— Да, все отлично. Собрались. Отец в гостинице с Олегом и своими парнями. А почему ты дома ночевать не хочешь? Давай, приезжай! — Он замолчал, выслушивая собеседника. — Ладно, тогда до завтра. От Ани тебе большой привет, она ждет не дождется когда тебя увидит! — Он глянул на меня: — Тебе тоже привет от Пашки.

Молчанов передал мне привет! А поцеловать меня он не просил?

Последнюю ночь перед отъездом я почти не спала. Обычный страх перелетов (тем более таких длинных, трансатлантических) наложился на томительное желание поскорей увидеть Молчанова. Кирилл сказал «ждет не дождется» в шутку — лишь потому, что я однажды спросила, прилетал ли Молчанов в Россию. Но Кирилл попал в яблочко, не догадываясь об этом. Я сгорала от нетерпения встретиться с мужчиной, который уехал в Америку ради моего счастья и спокойствия.

Не вышло у меня ни счастья, ни спокойствия. Единственное, что вышло, — приятные постельные отношения без особого проникновения в душу. Кирилл предпочитал проникать в другие места, более доступные. Душу-то свою я ему не открывала…

С Борисом Михайловичем и другими пассажирами нашего рейса мы встретились в VIP-зале Пулково рано утром. Я обратила внимание на здорового блондина с квадратной челюстью и солдатским ежиком на голове. Он вел себя так, словно всем тут распоряжался: отдавал приказания по рации, проверял документы, общался с сотрудниками аэропорта. В его движениях чувствовались скрытая сила и самоуверенность матерого самца. Я уже хотела спросить Кирилла, кто это такой и почему он помыкает парнями из службы безопасности, как вдруг заметила в ухе блондина сережку. Я присмотрелась и, не удержавшись, воскликнула:

— Олег! Это вы!

Он вложил рацию в чехол на поясе, обернулся и прищурился:

— Привет, Аня. Да тебя не узнать с новой прической!

— Это меня-то не узнать?! — возмутилась я. — Я всего лишь немного подстриглась, а вы… Вы… Где ваша косматая борода? Где все эти волосы на голове?

Я изобразила руками косматую гриву.

— Я сходил в парикмахерскую, — ответил Олег. — Не хотел, чтобы американские пограничники приняли меня за славянского террориста.

— Давно пора было, — ворчливо отозвался Борис Михайлович. — Теперь, когда ты снова похож на человека, а не на лешего, я, пожалуй, заберу тебя в Москву. Пойдешь в помощники депутата?

— Спасибо за доверие, Борис Михайлович, но мне нравится работать с Кириллом и Машей. Я бы предпочел остаться в Питере.

— Никуда я тебя не отпущу, пусть папа не мечтает, — Кирилл похлопал его по плечу. — Да и Маша меня убьет, если я тебя потеряю. Госдуме придется обойтись без Олега Голубева, ты здесь нужнее.

Пока они шутливо перебрасывались фразами, я размышляла о том, что такие отношения строятся годами. Иногда десятилетиями. Они общались легко, не выбирая выражений, полностью доверяя друг другу, — но при этом не были близкими друзьями. Возможно, дело в том, что Кирилл намного младше Олега, и с детства привык воспринимать его как телохранителя?

Я вдруг подумала, а кем Маша воспринимала Олега? Они ведь были почти ровесниками. А еще мне стало интересно, каким был Олег тогда, в своей юности, когда влюбился в однокурсницу и закрутил с ней роман в Таллине? Таким же брутально-красивым и уверенным в себе? И в каком институте он учился? Скорее всего, в юридическом, раз работал потом следователем. И Маша тоже юрист, любопытное совпадение…

К нам подошел работник аэропорта, и все мысли, кроме самой сладкой, шальной и предательской — «Я сейчас увижу Молчанова!», — вылетели из головы.

Нас сопроводили нас в зону досмотра и таможенного контроля. Никаких очередей, все быстро, вежливо и с пожеланиями приятного полета. К самолету мы прошли по телетрапу. Пока шагали, я чувствовала, как мое нетерпение набирает обороты. Пульс так участился, словно я пробежала пять километров.

В этот раз на борту нас встречали две стюардессы в синих облегающих костюмчиках и с платочками на шеях. Обе красивые. Я тут же ощутила укол ревности — немотивированный и болезненный. Девушки улыбались нам, как родным, и направляли к креслам в центре салона — большим и удобным, как кресла в бизнес-классе крутой авиакомпании. Диван, два отдельных кресла и длинный стол, расположенные в передней части, видимо, предназначались для обедов, чаепитий и общения.

Молчанова нигде не было. Я попыталась заглянуть в кабину пилотов через плечо стюардессы, но дверь была закрыта.

Пока мы размещали сумки и чемоданы, а потом рассаживались, я бегло рассматривала пассажиров. Многих я видела впервые. Всего в самолете я насчитала двадцать человек — без учета стюардесс и двоих парней в пилотской форме, преспокойно спавших на последнем ряду. Запасные пилоты?!

— Откуда столько народу? — спросила я у Кирилла, когда села рядом с ним. — Неужели все едут на свадьбу твоей сестры?

— Да нет, наших человек десять, и то половина — не гости, а персонал. Остальные — коммерческие пассажиры. Керосин дорогой, жалко гонять самолет пустым. — Он выгрузил на откидной столик планшет, наушники и бутылку воды. — Устраивайся поудобнее, лететь нам часов двенадцать.

— А… — Я поколебалась, но спросила: — А Молчанов выйдет поздороваться?

— Выйдет, конечно. Когда взлетит. А сейчас он занят.

Я пристегнулась и откинула голову на подголовник.

Самолет тронулся и покатился по рулежной дорожке. За иллюминаторами проплывали здание аэровокзала и самолеты других авиакомпаний. Глаза скользили по нарядным разноцветным фюзеляжам и иностранным буквам, но мысленно я находилась я кабине «боинга», рядом с Молчановым. Я видела его русый затылок, большие наушники с микрофоном около рта и правую руку, касающуюся рычагов управления. Он касался их так легко и небрежно, словно контролировал многотонную машину силой разума. Словно он был с ней одним целым.

Возможно, что и правда был.

Это слияние пилота и самолета восхищало меня. Мне хотелось отдаться этому прекрасному летательному аппарату, управлявшемуся прекрасным мужчиной. Я закрыла глаза и расслабилась в кресле. Руки спокойно лежали на подлокотниках, ноги стояли на толстом ковровом покрытии, через которое в тело проникали щекотные вибрации. На несколько секунд мы остановились в начале взлетной полосы, а потом двигатели взревели, самолет ринулся вперед, и меня вжало в кресло. Я доверилась этой неодолимой силе. Впервые в жизни я не боялась полета — я его хотела! И, к своему удивлению и смущению, я получала неподдельное удовольствие от взлета. Что-то дрожало и сладко сжималось внутри. Мне казалось, что это Молчанов подхватывает меня на руки, крепко обнимает и уносит в небеса. Он был моим богом в этот момент.

Самолет набрал высоту, и яркое утреннее солнце хлынуло в салон. Гул двигателей стих. Одни пассажиры достали повязки на глаза и разложили кресла в полноценные кровати, другие отстегнулись и разбрелись кто куда: в туалеты, на камбуз или на пустовавший диван. Они устраивались на нем, словно находились в собственной гостиной: с книгами, подушками и планшетами. Парни из СБ о чем-то беседовали и смеялись.

Стюардессы прикатили тележку и начали выгружать на стол чипсы, орешки, упаковки с пончиками и бутылки с водой и томатным соком.

Кирилл тоже поднялся:

— Пойдем, кофе попьем.

Я встала и направилась в нос самолета. Время словно замедлилось. Я видела, как открывается бронированная дверь в кабину пилотов, и оттуда выходит Молчанов. В белоснежной рубашке с погонами, в галстуке и великолепно сидящих форменных брюках. Высокий (намного выше, чем я запомнила!), стройный, широкоплечий, загорелый, белозубый, невыносимо привлекательный. Он широко улыбался и смотрел прямо на меня. Мои ноги подкосились. Я вцепилась в чей-то подголовник и остановилась посреди прохода.

Кирилл поддержал меня сзади за талию. Молчанов подошел к нам, наклонился и символически чмокнул меня в щеку. Я сделала вид, что меня качнуло, и на секунду прижалась к его гладкой прохладной скуле. Украла запретное прикосновение. Вдохнула его неповторимый аромат не только носом, но и всем своим существом, окунулась в него, утонула и растворилась. Солнечный свет померк перед глазами.