открыл мне дверь. Подал руку. Я посмотрела на него в полном раздрае. С пляжа доносились крики играющих волейболистов и шум прибоя, пахло горячим песком, хот-догами и морской солью. Мне казалось, я сплю. Хотелось взять его руку и поцеловать, или рухнуть на колени и попросить у него благословения, или заплакать от переполнявших эмоций, но я не могла сдвинуться с места.

Он наклонился и спросил:

— Ты же этого хотела?

— Да, но… А как же… — я не могла вымолвить имена Маши и Кирилла.

— Все кончено, Аня. Есть только мы — ты и я. Больше никого.

Он взял меня за руку, и мы зашли в мотель. Толстая пожилая мексиканка спросила, какой номер нам нужен, на сколько дней мы планируем остановиться, и что-то еще про завтрак. Ее быстрая английская речь слилась в неразборчивый гул. Кондиционер работал, но я ощущала себя так, словно перегрелась на солнцепеке и вот-вот упаду в обморок. Во рту пересохло от волнения, сердце колотилось. Молчанов действительно переспит со мной? Несмотря на свадьбы, долги и обязательства? Перешагнет через беременную невесту, через дружбу, переросшую в братство, через непреодолимые преграды, которые нас разделяли? Я сжала его пальцы и в изнеможении ткнулась лбом ему в плечо.

То, о чем я мечтала так давно и страстно, случится в августовский полдень в дешевом калифорнийском мотеле.

Сегодня.

Сейчас.

Мексиканка еще тараторила, но Молчанов протянул ей пару сотенных купюр и попросил ключ от номера. Неважно какого. Ненадолго. Она все поняла и протянула ключ:

— Комната двадцать один, на втором этаже, вход со двора.

Молчанов обхватил меня за плечи и увел на улицу. Он был большой, а я маленькая. Он потащил меня к деревянной лестнице, помог взобраться по ступенькам, открыл дверь и впустил в комнату. Она была залита солнечным светом. Белоснежное постельное белье, картинка с серфером под синим завитком волны, плетеный из соломки коврик, на подушке леденец с надписью «Органик» — зрение выхватывало отдельные детали, но собрать воедино я их не могла.

В ушах шумела кровь.

Молчанов захлопнул дверь, раздался щелчок. Потом подошел к окну и закрыл жалюзи. Комната расчертилась на тонкие полоски света и тени, как школьная тетрадка в линейку. Он повернулся и посмотрел на меня. Я задрожала. Я любила его так долго, благоговейно и безнадежно, что теперь не верила в происходящее. Разум отказывался принимать тот факт, что мы можем раздеться, лечь в кровать и заняться любовью, — просто потому, что оба этого хотим.

Но он все для себя решил и ни в чем не сомневался. Он порывисто шагнул вперед и поднял меня на руки. Отнес в кровать, опустил на одеяло и накрыл мои губы долгим настойчивым поцелуем. Его язык скользнул мне в рот, я ощутила его вкус, теплоту и упругость, и в тот же миг провалилась в жгучее, ненасытное, мучительное вожделение. По жилам побежал расплавленный огонь, я задохнулась от потребности, которой раньше никогда не испытывала. Пылала каждая клеточка. Все мое существо требовало прикосновений, поцелуев, проникновения, слияния, растворения. Внизу живота натянулась звенящая струна, и каждое движение Молчанова отдавалось во мне томительным трепетом.

Его нетерпеливые руки комкали платье, задирали подол и спускали бретельки с плеч. Он раздевал меня, не прерывая поцелуй, а я сделала то, что хотела сделать давно, — едва ли не с момента знакомства. То, что хотела, но не посмела сделать в Северных Дюнах, когда он зажал меня в туалете. То, что хотела, но не посмела сделать в прихожей, когда он взглядом признался, что пойдет за мной на край земли. То, что хотела, — и делала! — с купленными шведскими боксерами, воображая их надетыми на мужчину моей мечты. Я просунула руку между нашими сплетенными телами и положила ее на ширинку. Обхватила пальцами тугую возбужденную плоть и замерла от осознания, что Молчанов меня хочет, что он любит меня, что он выбрал меня душой и телом, — и это никому не изменить.

С коротким стоном он оторвался от моих губ и приподнялся. Несколько секунд мы пьяно смотрели друг на друга, а потом лихорадочно принялись избавляться от одежды. Я содрала с него футболку, покрывая поцелуями широкую грудь и скользя пальцами вдоль «дьявольской» дорожки, сводившей меня с ума. Он нашел и расстегнул молнию на платье, снял с меня босоножки и стащил трусики. Я заметила влажное пятно на тонкой ткани, и Молчанов тоже его заметил. Мы кинулись в объятия друг другу, как изголодавшиеся звери. Я притянула его к себе и бесстыдно раздвинула ноги — так широко, как могла. Я извивалась под ним, поскуливая от нетерпения и сгорая от страсти. Между ног все набухло и пульсировало. Молчанов склонился надо мной, подхватил под коленки и толкнулся вперед. Его член скользнул внутрь одним долгим, плавным, невыносимо возбуждающим движением — и это первое проникновение было таким острым и чувственным, что мы оба застонали.

— Еще, еще, — вырвалось у меня, — не останавливайся…

Меня уносило, смывало волной в океан наслаждения, и я доверилась этой силе, которая была смелее и мудрее меня.

— Еще? — хрипло спросил он, поддавая бедрами навстречу моему жаждущему телу.

— Еще, Паша… Сильнее…

Он трахал меня уверенно и неумолимо, словно точно знал, что мне нужно. Я слышала влажные шлепки, чувствовала жар его дыхания и гладкую твердость члена. Я принимала его глубокие размашистые удары, с изумлением и восторгом ощущая, как они рождают во мне предвкушение неминуемой разрядки. И, даже не имея опыта, я знала, что остановить это уже нельзя.

Я кончу.

— Еще? Тебе нужно еще? Анька, что ж ты со мной делаешь…

— Паша, Паша, Паша, Паша…

Пальцы на ногах непроизвольно поджались. Меня согнуло в судороге. Я скрестила ступни на его пояснице, уткнулась лицом в грудь и закричала от нестерпимого наслаждения. Мышцы, о существовании которых я и не подозревала, сократились в сладостном спазме — длинном и мощном. Потом на секунду расслабились. И снова сжались. И снова. Много раз подряд — так восхитительно долго, что я охрипла от криков. В изнеможении я вытянулась на скомканном одеяле. Колени ослабели и соскользнули с бедер Молчанова, я больше не контролировала свое тело. Из него словно вытащили все кости.

Молчанов подтянул меня к себе и в несколько сильных яростных толчков достиг оргазма. Упал на меня обессиленный, опустошенный, родной и бесконечно любимый. А главное — мой.

Отныне и навсегда.

Дергаясь в бесконечных автомобильных пробках, мы приближались к Вествуду и белой гасиенде, где нас наверняка заждались. Внезапно я вспомнила о тестах на беременность:

— Мы забыли заехать в аптеку!

Молчанов ответил:

— Зачем? Какая теперь разница?

— А если я беременна?

— Мне все равно, Аня. Это, конечно, осложнит твое расставание с Кириллом, но для нас это ничего не изменит. Не нервничай, ладно? Я сам с ним поговорю.

Я сжалась на сиденье. Молчанов собирался поговорить с Машей, а после нее — с Кириллом. Будь у нас в запасе чуть больше времени, мы бы расстались с нашими партнерами не так резко, но тянуть было некуда. Завтра — свадьбы.

— Пока я буду с ним общаться, собери вещи, документы и жди меня в машине. Мы поедем ночевать в отель, а завтра улетим в Москву или Питер.

Я сцепила пальцы.

— Что ты им скажешь?

— Правду, Аня. Я не знаю, что тут можно соврать. Если бы я один захотел расстаться с Машей, то можно было что-нибудь придумать, как-то смягчить информацию, но ты ведь тоже разрываешь отношения. Странно будет, если мы уедем в отель и никому ничего не объясним. Они заслуживают правды.

Мне стало больно, когда я представила горе Маши и разочарование Кирилла.