— Какого? — скрипнул зубами Киэнн.
— Ну, на самом деле она много странного рассказывала, — осторожно уведомил Нёлди. — Что ты, якобы, спишь с самой Домну, живущей в недрах Кэр Анноэт, и потому она прикрывает тебя, спасая от справедливого возмездия. Что вся ее охрана в сговоре с врагом и лжет ей, будто не может разрушить костяную темницу. Похоже, для этого она их и отсылала. Да, еще что Домну вернулась, чтобы пожрать небо и землю, и что она сама избрана, чтобы противостоять этому злу. И что ей тоже покровительствуют высшие силы и сама Белисама явит свое величие и придет ей на помощь. В общем, вздор говорила всяческий, мне кажется. Или я чего-то не знаю… А еще она сказала, что ты все равно мертвец, потому что…
Никс напряженно сглотнул, не решаясь продолжить.
— Потому что тот, кто носит на себе Глейп-ниэр, поглощает смерть, предназначенную всем остальным, — холодно закончил за него Эрме. — И что все бессмертие фейри зиждется на том, что кто-то один пьет эту чужую смерть. И что знаменитый Мор, положивший тысячи тысяч, когда Глейп-ниэр утратила предыдущего носителя — лишь внезапная отмена этого бессмертия. И еще, что…
— Хватит! — простонал Киэнн. Но заткнуть рот самому магистру Эрме было определенно не в его власти.
— Нет, Киэнн, не хватит. И еще она сказала, что вся разница между «избранным» родом Дэ Данаан и любым другим фейри Маг Мэлла лишь в том, что ваша королевская династия наделена повышенной сопротивляемостью и вы способны поглотить больше чужой смерти прежде…
— …прежде, чем сдохнуть. — Киэнн закрыл лицо руками. — Знаешь, мне очень хотелось бы соврать, что все это — бред безумной женщины, но Джилл мертва, и я не знаю, что дальше делать. А потому да, — он заметил, что слушателей у него куда больше двоих и ему снова мучительно захотелось открутить пленку на сотню кадров назад, — да, это все правда. Ну, кроме Домну и Белисамы, я полагаю. Но о Глейп-ниэр она не придумала. И я не знаю наверняка, но… Ну, да, есть, конечно, официальная версия… И, наверное, кое-кто мне сейчас врежет за такие необоснованные теории, но… В общем, мне всегда казалось, что традицию ритуально умерщвлять предшественника Дэ Данааны когда-то придумали только для того, чтобы скрыть… эту самую собственную смертность за дутой театральщиной. Чтобы… — он зло зыркнул на окружающих: — Чтобы не чувствовать себя этакими мучениками. Жертвами. Чтобы не быть униженными чужой жалостью.
Он замолчал, тупо уставившись в пол. Остальные тоже молчали. Надо было что-то наврать. Сказать, что… что… Разрази тебя Мор! Что сказать-то? Мозги напрочь отказывались придумывать правдоподобную версию. Что мне плевать на них всех, что я снова сжульничал, и Аинэке всего лишь поручила мне вывести на чистую воду изменников? — Бред же какой-то. Хотя, возможно, поверили бы…
— В общем, — наконец решился продолжить он, только сейчас заметив, что рыжий алхимик успел куда-то испариться, — полагаю, я поглотил уже достаточно много. И не имею ни малейшего представления, насколько меня хватит, если я вернусь к этому занятию. Довольны, пожри вас Бездна?
А ведь в каком-нибудь Сенмаге ты мог бы объявить себя святым. И все бы поклонялись тебе, как живому богу. Пока еще живому.
— Чего ты злишься? — вступился за всех Нёлди. — Никто не собирается тебя унижать. И обвинять или принуждать тоже. Ты сделал все, что мог. И даже больше. Просто… теперь нужно искать выход. Вместе. — Он напряженно вздохнул. — Или отказаться от бессмертия.
Киэнн решительно помотал головой:
— Нет, так не годится. Ты представляешь, что это будет? Сколько детей у нас родилось за последние десятилетия? — Выживут только они. Пару сотен фейри. Ну, может, чуть больше. И что тогда, Нёл? С нашими-то темпами размножения? Наш мир просто исчезнет. Опустеет. Я не могу, не хочу этого допустить!
— И не надо, — гулко прозвучало в напряженной тишине.
