Я подбежала к нему, забралась с ногами на свободный конец шезлонга и сказала:

— Доброй ночи! Вам тоже не спится? Можно я с вами посижу?

— И давно мы перешли на «вы»? — спросил Молчанов.

— Ой, это ты…

Первый порыв был сбежать обратно — в теплую постель, под бочок спящего Кирилла, чтобы не оставаться с Молчановым наедине. Ночью, под неверным лунным светом, в тонком халатике, едва прикрывающим попу.

— А кого ты ожидала увидеть?

— Олега. Я думала, это он курит по ночам.

— Нет, это я курю. А зачем тебе Олег?

— Ну просто, поговорить.

— О чем? О Маше?

Я смешалась. Молчанов попал в точку. Я о многом разговаривала с Олегом, но в этот раз мне хотелось услышать историю их любви — подробно и обстоятельно. Историю, которую Маша скрывала от своего жениха.

— Ну почему о Маше? — протянула я. — Как будто других тем нет.

— Потому что я тебя знаю, маленькая сводница. Ты думаешь, если они когда-то встречались, то и сейчас могут замутить?

— Откуда ты знаешь, что они встречались?!

— Тоже мне секрет.

Значит, он знал. Но с Машей они эту тему не обсуждали. А что тут обсуждать, если подумать? Мы с Кириллом тоже не делились воспоминаниями о бывших парнерах. Я обняла колени руками:

— А почему ты назвал меня сводницей?

— Потому что ты хочешь расстроить нашу свадьбу. Разве нет? Ты решила, что если я расстанусь с Машей, то начну встречаться с тобой. А Олег Голубев — твой личный троянский конь. — Он задумчиво прибавил: — Или правильней сказать «таллинский»?

Кровь бросилась мне в лицо. Мы же договорились в самолете, что будем родственниками! И я ни разу за прошедшие дни не дала повода думать, что хочу нарушить данное слово. Я не собиралась опять к нему приставать, и уж точно не планировала сводить Машу и Олега. Да и как это возможно?

— Какой еще «таллинский конь»? Я не хочу, чтобы вы с Машей расставались, — искренне сказала я, но что-то во мне требовало выложить не просто правду, а полную правду. И я добавила, стараясь, чтобы в голосе не прозвучала надежда: — Но, конечно, если бы ты был свободен… Изначально… Все было бы иначе… — Я заметила, как в полутьме блеснули его зубы. — Ты смеешься?!

— Аня, я пошутил. Неудачно получилось, прости. Я знаю, что ты любишь Машу и не желаешь ей проблем. Тем более ты сама выходишь замуж через три дня.

— Пошутил?!

Я наклонилась и двинула кулаком в твердую грудь. Он поймал мое запястье, неуловимым движением выкрутил, и я, подчиняясь инерции, упала ему в объятия. Он придержал меня, подвинулся и усадил рядом с собой. Наши бедра соприкоснулись. И плечи. От его тела исходило приятное тепло. Я пригляделась: он был в коротких шортах и белой футболке с широкой горловиной. В яремной впадинке и над ключицами лежали густые тени. Я даже угадывала верх мускулистой груди — то место, где начиналась ложбинка. Я отвела взгляд. Не стоило нам сидеть так близко.

— Будешь? — он протянул мне сигарету.

— Нет, я не курю.

— Это не табак. Это травка.

Так вот почему он такой словоохотливый и насмешливый!

— Ты куришь травку?

— В отпуске, в Лос-Анджелесе, когда трудно заснуть — почему бы и нет? Здесь марихуана легальна. — Он повернулся ко мне: — Ты что, никогда не пробовала?

— Василий Иванович запрещал.

— У вас прямо не бордель был, и институт благородных девиц.

— Я овца, да.

— Я никогда не говорил, что ты овца. Я лишь попросил, чтобы ты не строила из себя овечку, — это немного другое. — Он покрутил в пальцах косячок. — Но я ошибался на твой счет. Ты никогда ничего не строила. Открой рот.

— Зачем?

Он хмыкнул:

— Не заставляй меня говорить пошлости, ладно? Просто открой рот и втягивай воздух.

