Фараон отослал стражу, решив поговорить с сыном о наследовании престола, но мальчик так увлеченно рассказывал о движениях светил, что отец не смел перебивать и с каждой минутой все сильнее поражался глубине знаний Нен-Нуфер и тому, с какой легкостью она увлекла в царство разума этого маленького ленивца. Обида, захлестнувшая его в саду, таяла, и разум просил сердце умолкнуть и позволить сыну вернуться за знаниями к пруду с лотосами. Но сумеет ли вернуться он? Теперь, зная, что гнев Богини не коснется его, сдержать пагубное влечение к маленькой лгунье будет куда труднее. Да и посмеет ли она, лишенная защиты Великой Хатор, по-прежнему смело перечить своему повелителю? И что сделается с детьми, коль Нен-Нуфер станет его усладой?

Мальчик заворочался, и фараон протянул руку, чтобы поделиться с сыном жаром тела, лишенного сна, но не успел обнять. Песок зашуршал совсем близко с лестницей, от которой их отделяло всего с десяток шагов. Фараон вскочил, приготовившись сам встретить незваного гостя, кем бы тот ни был.

— Это я, — послышался тихий голос Сети, и его статная фигура в длинном одеянии забелела на фоне темного неба. — Спускайся в сад.

Заготовленные злые слова потонули в заполнившей рот слюне, и он, как в детстве, не задавая вопросов, поспешил за старшим братом. Их провожала лишь луна, а встречали только распустившиеся в пруду белые лотосы. Братья молча уселись в кресла и уставились в темный мозаичный пол.

— Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, — начал фараон дрожащим голосом. — Я знаю причину твоего молчания, но я также знаю цену лжи.

Фараон с вызовом уставился в бледное в ночи лицо брата. Сети молча перебирал складки юбки.

— Нет никакой лжи, Райя, и ты не хуже меня знаешь это. Нен-Нуфер обещана Хатор и давно принадлежит ей душой, а вскорости отдаст и тело. Потому я, и секунды не сомневаясь, представил ее Асенат жрицей. Хотя, что скрывать, я немного боялся, что простой наставницы она не станет слушаться, но сейчас вижу, что не Богиня, а сама Нен-Нуфер нашла путь к сердцу моей дочери, как и к сердцу твоего сына…

— И к твоему, как я вижу, — почти выплюнул фараон и надавил на подлокотники, собираясь подняться.

— Ты не смеешь ревновать, Райя. Жрица Хатор принадлежит всему Кемету, и ни один мужчина не смеет называть ее своей, и я имею такое же законное право любить Нен-Нуфер, как и почтенный Амени. Слышишь меня?

Но фараон уже поднялся и ступил босыми ногами в воду.

— Райя, ты знаешь, что она защищалась от тебя, а вот ты ложью защищал себя, чтобы никто не прознал о проступке властителя двух земель. Ты больший лжец, чем она, потому что Нен-Нуфер станет жрицей, а вот ты уже никогда не будешь царевичем Райей и не научишься не давить людей лошадьми, чтобы унять гнев.

— Я не позволю тебе отчитывать меня, как неразумного мальчишку! — фараон обернулся к брату, и глаза его горели гневом, точно у кошки. — Ты забываешь, что нынче тебе вручены лишь поводья моей колесницы, а не меня самого.

— Я отступлюсь от тебя, когда ты научишься держать себя в узде. Лошади у гробницы отца, кнут в храме Пта и на руках сына. Теперь пущенный в меня камень. Мой Божественный брат испытывает терпение Маат!

Фараон, тяжело волоча мокрые ноги, вернулся к креслу, и кедр протяжно застонал под обрушившимся на него телом.

— Сама Маат устами своего жреца послала меня к вам, и сам Пта, устами своего жреца открыл мне правду о Нен-Нуфер. Для чего, скажи мне? Не для того ли, чтобы подарить успокоение, которое я жажду и которое могу найти лишь в ее объятьях? Успокоение, которое необходимо мне, чтобы поддерживать установленный Богами порядок.

В повисшей тишине звонко заквакали лягушки.

— Не то успокоение ты ищешь, Райя. Ты успокоишься, когда Нен-Нуфер достойно воспитает тебе сына, а не когда вырвет из твоей груди стон наслаждения. Она слишком умна даже для жрицы Хатор, и тебе следует ценить ее ум много больше, чем тело, ибо от заботы о духе, а не от томления тела рождается ее любовь. Ты ведь знаешь, что я отдаю предпочтение дочерям Кемета, и ты — тоже, вспомни мать своего сына, но я полюбил Нен-Нуфер и пекусь о ней не меньше, чем о жене и собственной матери. Что ждет Нен-Нуфер во дворце, кроме слез, когда ты забудешь дорогу в ее покои? А ты забудешь очень скоро, мы оба прекрасно знаем это.

По губам фараона скользнула улыбка.

— Я сегодня не смог отыскать комнату Хемет. Зашел к царице Ти. Ты помнишь ее?

— Сети кивнул. — А я не в силах вспомнить ее лицо. Знаешь ли, что с ней произошло?

— Оспа оставила на лице глубокие рытвины.

— Оспа? Не припомню что-то, чтобы во дворце кто-то болел.

— А никто и не болел, кроме нее, оттого она и считает свою болезнь наказанием Великой Хатор за прелюбодеяние и убийство ребенка.

Фараон даже скрипнул стулом.

— Не может быть!

— Да, да… Отец тогда запретил ее трогать, но Боги не оставили злодеяние безнаказанным. Она живет затворницей, и по правде я думал, что уже разучилась говорить на нашем языке.

— Она говорит настолько чисто, будто рождена в Кемете.

— Чему удивляешься! Ти прислали отцу, когда девочке не было и десяти.

— Теперь понятно, чего так всполошилась Хемет, узнав, что я отдал сына жрице Хатор. Вспомнила о своем прелюбодеянии и решила, что пришло время расплаты,

— фараон усмехнулся в голос. — За обедом я ее успокою, — он вновь улыбнулся.

— Скажешь теперь, что Пта и Маат открыли мне правду, чтобы несчастная Хемет не мучилась?

— Они открыли тебе правду про Ти, чтобы ты вспомнил, что Хатор не прощает тех, кто берет чужое.

Сети поднялся так стремительно, что кресло откатилось назад. Фараон тоже вскочил и за плечо развернул брата к себе лицом.

— Ти была царицей, а Хемет он так и не взял к себе на ложе.

Сети скинул руку фараона и сказал вкрадчиво:

— Я говорю про Нен-Нуфер. Не гневи Богиню. Я в силах защищать тебя перед людьми, но не перед Осирисом. И Пта может открыть своим жрецам правду о тебе, слышишь меня?

Сети не стоило кричать. Эти слова фараон расслышал бы и шепотом. Пта уже открыл им правду, о которой бедный Сети даже не догадывается.

— Ступай домой, — приказал фараон потухшим голосом. — И не тревожься о Нен- Нуфер. Я не смущу ее покой. Только дай мне побыть немного с Райей и успокоить его мать, а потом я пришлю мальчика к тебе, а сам забуду дорогу к твоему дому.

Он говорил и не верил себе. Он понимал, что теперь с еще большей тоской станет глядеть с террасы в сад и в ласках других женщин ему будут чудиться губы Нен- Нуфер, и не сможет он спокойно глядеть на цветок лотоса, запутавшийся в черных волосах.

Фараон вернулся на террасу и, уткнувшись носом между лопаток сына, еще долго лежал без сна — в шелесте ночного ветра ему мерещился шелест песка. Сети ушел, а Нен-Нуфер никогда не придет к нему по своей воле, и Асенат побоится ныне преступать запреты отца.

С рассвета до полудня Райя неотлучно находился при отце. Только во время судилища Хентика велел мальчику отойти от трона, дабы не смущать просителей. Обед подали у пруда, как и было оговорено, и Хемет не заставила себя ждать — фараону показалось, что никогда прежде не видел он ее настолько красивой. Должно быть, и она поднялась с рассветом, чтобы прислужницы успели убрать с лица все следы страданий, которые претерпела их госпожа в разлуке с сыном. Столько украшений она не надевала даже для погребальной церемонии фараона Менеса. Хемет склонилась в глубоком поклоне и осталась стоять в отдалении от стола.

Райя хотел броситься к матери, но едва поднявшись, опустился обратно в кресло, будто неприкрытая радость могла огорчить отца, приподнявшего для него занавес во взрослый мир, о котором он не мог помыслить еще месяц назад. Но рука фараона легла на его голую спину и легонько подтолкнула к матери. Царевич медленно подошел к ней и лишь на краткий миг припал к укрытой ярким воротником груди. Хемет сама оттолкнула сына, направив обратно к столу, и пошла следом к третьему креслу.