— Ты спустишься к ним?

Тон вопроса подсказал фараону ответ:

— Нет, Сети, я пошлю к ним смотрителя.

Обе царицы вернулись вместе со смотрителем, и ни одна не пожелала сопровождать фараона в детскую погребальную камеру. Фараон пытался поймать взгляд Нен-Нуфер, но та все время глядела мимо. Одно порадовало его: она подвела глаза, украсила волосы и надела подаренные им украшения, хотя сейчас он с радостью увидел бы на ней прежнее ожерелье с лотосами.

Они с Сети молча шли за смотрителем и одним из стенописцев, который нес дополнительный факел. Росписи были завершены, и фараон с радостью нашел среди прочих свою фигуру — они с подросшим сыном охотились в камышах на уток. Здесь была и Нен-Нуфер, и Никотриса. Со вздохом фараон подумал, что хотя бы после смерти они все будут вместе и в хорошем расположении духа. Он дотронулся рукой до пустого саркофага, в который скоро положат другой с мумией сына, и Сети пообещал достать из своего пруда лучшие лотосы.

Поднявшись из гробницы, они не нашли царских носилок. Сети с опаской покосился на брата, но тот не выказал ни обиды, ни гнева на самоуправство Нен-Нуфер. Быть может, царицы хотели вернуться во дворец чуть раньше, чтобы приготовиться к обеду, на который он пригласил обеих. Однако братьев удивило, что они не нагнали носилки по дороге и не увидели их во дворе.

— Ты беспокоишься? — спросил Сети. — Они вероятно отправились в храм, ведь это первый раз после родов, как царица покинула дворец. Хочешь, чтобы я послал гонца к Амени?

— Нет, я не стану красть у Великого Пта время царицы. Я лучше велю повременить с обедом. Но если ты голоден, ешь.

— Я вообще хотел уйти домой, чтобы не мешать вам. Думаю, что и Никотриса удалится к себе.

— А я так не думаю, — вздохнул фараон и уселся в кресло.

В пруду плавали голубые лотосы, и ему казалось, что он слышит их аромат даже под навесом. Он кружил голову, и время тянулось мучительно долго. Фараон успел пожалеть, что отпустил Сети, и брат будто почувствовал его желание и вернулся во дворец. Только лицо его было бледно, хотя должно было разгорячиться от бега. Сети замер перед креслом и вдруг опустился на колени. Фараон хотел вскочить, но рука брата тяжелой глыбой придавила его колени.

— Нен-Нуфер больше не с нами, — руки Сети переместились с колен на плечи. — Никотриса толком не может объяснить, что произошло. Пока я понял от стражи, что Нен-Нуфер попросила повернуть к реке, выказав желание совершить молитву в воде, уверяя, что когда-то именно так ее услышали Боги. Никотриса не посмела последовать за ней и даже отвернулась, чтобы не мешать, а когда нубийцы всполошились, было поздно — они утверждают, что царица намеренно бросилась в воду.

Больше Сети не смог удержать фараона в кресле. Тот бросился вперед, но через десять шагов остановился, не понимая куда и зачем идет.

— Где тело? — фараон обернулся и, взглянув в глаза Сети, вскрикнул. — Не может быть!

— Крокодилов было слишком много. Она будто созвала их на пиршество.

Фараон опустился на голые плиты, и Сети бросился к нему, чтобы поймать на плечо голову.

— Райя, ты должен быть сильным. Ты не имеешь права на слезы.

Только фараон не слышал его слов, как и топота приближавшихся придворных и слуг. Сети с трудом сумел довести его до спальни и собственноручно опустил на окнах тростниковые занавески, погрузив комнату в такой же мрак, в каком пребывала сейчас душа брата. Он лично взял на себя все заботы о двойных похоронах, велев изготовить статую вместо погибшего тела. Царица Ти покорно подняла перед ваятелем покрывало, чтобы придать образу настоящие черты Нен- Нуфер. Никотриса, глядя на бледное лицо фараона, велела расписать заново трон, чтобы на спинке была изображена Нен-Нуфер, держащая опахало над головой божественного супруга. Как и обещал, Сети собственноручно выловил из пруда все белые лотосы, и Асенат наплела из них длинные гирлянды, которыми украсили погребальную камеру после того, как туда внесли маленький саркофаг. Процессия прислужниц расставила по стенам игрушки. Никотриса ущипнула фараона за руку, и тот поспешил вернуть на лицо улыбку. Строители замуровали дверь в крохотную камеру, а статую Нен-Нуфер поместили за стеной молельни, оставив место для статуи самого фараона. Через сорок дней фараон вернулся сюда вдвоем с Пентауром, чтобы опустить под камень пьедестала свиток, о содержании которого никто не должен был знать. Не говоря друг другу и слова, не глядя друг другу в глаза, они разошлись у храма. Пентаур не отошел от колесницы, и долго простоял в клубах поднятой лошадьми пыли. Он не верил, что даже если переживет царствующего фараона, сумеет после его погребения прочитать заклинание и соединить его в смерти с Нен-Нуфер. Он столько ночей смотрел в пустые небеса в надежде отыскать ответ, когда надлежит совершить ритуал, но небеса оставались немы, ибо никто прежде не смел посылать провинившуюся душу в новое тело.

Сусанна минуту ждала продолжения, но Реза молчал, глядя на невидимую точку на столе.

— Почему же Пентаур сам не прочитал заклинание? — Сусанна вжалась в край дивана, когда Реза зашевелился. — Умер раньше фараона? Или… — она поймала лукавый взгляд рассказчика. — Не захотел из ревности. Ну точно, из ревности. Не могут же все герои быть такими положительными, как ты их описал. Почему ты молчишь?

— А что я должен сказать? — Реза продолжал сидеть на полу. — Откуда мне знать мысли Пентаура? Возможно, он прочитал в небесах, что его воспитанница должна три тысячи лет промучиться в одиночестве среди прочих отвергнутых душ, чтобы замолить грехи мужа и собственное малодушное самоубийство. Кто знает…

— Ты знаешь! — воскликнула Сусанна, поняв, что необходимо поставить точку в этом дурацком погружении в Древний Египет. — Ты все это придумал, и ты знаешь ответ на любой вопрос.

Реза поднялся и потянулся, чтобы размять затекшее тело.

— Мне надоела эта история. Я подарил ее тебе. Делай с ней, что тебе заблагорассудится.

— А если мне история не нравится?

— Ты всегда можешь ее переписать, — бросил Реза и отвернулся. — Только помни, сколько всего я пережил ради нее. Одни поиски украшений чего стоили!

А это уже что-то новенькое, мистер Атертон! Продолжайте, продолжайте… А то начали роман за здравие, а закончили за упокой.

— Расскажи. Ведь ожерелье с лотосами осталось у Пентаура.

Реза сел на диван, слишком близко от нее и полез в сумку. Только не очередной артефакт! Нет, лукум… Запасливый, все сразу не выложил на стол. Видно, действительно хорошо знает женщин. Еще бы, у фараона был целый гарем, он поделился с ним опытом!

— Пентаур вернул ожерелье фараону, и тот собрал любимые украшения царицы в ларец, хотя для заклинания нужен был лишь амулет, который Нен-Нуфер незаметно оставила в саркофаге сына за час до своего утопления. Его обнаружил Пентаур, руководивший похоронами, и положил к остальным украшениям, потому что ребенку изготовили собственный.

— А зачем понадобились остальные украшения?

— Для того, чтобы царице было что носить в загробном мире! — покачал головой Реза. — И духи принесли, и платья… Будто не понимаешь! Статуя так же спокойно заменяет погибшее тело, как и покалеченную мумию, а остальное должно быть соблюдено: росписи, утварь и личные вещи умершего должны уйти с ним. Фараон не думал, что те так долго не понадобятся Нен-Нуфер. Ну и драгоценности нужны были для второй части обряда. Платье мне пришлось шить из современного льна, но украшения ты надела именно те, которые носила Нен-Нуфер — те, что продал мой дед.

— Их невозможно было вернуть…

Мистер Атертон, ну проколитесь вы уже где-нибудь! Ну как можно так складно врать!

— Для обреченного нет невозможного, — Реза протянул Сусанне ломтик лукума, и та поспешила взять его пальцами, чтобы ее не заставили брать лакомство губами.

— Я давно позабыл про твое создание, списав все на юношеский бред. Я продолжал делать украшения только лишь для того, чтобы содержать семью. Постепенно обо мне распространились слухи среди местных скупщиков и воров, и бедуины начали приносить золото. Поначалу я не думал расспрашивать их про деда, но два года назад фараон вернулся и напомнил про украшения для второй части ритуала, и тогда же я отправился в гробницу, чтобы перепеленать мумию ребенка, ведь я должен был привести тебя к нему — ради этого весь обряд и затевался. Но фараон не сумел уйти от ребенка и заставлял меня возвращаться туда чуть ли не ежедневно. Я не понимал, отчего бы ему не рассказать сыну про мать в своем загробном мире, почему надо обязательно держать на руках мумию… Но кто меня спрашивал! Я служил лишь безвольным телом. Тогда я и начал расспрашивать брата Сельмы о старых скупщиков древностей, которые могли навести меня на след проданных украшений. И вот удача, он познакомил меня с сыном того самого араба, которому дед продал украшения. У него даже остались серьги, которые он лично побоялся сбыть. Я отвалил ему приличную сумму и забрал их, когда фараон подтвердил подлинность украшений. Тогда я попросил фараона описать остальные украшения и стал просматривать каталоги мировых музеев, в душе не веря в удачу. Да и не все еще оцифровано, а перерыть запасники даже в Каире нереально. Я чувствовал себя загнанной лошадью, ведь сроки поджимали, а на руках у меня был уже ненужный амулет и серьги. Мне пришлось изрядно попутешествовать — правда, заодно, я пристроил много собственных украшений. Не поверишь, но я нашел все драгоценности, зарисовал их и, вернувшись в мастерскую, сделал копии, чтобы вернувшись в музеи, подменить ими оригиналы.