Я сделала, как он просил: округлила губы и втянула воздух, словно пила чай из блюдечка. Он тоненькой струйкой начал выпускать дым мне в рот. Его губы приблизились к моим почти вплотную, нас разделяло не больше сантиметра. Чтобы не разрушить чудесный момент близости, я все втягивала и втягивала дым, хотя грудь уже была полна, и я ощущала себя как надутый шарик.

Молчанов остановился и взял меня за плечи:

— Теперь закрой рот и не дыши.

— М-м-м, — жалобно промычала я, показывая, что мне трудно удерживать в себе весь этот воздух, который сначала прошел через его легкие, а сейчас распирал мои.

— Ладно, выдыхай, — разрешил он.

Я с облегчением выдохнула и закашлялась. Он постучал меня по спине, а потом снова уселся на свою сторону шезлонга, скрестил руки на груди и вытянул длинные мускулистые ноги:

— Скажи, когда что-нибудь почувствуешь.

— Угу.

Я тоже вытянула ноги. На фоне великолепных конечностей Молчанова они казались тощими бледными макаронинами. Я пошевелила пальцами, розовый лак поймал блики лунного света и заиграл глубокими опаловыми оттенками. Это было невероятно красиво.

Я слышала шуршание жестких пальмовых листьев, пение сверчков в траве и яростный шум океанского прибоя. Тихий океан на самом деле не тихий, Магеллану просто повезло…

Я подняла одну ногу, нарисовала в воздухе волны, а потом прижала ее к ноге Молчанова — по всей длине, от бедра до щиколотки. Моя пятка упокоилась чуть ниже его колена.

— Паша, ты только посмотри, какие длинные у тебя ноги, — зачарованно сказала я.

Он тихо засмеялся:

— Ты прямо как Красная Шапочка. Боюсь предположить, что тебя еще заинтересует. Зубы, руки, хвост?

Я прыснула и толкнула его в бок локтем:

— Ты такой самонадеянный, так и хочется щелкнуть по носу.

— Щелкни, я разрешаю, — с улыбкой в голосе сказал он.

Я чувствовала себя странно, словно я была не я, а Молчанов — не Молчанов. Все наши недомолвки и намеки, разговоры и противостояние, постепенно переросшее в сотрудничество, — все отодвинулось и растворилось в ночи. Мне казалось, мы познакомились только что, и вот сидим теперь и болтаем о всяких глупых вещах. И ничто над нами не довлеет: никаких невест и женихов, никаких обязанностей, долгов и обещаний, никаких свадеб. Просто два человека. Мужчина и женщина.

Он взял меня за руку. Мое сердце застучало. Я понимала, что мы дурачимся, и он никогда не перейдет ту грань, которую сам же и установил. И я тоже не перейду, потому что в нескольких метрах от нас спят Кирилл и Маша. И Олег. Но сердце все равно забилось о ребра.

Молчанов нащупал на моей руке кольцо и словно в шутку перевернул его камнем к ладони.

— Аня, ты счастлива? — спросил он.

— Из-за этого? — я вернула кольцо в исходное положение и полюбовалась игрой бриллианта в свете луны.

— Из-за всего.

Я подумала и ответила честно:

— Я думаю, что поступаю правильно. А ты? Ты счастлив?

— Нет, я несчастен, но я тоже уверен, что поступаю правильно.

Мы посмотрели друг на друга и начали смеяться — сначала сдавленно, потом все громче и громче, до всхлипываний и похрюкиваний. А потом мы пошли на кухню и накинулись на марципановые сердечки. Зря Маша их не убрала. А потом мы обменялись пожеланиями доброй ночи и разошлись по своим спальням, хотя мне казалось, что есть в этом что-то нелогичное.

В эту ночь я выспалась лучше, чем за все предыдущие, но утром наш разговор всплыл у меня в мозгу реплика за репликой, и я уже не могла выкинуть его из головы. Молчанов несчастен? Этот прекрасный мужчина, лучший из всех кого я знала, — несчастен? Хуже того, он смирился с ситуацией и был уверен, что поступает правильно.

Что же делало его несчастным? Он скоро женится на любимой женщине, у него родится долгожданный ребенок, у него есть все, что нужно для счастья: деньги, здоровье, семья, друзья.

Но в ушах стояли его слова «я несчастен», и я верила ему. Не стал бы он мне врать в ту минуту. Из всех наших разговоров вчерашний был самым искренним и дружеским.

Маша на кухне собирала корзинку с едой: