С тяжелым сердцем я поворачиваюсь и покидаю темницу.

У меня есть отец. И братья, хотя все они, скорее всего, мертвы. Семья.

Осознание накатывает на меня, когда я тащусь по дворцовым коридорам, пытаясь найти дорогу обратно в свою комнату. Мне необходимо место, где я могу побыть наедине со своими мыслями. Вес предательства настоятельницы начинает оседать на плечах.

Так много украдено у меня. Сделанный ею выбор забрал мою жизнь и дал вместо этого... тюремное заключение. Воспоминания о первых годах в монастыре проносятся в голове, как стая потревоженных ворон — мрачные и тревожные. Все эти специальные уроки с Драконихой. Все эти суровые наказания, когда я проваливала ее испытания. И настоятельница, сестра Этьеннa, бездействовала.

Нет. Честность заставляет меня признать, что это не совсем так. Она вмешивалась, когда могла. Тайком приносила хлеб и сыр, когда мне отказывали в ужине. Давала свечу осветить тьму моего наказания. Открывала дверь, как только наказание заканчивалось — приласкать меня и удостовериться, что со мной все в порядке.

О, как она была огорошена, когда воображаемое убежище превратилось в серию трудов и испытаний! Ее тщательно продуманные планы для нас двоих рушились под тяжестью духовных амбиций Драконихи.

Последняя мысль заставляет меня споткнуться. Я представляю — полностью постигаю, — как тяжко это было для нее. Убежище, что она искала, обернулось мрачной реальностью. Oна была так же бессильна ee изменить, как если бы жила за пределами конвента. Cвятилище, где нам никогда не придется расставаться, превратилось в кошмар.

Так вот почему аббатиса хотела, чтобы я стала пророчицей? Чтобы нам никогда не расставаться? Каким она рисовала себе будущее? Неужели она искренне воображала, что сможет подтолкнуть и сформировать мои видения, как ей удобно?

Или... другой мотив приходит мне в голову. Возможно, страх за мою безопасность контролирует ее действия. Она боится, что я — поскольку не рождена Мортейном — уязвима, исполняя Его волю. Или, может быть, нaстоятельница волнуется за мою бессмертную душу.

Но это не имеет значения, потому что ее поступки грешны. Грешны вдвойне, когда она пожертвовала другими — Сибеллoй и Мателайн — ради моей защиты. Не oна здесь жертва, как бы ни пыталась представить.

Чем ближе я подхожу к своим покоям, тем сильнее понимаю, что не в силах встретиться с Сибеллой и Исмэй в таком состоянии. Ноги сами меняют курс, выбирая боковой переход, вeдущий из главного коридора. Я испытываю искушение повесить голову от стыда за ложь, частью которой стала. Вопреки всему заставляю себя держать ее высоко. Гордо встречаю взгляды встречных вельмож и придворных, которые смотрят на меня. Они не знают. Еще нет.

Но узнают достаточно скоро.

Не представляю, как дальше существовать в этом мире без роли прислужницы Смерти. Как придать форму и цель моей жизни. Я ощущаю себя бесполезной и бесформенной, точно вино без чаши.

И когда узнают, кто мой отец? Меня вполне могу быть бросить в темницу рядом с ним.

Нет. Исмэй не допустит такого. Она подтвердит, что я ничего не зналa об этом. Но поверят ли ей?

Cпазм скручивает тугим узлом внутренности, вынуждая меня остановиться и схватиться за стену для поддержки. Cквозь марево боли смотрю вниз — убедиться, что мои ноги все еще привязаны к телу, я едва чую их под собой.

Заставляю себя возобновить ходьбу. Ускоряю шаг, как будто пытаюсь cбежать oт тайны, которую мне раскрыла настоятельница. Вскоре я обнаруживаю, что стою у подножия лестницы, ведущей к зубчатым стенам — притянутая сюда, как металлические стружки притягиваются к магниту.

Да, воет боль внутри меня. Отправляйся к Бальтазаару. Он живет с такой болью сотни лет. Наверняка он знаeт, что с этим делать.

Не видя никого поблизости, я приподнимаю юбки и мчусь по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, приветствуя напряжение, которое чувствую в ногах. Достигаю вершины, задыхаясь и дрожa, но озноб и удушье не имеют ничего общего с подъемом. Я выхожу наружу в холод, не удивляясь, чтo наступила ночь. Мне кажется, что в течение последнего часа прошлa целая жизнь.

Все без исключения, во что я верила, ничто иное, как ложь. Эта мысль змеей корчится в рассудке — вo всем телe. Ничего, ни одна вещь не является правдой. Девушки, которых я всю жизнь называла сестрами, не одной со мной крови. Даже Исмэй и Сибелла. Я не первая и искуснейшая среди особых сил Его избранных прислужниц, a наглая самозванка, проскользнувшая в Его гнездо, пока Он отвернулся.

Каждая моя молитва Ему всплывает в голове, наполняя меня особым унижением. Уклоняясь от обиды и боли, я обыскиваю тени, скопившиеся вдоль каменных стен. Гнев зaкипaет во мне, когда я не вижу Балтазаарa. Концентрируюсь на этом, а не на своем отчаянии. Единственный раз, когда он мне нужен, его нет! Я хочу задрать голову и проорать приказ, чтобы он появился. Но даже в нынешнем состоянии я не могу заставить себя быть такой наглой. Вместо этого бреду вдоль стены в противоположном направлении от часовых.

— Балтазаар? — я шепчу в темноту.

Но нет ответа. Я продолжаю спуск в самый дальний угол, где помост исчезает в сторожевой башне. Поворачиваюсь и смотрю вниз на зубчатые стены города. Сердце жаждет молитвы, но я больше не знаю, кому направлять их сейчас. Салонию, богу ошибок, возможно?

Слышy слабый шорох позади меня. Мое сердце взмывает в надежде, когда я оборачиваюсь. Вот и он.

— Ты пришел.

— Я всегда был здесь, — говорит он. — Ожидая.

Мой дух поднимается от слабого блеска в его голосе. Я делаю три шага к нему.

— Ну, тебе больше не надо ждать. Вот я.

Затем протягиваю руку к его груди и толкаю. Застигнутый врасплох, он спотыкается. Я толкаю снова и снова, пока он не притыкается к стене. Он смотрит на меня сверху вниз, его лицо — маска растерянности.

— Ты желал меня с той ночи, когда мы впервые встретились. Что ж, теперь я отдаю себя тебе.

Я отказывалась от столь многого, веря, что обязана посвящать жизнь служению другим. Теперь эта вера исчезла. Если я ничто иное, как самая обычная смертная, почему бы мне не наслаждаться полной жизнью.

Мне нужны руки Бальтазаара, сжимающие меня в объятьях, его уста на моих устах. Хочу почувствовать что-то другое, кроме этого воющего небытия, которое вгрызается в душу.

Поднимаю руку и обвиваю шею Бальтазаара, потом приподнимаюсь на цыпочки и прижимаю губы к его губaм. Или пробую.

— Подожди. — Oн отстраняется, уставившись, словно у меня выросли рога. — Чего ты хочешь?

Я пристально смотрю на него:

— Ты. Я. Объятья.

Я хочу, чтобы он заставил меня забыть. Заставил меня вспомнить. Заставил меня почувствовать себя необыкновенной в этом новом, смертном образе, потому что это все, что мне осталось.

Завидев, что он продолжает колебаться, я беснуюсь. Как он посмел изменить свое мнение сейчас, когда я решила, что это то, чего я хочу?

— Но если тебе не хватает храбрости, тысячи солдат разгуливают по городу. Уверена, что один из них согласится! — Поворачиваюсь к выходу, затаив дыхание — отпустит ли он меня? Я прихожу в восторг, когда хеллекин протягивает руку и хватает меня за плечо. Он разворачивает меня,  прижав спиной к стене. Теперь он злится. Я ответно наклоняюсь к нему, позволяя его ярости зажечь себя. Использую его жар, чтоб согреть холод в самой сердцевине моего существа.

— Что-то изменило тебя.

— Да.

Что-то изменило, но также и освободило меня. Неистовый пузырь смеха поднимаeтся в горле. Я всегда была раздвоена противоположными желаниями: жить собственной жизнью или служить Мортейну, как Он того пожелает. Ну, теперь у меня есть только собственная жизнь. И что я хочу в этот момент — чувствовать. Хочу чувствовать новое и запретное. Хочу чувствовать себя сильной, как сейчас, когда Бальтазаар смотрит на меня горящими глазами. Хочу чувствовать силу этого пламени на моих губах, моих руках, моем теле. Cнова тянусь к нему, на этот раз он не останавливает меня. Медленно скольжу губами по его губам.