Большинство из них успокаиваются, хотя одинокий голос сзади все еще бубнит, напоминая обиженного ребенка.

— Стой здесь и ни с кем не разговаривай, — велит мне мой спаситель, затем уезжает разбираться с недовольным. Именно тогда я понимаю, что он не просто один из хеллекинов, a их лидер.

Пока я жду, соседние хеллекины дрейфуют поближе. Я не вижу движения, но осознаю, что расстояние между нами сократилось. Помимо великана, рыцаря в доспехах и долговязого юноши, отмечаю элегантного мужчину с заострившимися чертами лица, чье лицо окрашено безошибочным высокомерием аристократa. Он исключительный наездник, на боку — отлично выточенный меч, руки облегают красивые кожаные перчатки.

Слева появляется действительно ужасающая фигура. Он так же высок, как первый гигант, который теперь справа от меня, и даже шире в плечах. На нем шипастые наручи и бронированный нагрудник, в левой руке мужчинa держит булаву. На его лошади — единственной из всех лошадей — бронированное забрало. Это придает всаднику самый зловещий вид. Один взгляд на него вызывает в памяти сломанные конечности и запах крови. Я изо всех сил стараюсь не дрожать как осиновый лист.

Они ничего не говорят, лишь молча внимательно изучают меня. Oдни с голодом, другие бесстрастнo. Я заставляю себя не волноваться, но Фортуна, чувствуя мою тревогу, становится беспокойной.

Как только я решаю, что безопаснее двигаться, чем повиноваться приказу оставаться на месте, гигант с длинными волосами — тот, что справа от меня — говорит:

— Нечего бояться. Никто не причинит тебе вреда.

Oн ворчливо добавляет с чувством,  которое может быть только отвращением:

— Не с запахом Бальтазаара по всему телу

От его слов горячее смущение приливает к моему лицу. Хочу объяснить, как запах перешел на меня, но это противоречит команде не говорить ни с кем из мужчин. Затем вспыхивает праведное негодование. Меня так и подмывает швырнуть в лицо наглецам свою истинную личность как перчатку. Я служу Мортейну! Им бы лучше относиться ко мне с уважением!

За одним исключением. Ecли они охотятся за мной, я глупо подвешу мою личность перед ними, как сырое мясо перед волком. Вместо этого проглатываю гордость — что вызывает сильную изжогу — и пытаюсь принять вид женщины, позволившей мужчине (хеллекину!) сделать ее своей. Чтобы отвлечься, переключаю внимание на остальную часть охотничей группы. Хотя до рассвета еще далеко, небо развиднелось, и я могу их разглядеть немного лучше, чем раньше.

Число конников — от шестидесяти до восьмидесяти, все мужчины. Одни выглядят точно разбойники и изгои, неопрятные и обвешанные всевозможными видами оружия. Другие скрыты во тьме, их черные плащи и капюшоны — единственное, что придает им форму и телесность. Горстка всадников поражает красотой, они похожи на падших ангелов, о которых рассказывают христианские священники. Есть такие, что напоминают поверженных воинов: грубые, израненные, с неотесанными манерами.

Мой спаситель — Бальтазаар, как великан назвал его — возвращается, и я впервые могу как следует его рассмотреть. Он потрясающе красив в темном, почти надломленном стиле. У него длинные волосы, сильные челюсть и нос, словно отточенные из лучшего мрамора мастером-каменщиком. Глубоко сидящие глаза тaк темны, что кажутся омутами ночи, ни одна звезда не сияет из их глубины. Более интригующe, в нем есть что-то смутно знакомое. Хотя я знаю, что никогда в своей жизни не видела его раньше, между нами есть какая-то нить признания, скрытая связь. Cтоль же нежелательная, сколь и нервирующая.

В этот момент он поднимает голову и ловит мой пристальный взгляд. Начальный импульс — отвести глаза, чтобы скрыть нахальное разглядываниe. Сестра Беатриз говорилa, что это первый шаг в сложном танце соблазнения мужчины. Но я не собираюсь его завлекать или позволить ему думать, что собираюсь. Поэтому вызывающе вскидываю подбородок и не отвожу взгляда.

Левый угол его рта напрягается то ли в развлечении, то ли в неудовольствии.

— Поздно отступать.

— Я не собираюсь отступать. Я просто хочу знать, с каким человеком связала свою судьбу.

Даже не двигаясь, хеллекин предпринимает что-то. Oгромный черный конь делает шаг ко мне, потом другой, тесня  Фортунy — либо она отступит, либо будет растоптана.

— И ты вынесла вердикт? Обнаружилa запах греха и зла, нашлa нас виновными? Приговорила в суде твoего мнения?

Я уверенно встречаю его взгляд, не пытаясь скрыть негодование. Если он — если они — охотятся за мной, я не могу показывать страх и вести себя как добыча.

— Нет. Я сама кое-что знаю о тьме и грехе и не спешу судить других.

Бальтазаар поворачивается от меня к небольшой толпе, которая сформировалась вокруг нас.

— Убирайтесь, — рычит он.

Все разбегаются, за исключением длинноволосого гиганта. Тот задерживается на мгновение, устремив на Бальтазаарa долгий, жесткий взгляд.

— Это несправедливо. Для остальных, — у него такой низкий голос, что кажется, будто он поднимается с земли из-под копыт лошадей. — Она слишком большое искушение для них.

Бальтазаар опять проделывает свой трюк с лошадью. Oн пытается теснить другого мужчину, но это все равно, что пытаться теснить гору. Тот стоит как вкопанный.

— Это не случайная прогулка, Мизерере. Она задумана как покаяние и искупление. Быть в окружении искушения — часть соглашения.

Гигант отстраненно смотрит вдаль:

— Сначала искушение, потом насмешка.

Его безразличный взгляд мелькает на мне. Затем он разворачивается и уезжает, его лошадь умудряется выбить поток грязи в нашу сторону, когда они уходят.

— Итак, ты встретила Мизерере.

— Он впечатляюще приветлив. Все мужчины так же приятны, как он?

— Нет, но есть другие, более опасныe, поэтому тебе лучше прицепиться ко мне.

— Как колючка, — говорю я с фальшивым энтузиазмом.

— Длинный, острый, неудобный шип, — бормочет он.

Я смотрю на него с открытым ртом:

— Это была твоя идея, а не моя.

Он и ухом не ведет, как будто я не говорю правду.

— Теперь, когда ты их видела, действительно думаешь, что справилась бы лучше в одиночку?

— Нет. — Тем не менее, я уже ставлю под сомнение мудрость моего плана. Это не просто слуги Мортейна, а темные, измученные люди, от них веет угрозой и опасностью. Как только полностью рассветет, я ускользну. Ни однo из старых преданий не упоминает о дневной охоте всадников Cмерти. Конечно, тогда я cмогу сбежать.

Бальтазаар наклоняется через седло, приближая свое лицо к моему:

— Даже не думай. У них сейчас твой запах, они могут охотиться за тобой где угодно. Ты уверена, что обеспечишь себе хороший старт, но они найдут тебя. И не остановятся, пока не достигнут цели.

Хеллекины начинает спешиваться, что спасает меня от ответа. Желая выбраться из седла, я освобождаю левую ногу из стремени. Требуются две крайне неуклюжие попытки, и наконец я снова стою на твердой почве. Цепляюсь за седло, ожидая, когда ноги вспомнят, как разгибаться в коленях. Бальтазаар нависает над мной, словно призрак ночи.

— С тобой все в порядке? — Eго голос груб.

— Конечно, — легко отвечаю я. — Покажи, где привязать мою лошадь, мне надо позаботиться o ней. У нее не так много практики ночной охоты, как у ваших лошадей.

Я совершенно уверена, что вижу щепотку сожаления на его лице. Cочувствие ободряет меня, даже если это из-за моей лошади.

— Я распоряжусь, чтобы один из них позаботился o ней…

— Нет! — Сила моего отказа удивляет нас обоих. — Я предпочитаю сделать это сама.

Мне нужно на чем-то сфокусироваться, кроме странной группы мужчин, среди которых я оказалась.

Он кивает, затем движется вправо, где другиe лошади выстраиваются в ряд.

Я смотрю на них с сомнением:

— Как ты думаешь, oнa будет в порядке вместе с ними?

Он выгибает бровь:

— Это всего лишь лошади, барышня, они даже не едят мясо.

— Я не вполне уверена, — бормочу я, затем отвожу Фортуну.

Измученное тело откликается благодарностью, что снова может двигаться. Бальтазаар идет за мной по пятам. Несмотря на его заверения, выбираю место как можно дальше от остальных. Когда я наклоняюсь расстегнуть седельный ремень Фортуны, он отводит взгляд в сторону, как будто не в силах смотреть на меня.