Прозвучало решительно и властно, трепетно и ликующе, безмятежно и величаво. «Ей бы блюз петь, — метнулось в помутившемся на секунду разуме Киэнна. — Она была бы подлинной королевой…»
Потрепанные остатки отряда «мертвецов» невольно расступились, пропуская вперед полуобнаженную женщину с кожей цвета вечерних сумерек, черным, тягучим покрывалом ночи вместо волос, ниспадающим от макушки до самых пят, и двумя желтыми солнцами немигающих змеиных глаз. Пара гибких ног фоморки также казалась двумя змеями, закованными в бирюзовую ажурную броню, мелкая небрежная россыпь чешуек на груди и плечах сверкала инкрустированными бриллиантами. Но главное своё украшение Эйтлинн горделиво несла на руках, и оно — то самое дитя Аннвна, которому было не суждено родиться под небом Маг Мэлла — взирало на новый незнакомый мир золотисто-янтарными глазами из-под золота волос.
Сердце у Киэнна мучительно сжалось. Ты все еще готова пойти на это, о моя безумная Этт? Готова принести его в жертву? Моя прекрасная, невероятная и безумная Этт!.. Прекрасная и безжалостная.
Утонуть в тебе, просто утонуть, разбиться о твои рифы, пойти на дно…
Справа от Эйтлинн шла корриган Ивериадд из Круга Могущественных. Тоже живая. Неужели его бесстыдно обвели вокруг пальца и на самом деле с Кругом ничего не случилось? Но тогда… Впрочем, уже не важно. Эрме, конечно же, тоже был рядом. Надо думать, это именно он отыскал Эйтлинн и привел ее в Бельскернир. И якорь в подвале был его, понятное дело. И, разумеется, «важную фигуру» он вывел в самый подходящий для того момент. С безошибочной точностью.
Эйтлинн мягко шагнула к Киэнну, точно текучая живая тень, присела на корточки, поставила на ноги малыша. На вид это был крепкий, примерно полуторагодовалый мальчишка, и держался он более чем уверенно. Конечно, у фейри дети и не рождаются такими беспомощными комками плоти, как у людей Сенмага, но юный полуфомориан с его не по-детски серьезным, пронзительным взглядом из-под курчавой растрепанной челки повергал Киэнна в неизъяснимый трепет. Он попробовал улыбнуться:
— Ты справилась лучше меня, моя майская королева!
Она прищурилась, напротив тщетно пряча улыбку:
— Старовата я для майской королевы, не находишь? Да и не девственница давно…
Ему вновь захотелось утонуть — в ее волосах, в ее коже, ее улыбке, взгляде, запахе…
— Что за ересь ты говоришь, детка! — с упреком качнул головой он. — Ты прекрасна, как утро Бельтанэ!
Ее щеки зарделись, точно пурпурный вереск на закате, когда птица Феникс, сгорая, тонет в нем — тонет, тонет, тонет:
— Лжец!..
Киэнн, не в силах сдержаться, притянул ее к себе, жадно впитывая скупое тепло пахнущего мускатным вином и горькой полынью тела, чувствуя будоражащие кровь волны неровного дыхания:
— Хуже. Грязный лжец, жулик и шулер, проигравшийся на всех фронтах.
Эйтлинн ласково обвила его руками:
— Не выдумывай, Дэ Данаан! Ты справился. Ты был великолепен.
Он слабо улыбнулся:
— Лгунья.
Воздух прорезал яростный, негодующий клекот и неведомо откуда взявшийся крылатый зверь стремительно спикировал на них сверху. Киэнн инстинктивно попытался прикрыть собой Эйтлинн, но целью грифона была вовсе не она. И даже не он сам. Эйтлинн завопила. Грифон выбросил вперед когтистые птичьи лапы. Златоглазое дитя упало на пол ничком. Не помня себя и напрочь забыв о магии, Киэнн выхватил из-за пояса кинжал и кубарем покатился по полу вместе со сбитой на взлете четверолапой птицей. Грифон бил крыльями, по-кошачьи изворачивался, норовя разорвать противнику живот задними лапами льва, целил клювом в глаза. Кровь, ярость… Знакомая крысиная ярость… Терпкий, пряный вкус крови во рту… Мы еще посмотрим, у кого зубы длиннее!
А потом…
Потом шерсть, перья и плоть грифона в одночасье обратились в пылающий факел. Киэнн непроизвольно отшвырнул клубок пламени, сбивая искры с остатков собственной одежды. Эйтлинн рыдала, сжимая в объятьях малыша. Живого. Почти невредимого. Эрме небрежно стряхивал магический огонь с ладоней. Не очень-то ты торопился, магистр.
И тут мир раскололся, посыпался цветными осколками, как выбитое стекло церковного витража. Всю Вселенную, от глухой океанской бездны до слепых белых глазниц неба, заполнил истошный, нескончаемый вопль:
