«Когда увидишь, что напрасно…» Когда увидишь, что напрасно Я плачу, небо призывая, Как будто о стране прекрасной, Как будто об утрате рая. И потому скорблю в теснине, Что не нашёл я дол просторный — Не сетуй, что в беде я ныне: Была слеза моя притворной. И если видишь, что подняться Хочу я по свирепым кручам, И на коне степном промчаться, И стать властителем могучим. И если мощь десницы Бога Возжажду я, как камни в поле Мои желанья – так их много, Но все они слова, не боле. И над толпой, всегда спешащей, Над суетою поколенья, Смех неба слышится всё чаще Сквозь звуки ангельского пенья. Но есть слеза, что наготове В глубинах сердца я скрываю; Я ту слезу, как сгусток крови, С голодным воплем вырываю. Пока не буду прочь ногою Отброшен, словно пёс гонимый — И кто заплачет надо мною Из тысяч проходящих мимо? Слеза Не сгинуть слезе моей тяжкой – мы с нею Всегда неразлучны. Слезу ту скрываю Я в недрах души, и храню и лелею, И в муках рожденья из глаз изливаю. Один я, один этой ночью бессонной, К их чёрствым сердцам со словами укора; Страдаю от боли, шепчу исступлённо: Народ погибающий, племя позора… И дни и недели слезу очищая, Скоблю её в сердце до слоя седьмого; И высохшим сердце моё оставляя, Слеза моя кровью пролиться готова. И эту слезу исторгаю я в муке, Увидев весь срам глухоты их постылой: Проклятие вам, ибо есть у вас руки, И можете с горем померяться силой! Верны мои слёзы, сам Бог это знает: Весь сгусток страданья те слёзы вместили; И с каждой слезой, что из глаз вытекает, Частицу души хороню я в могиле. Но есть у меня и слеза роковая, Зачатая гневом, рождённая в боли; Не спит и не дремлет она, разрывая Отчаяньем душу: Где помощь?! Доколе?! Как гной на костях, в моём прячется теле, Как тайный мой грех, не даёт мне покоя; Смущает мой день, гонит сон от постели, Как смертная тень – всюду рядом со мною. И всё же я верю: пророк ещё встанет! Он землю слезою великой омоет. И громом рыданье небесное грянет, И мир содрогнётся, и в ужасе взвоет! На закате
Обними мои плечи, ко мне приникая, Предвечерней порою. И окно в необъятный простор, дорогая, Распахнём мы с тобою. И лишь вспыхнет сиянье волшебной зарницы И откроется взорам, Мы к нему устремимся, как вольные птицы К заповедным озёрам. Полетим и исчезнем за багряной грядою, Словно голубь с голубкой, Где-то в пурпурном блеске, рядом с яркой звездою Ослепительно-хрупкой. То миры наших грёз, золотые долины Далеко во Вселенной; Из-за них наша жизнь стала игом чужбины, Стала вечной геенной. Те миры нас манили, как во мраке изгнанья Свет отчизны желанной; И мерцали для нас, словно в знак состраданья, Тусклой ночью туманной. И печально мы вянем, как ростки, чьё цветенье Надломила неволя; И всё ищем далёкой звезды отраженье Среди чуждого поля. «Посеял я вопль, и глаза мне…» Посеял я вопль, и глаза мне Засыпало прахом посева. О, брат! Догорающий уголь Остался от пламени гнева. О, брат! Угасает тот светоч, Что был мне источником зренья; И где-то во мраке мерцают Последние искры горенья. И стал мой родник, словно язва: Сочится он каплями гноя; А плоть, исходящая кровью, Коптит, остывая и ноя. Прошлогодние стебли Всё ещё шелестят стебли роз прошлогодних, и к сердцу Твоему приникают. Но взгляни, дорогая! Снова листья весеннего сада Под лучами сверкают. Снова вскопаны клумбы. Подожди, скоро запах цветенья Разнесётся по саду; Не пройдёт и весна – будет в розах весь сад, и побеги Обовьют всю ограду. И садовник придёт, и ряды за рядами деревья Обойдёт, подстригая; И зачахшие было, распрямятся стволы их, и снова Оживут, дорогая. Слышишь, ветер приносит, словно чудный бальзам благовонный, Аромат насаждений; Так сады зацветают, и звенят каждой новою ветвью, Сок черпая весенний. А под вечер придёт дочь садовника, ножниц отцовских Все следы подбирая; И уже этой ночью на костре прошлогодние стебли Пеплом станут, сгорая. В летний вечер В полночь дочери Лилит нитью лунного света Полотно расшивают, И одним покрывалом свинопасов убогих И царей укрывают. В летний вечер погожий, наполняющий парки И людьми и цветеньем, Вышел из дому некто, чтоб грешить понемногу, Но с большим вожделеньем. Нетерпением полон, поднимает глаза он, А молитва простая: Чтобы вспыхнули звёзды, там, на тропах небесных, Жриц любви призывая. Вот в саду зазвучала разудалая песня, И весь сад встрепенулся; Промелькнул меж деревьев край чёрной вуали, Белый фартук взметнулся. И как сводницы звёзды: намекают, мигают Их глаза золотые; И проходит дух блуда, поля овевая, И объяв мостовые. И доносится смех от реки, от балконов, От оград, что далече; И повсюду на окнах опускаются шторы, И погашены свечи. Тише! Сыт до отвала терпким запахом плоти, И от похоти пьяный, Мир лежит, задыхаясь от смрада, и тонет В мутных струях дурмана. В полночь дочери Лилит нитью лунного света Полотно расшивают, И одним покрывалом свинопасов убогих И царей укрывают. |
