Фараон отступил на шаг, но растерянность его была недолгой. Он вновь протянул руки и успел схватить запястья Нен-Нуфер, чтобы она не ударила его вновь.

— Я целый день не чувствую шевелений.

Фараон постарался остаться спокойным.

— Он иногда долго спит…

— Нет! — перебила Нен-Нуфер почти криком. — Не после схваток! Нет! Слышишь меня?!

Он слышал, он попытался поймать мокрые щеки ладонями, но Нен-Нуфер извернулась и метнулась к столику в глубине комнаты, где хранилась коробочка с письменными принадлежностями. Она развернула папирус.

— Погоди писать письмо отцу для защиты, — фараон не смел прикоснуться к бегающей по папирусу руке. — Приляг, я принесу фиников и меда. И давай лучше напишем потом послание моей матери. Ей, женщине, проще просить милости у Таверет и Хатор. Послушай меня…

— Нет, ты! Ты послушай меня!

Она сунула ему перед глаза влажный папирус, но он не взял его. Едва опустив глаза на две единственные строки, он отпрыгнул от жены, как ошпаренный.

— Я писала это для тебя под диктовку Пентаура. Можешь вновь сжечь его!

— Послушай, — фараон протянул к ней руку. — Послушай меня…

Нен-Нуфер рухнула на циновку и сложила руки на макушке.

— Это я должна была умереть, а не наш сын…

— Послушай меня, — фараон присел рядом и попытался оторвать плачущую царицу от циновки, в которую она теперь вцепилась, и получилось поднять ее лишь вместе с циновкой. Так он и донес ее до постели.

— Я дам тебе вина!

— Нет! — Нен-Нуфер схватила его за руку, которой он только что отшвырнул циновку. — Нет!

Фараон припал ухом к животу, пытаясь услышать удары детского сердца, и ему удалось, только Нен-Нуфер вновь зарычала:

— Это мое сердце, дурак! Не его! Наш сын мертв!

— Нет! — фараон стиснул плечи жены. — Дай время, он проснется. Было же такое, чтобы он спал…

— Нет! Слишком поздно! Оставалось меньше месяца… Почему… Почему Хатор не позволила мне исполнить волю Пта…

Она упала лбом на сомкнутые пальцы мужа, которыми он сдерживал ее руки.

— Потому что будет другой ребенок. Потому что предсказание не о тебе… Потому что ты мне не сестра! — закричал фараон ей в ухо, поняв, что она не слышит его.

— Ты дочь Ти, но не моего отца, слышишь? Это только Асенат могла умереть или Никотриса, и не одной из них я не желаю жертвовать. А ты, ты просто мне жена, и у нас будет другой ребенок, слышишь? А Асенат, Асенат, когда придет время родит Райе законного наследника, а этот папирус сожги. Он уже ничего не значит! Слышишь меня?

Но Нен-Нуфер не слышала. Тогда фараон прижал ее к груди, уже не заботясь о животе, и попытался заглянуть в полные слез глаза.

— Неужели ты могла подумать, что я спокойно пожертвую тобой, которую люблю так, как людям не дано любить! И молчала все время, ты молчала, зная про послание. Сколько же тайн ты хранишь еще, мой прекрасный лотос, ответь мне!

Но Нен-Нуфер ничего не отвечала. Она глядела на него и не видела.

— Нен-Нуфер, — позвал фараон тихо, и так же тихо она ответила ему:

— За моей спиной больше нет Хатор. Теперь она за твоей. И какое же злое у нее лицо…

Нен-Нуфер ударилась лбом ему в грудь, но он сумел обернуться, но никого не увидев, попытался поднять голову жены, чтобы забрать поцелуем боль, но Нен- Нуфер вскрикнула, и через мгновение он почувствовал, что кровать под ними стала мокрой.

— Я позову врача, слышишь?

Он вновь попытался распрямить сгорбившуюся жену, но опять не увидел ее лица.

— Не нужно врача, — простонала Нен-Нуфер. — Великая Хатор сказала, что я получу сына. Его не получишь только ты, лгун!

— Тебе нужен врач!

Теперь она глядела ему в глаза, и фараон не смог сдержать дрожи.

— Боги не знают прощения для лгунов, слышишь меня, Райя?

— Тебе нужен врач! И я позову его.

— Сожги папирус. Пусть никто не знает про слова Пта, которые не горят. Которые выжжены на твоем лбу. Неужто ты не видишь их в зеркале?

Фараон продолжал крепко держать ее за плечи, боясь, что она опрокинется с кровати.

— Я вижу их в твоих глазах, их не сжечь! Прошу, доверься мне, моя любовь! Я сейчас приведу врача…

— Сожги папирус!

Фараон кивнул и, схватив послание с мокрой простыни, бросился к светильнику. Папирус запылал. Только в этот раз он не глядел на пламя, постоянно оборачиваясь к постели, боясь за Нен-Нуфер, и не заметил, как пламя подобралось к пальцам, но он не вскрикнул, а молча приложил обожженные пальцы к мочке, кляня оставшиеся в ушах серьги.

— Я позову врача! Не вставай с кровати.

Однако с порога ему пришлось вернуться, чтобы подхватить скорчившуюся Нен- Нуфер.

— Дыши, просто дыши, — рука скользила по согнутой спине царицы, вбирая проступивший на шее пот. Он не стал поднимать ее с циновки обратно на кровать.

— Дыши, мой прекрасный лотос, отпусти боль…

Нен-Нуфер откинулась ему на плечо и прошептала:

— Я люблю тебя, Райя. Люблю даже за ложь, которая подарила мне почти год счастья… Но Хатор не простит тебя, сколько бы я ни молила ее нынче…

— Я позову врача, — шептал фараон, собирая губами со лба жены испарину. — Позволь только положить тебя обратно на кровать.

— Оставь меня здесь. Мне привычнее на циновке… Пока она служила мне постелью, Боги слышали меня…

Фараон поднялся, но тут же вновь пал на колени, чтобы удержать голову Нен- Нуфер.

— Ты ударишься так!

Но новая схватка уже скрутила тело царицы, и ее стон поглотил слова фараона.

— Кекемур!

Фараон помнил, что именно он находился сейчас ближе всех к царским покоям.

— Кекемур! — закричал он громче.

Но стражник не шел.

— Я велела им всем не приходить, — простонала Нен-Нуфер, приподнимаясь на локтях, и фараон вновь с трудом сумел спасти ее лоб от встречи с напольными плитами.

— Кекемур!

Наконец юноша прибежал на зов, но не посмел переступить порога царской опочивальни, потому что царица корчилась на полу, а фараон стоял перед ней на коленях, крепко держа голову.

— Сюда! — фараон продолжал кричать, хотя юноша стоял уже в двух шагах от него, вцепившись пальцами в юбку. — Держи ей голову, олух!

Кекемур рухнул на колени и подставил руки. Нен-Нуфер продолжала метаться, и фараон не решился полностью доверить ее юноше. Кекемур в панике переводил взгляд с одного царственного лица на другое. Оба были смертельно бледны. Фараон сильнее нажал ему на руку, но стражник не мог пошевелиться.

— Держи ей голову, остолоп! Чтобы она не билась об пол! Никого не подпускай к ней!

Фараон надел ему на палец перстень, обличающий его в отсутствие повелителя властью над всяким, даже самим визирем.

— Гони прочь любого, кто посмеет приблизиться к вам!

Кекемур оглох, в голове шумел страх и прилившая к лицу кровь. Он уже прижимал тело Нен-Нуфер к груди, но тогда оно еще не принадлежало фараону. И голос, который раздавался сейчас под сводами дворца, не принадлежал фараону. Это кричал обезумевший от страха супруг.

— Никого не впускать! — фараон отдавал приказы всем подряд, и плотная стена стражи встала у него за спиной у входа в царские покои. На крики, несмотря на поздний час, сбежались и прислужники, и придворные, но фараон ничего не объяснял. Он бежал к конюшням, и за ним бежали все остальные. Только с конюшим он раскрыл рот, приказав немедленно вывести прогулочную колесницу, и наконец повернулся к дворцовой толпе:

— Я еду за Пентауром. К царице, кроме жреца Пта, никто не войдет. Это мой приказ!

— Ты не можешь ехать сам!

Один из придворных набрался смелости ухватить его за юбку, но тут же получил по руке кнутом.

— Прочь!

Ему уже вывозили колесницу. Ту, в которой он чуть не раздавил Нен-Нуфер. Сети ночевал у себя в доме, и не было лишней минуты, чтобы посылать за ним, а только брату он доверился бы сейчас, а коли нет Сети, так он сам привезет Пентаура!

Ворота уже распахнули, но трубы молчали, не возвещая об отъезде фараона из дворца. Паника фараона передалась всем, даже страже у ворот. Он хлестнул лошадей, и колесница рванула с места. В храме тоже не успели открыть ворота. Фараон спрыгнул на землю и, оттолкнув храмовых стражников, побежал по аллее. И здесь не успели оповестить фанфарами о его приезде, но два жреца все же выбежали навстречу. Фараон, боясь, что те падут ниц, заорал еще издалека: