В Эйн Доре И сказал Шаул (Саул) слугам своим: сыщите мне женщину, вызывающую мёртвых, и я пойду и спрошу её. И сказали ему слуги его: вот женщина-волшебница есть в Эйн Доре. Шмуэль-1(1-я Царств), 28–7. В Эйн Дор царь Шаул без колчана и лука Примчался со свитой. В проулках ни звука. «Вон там, где мерцанье свечи промелькнуло, Жилище её» – шепчет отрок Шаулу. «Не ты ль чародейка? Веление рока Узнать я хочу у Шмуэля-пророка!» Мрак, адский огонь и котёл раскалённый, И духов колдунья зовёт поимённо. Плывут клочья дыма, во мраке белея, Ползут над котлом, извиваясь, как змеи. Вот круг видит царь, и он сам в этом круге. И замерло сердце в тоске и в испуге. Исчадия бездны, туман испарений. Ликуют и пляшут багровые тени. В смятенье душа, и в ночной круговерти Всё ближе и ближе дыхание смерти. И молит Шаул колдовские виденья: «Оставьте меня, ибо сам словно тень я!» Мрак, адский огонь и утроба могилы. Хохочут и бесятся адские силы. И вспомнил он Геву [27] и милые взору Волшебные дали родного простора. И зелень холмов перед ним и равнина — Край пастбищ раздольных, страна Биньямина [28]! Лазурь поднебесья, тенистые кущи, Колосья и травы долины цветущей, Где сон видит пахарь под сенью густою, И пляшут волы, проходя бороздою. Там прелесть и мир, там покой и отрада! Как любы душе колокольчики стада! — «Я счастлив, как прежде, я снова спокоен, Я сын этой нивы – не царь и не воин!» А ночь вороное крыло распростёрла, Грудь давит тоскою, рыданием – горло. Вдруг свет – будто светит луна в полнолунье, И голос раздался в жилище колдуньи: «Царём тебя сделала воля Господня, Но место твоё – быть с волами сегодня! Зачем ты мой дух потревожил в Шеоле [29], Заставив подняться к живым поневоле?! Позарился, царь, ты на шкуру воловью, И меч не омыл свой Агаговой [30] кровью!» — «Свой меч притупил я в сраженьях, и ныне Вот, в рубище я, как отшельник в пустыне. Ликуют враги: их веселью порука Души моей сумрачной тяжкая мука. Пророк, я хочу услыхать предсказанье! Разгневан Господь! Каково наказанье?!» — «Ты меч не омыл свой Агаговой кровью! Позарился, царь, ты на шкуру воловью!» За это в сраженье не выстоишь боле, И завтра же будешь со мною в Шеоле!» [31]Под утро, не слыша копытного стука, Назад скачет царь без колчана и лука. В глазах стынет ужас – на саван похожа Лица неподвижного бледная кожа. Емшан[32]
Коль падает беркут в долину, крылом Вершину горы задевая, Не кинется разве несчётным числом В ущелье родное, в скалистый пролом Воронья крикливая стая? Коль барс грозно мчится, рыча на бегу, И путь преграждая добыче, Род волчий, устроивший пир на лугу, Не бросится ль прочь, оставляя врагу, Куски уже пойманной дичи? Как беркут, Владимир пронзил небосклон, Как барс, вольной степью промчался; Сырчан, половецкий царевич, на Дон Бежал – и в горах, у абхазских племён, Отро́к, брат его, оказался. Сырчан в плавнях Дона, как рыба, затих, Но звона мечей вожделеет. Он утром коней объезжает степных, Днём птиц поражает, зверей полевых, А ночью – план мести лелеет. У славных абхазов царём стал Отрок. Он время проводит в веселье: Пьёт сладкие вина, охотится впрок, Гарем его полон, сатрапы у ног, И пляски и пир и похмелье. И минули дни, пробежали года — Всё так же Сырчан осторожен. Вдруг весть разнеслась: закатилась звезда Владимира-князя – уже никогда Не вытащит меч он из ножен. Услышал Сырчан, и верблюдов и скот Повёл он к днепровским порогам, К курганам князей половецких, и вот Пустая равнина глазам предстаёт, А брат – за Кавказским отрогом. Гонцов он к Отроку послал, и они С таким возвратились ответом: «Охоте в горах посвящает он дни, А ночи – пирам, и, о хан, не вини! — Абхазянкам полуодетым». И Ора призвал, песнопевца, Сырчан: «Так скажешь Отроку: «Без страха, О, брат, поднимись, снаряди караван, И в степь возвращайся, в отеческий стан, Ведь нету уже Мономаха». И если ответит на это Отрок: «Милее, чем зовы Сырчана Мне край благодатный, простёртый у ног, Спой песню и брось ему этот пучок Травы нашей пряной – емшана…» Промолвил Отрок, глядя Ору в глаза: «Не пленник я прежних обетов. Коль хочешь – так пой! Даже если слеза Прожжёт мои очи, то знай, что лоза И девы сильнее поэтов». Взял лютню певец, и напевы степей, Как грохот копыт, зазвучали, Как шум боевой тех торжественных дней, Когда половецких заслышав коней, Славянские земли дрожали. Отрок не внимает. Ор снова поёт Ту песню тоски и томленья, Которую пели, ведя хоровод, У вод лебединых встречая восход, Красавиц степных поколенья. Свой кубок Отрок поднимает, а Ор Уж новую песнь запевает, Что матери детям поют, если с гор Срывается буря, колебля шатёр, И дико в степи завывает. И взор опускает Отрок, и царя Лицо застывает в смятенье. Но пляшут наложницы, скоро заря, И ликом светлеет Отрок, говоря: «Исполнил, певец, порученье?» «Исполнил!» – бледнеет певец и встаёт, И, лютню оставив, емшана С последней надеждой пучок достаёт, И вытянув руку, бросает вперёд, В лицо непокорного хана… На горной тропе предрассветный туман, Но дом уже виден, далёкий. Отрок осторожно ведёт караван, К лицу прижимая душистый емшан, И слёзы стекают на щёки. вернутьсяУдел колена (племени) Биньямина в древнем Израиле. вернутьсяАгаг – царь Амалека: Шмуэль-1 (1-я Царств), 15. вернутьсяВ священной войне с Амалеком Шаул не имел права брать добычу и щадить царя Агага. вернутьсяТюркское название полыни. На тот же сюжет и под тем же названием существует известное стихотворение Аполлона Майкова. |
