— Пан полковник! — выпалил Алексашка. — Первый люд пришел!

— Дай-ка посмотреть на него! — полковник поставил кубок и поднялся. Следом вышли Вартынский и Шелковский.

Поклонский подошел к мужикам.

— Отменные воины! — похвалил он. — Возьмем город, мушкеты раздобудем…

Алексашка повел бровью: откуда в Могилеве мушкеты? Если наберется два десятка — хорошо будет. Что правда, то правда, взять его можно и топорами. Поклонский торопится с набором. Через две недели к городу подойдет отряд воеводы Воейкова.

К вечеру совсем весело стало на душе у Поклонского. Из окрестных близких деревень повалили мужики пешие и конные. Весть о наборе в полк разнеслась по Могилевскому и Мстиславскому поветам. Мужики седлали коней и пробирались в Чаусы лесными тропами, подальше от людского глаза.

Прошла неделя. В Чаусах собралось люду около двух тысяч человек. По ночам во дворах и на околице местечка дымили костры.

Алексашка собрал сотню и расположился на берегу речушки Баси, что подступала к Чаусам. Смотрел Алексашка на сотню и горько усмехался. На всю сотню — пять сабель. Мужики в боях не бывали, на конях сидят шатко. Десять улан или драгун могут размести эту сотню за четверть часа. И все же на душе было тепло. И он вначале некрепко держал саблю.

Ночи в июле стоят теплые. Но мужики жмутся к кострам. У огня веселее. Всякие разговоры ведут. Больше всего говорят о панстве, от которого нет житья черни. И теперь живут надеждой, что на Белую Русь с русским царем придет новая явь. Какая она будет, никто представления не имел. Может, такая, как у казаков? У костра завели разговор про черкасов. Подошел Алексашка. Мужики потеснились.

— Садись, пан сотник!

Словно стеганули плетью Алексашку. «Пан сотник…» Как будто клещами сдавило горло. «Пан сотник…» Ударил жар в лицо. Хотелось крикнуть им: не пан я! Одних кровей с вами!.. Прикусив до крови губу, сел у костра, протянул к пламени руки.

— Рассказывай, — попросил мужик с курчавой бородой.

— Все рассказал, — хмыкнул Степка. — Жарко под Быховом было. Стены крепкие, с окнами для пушечного боя. Харчей в городе много. Пороху и ядер хватает. Осаду могут три года держать…

— О-хо! — удивлялся мужик с курчавой бородой. — Полегло сколько люду! Как ни говори, а помирать страшно на войне.

— Ежели сразу, то не страшно, — заметил белоголовый детина. — Ядрой ударит, и — все! А бывает, отсекут руку или хребет порубят… Не приведи господь!

— У нас там под Быховом один мужик помирал. Тяжко было смотреть.

— Что с ним сталось? — детина отодвинулся от жаркого огня.

— Ну и храбрый был мужик! — покачал головой Степка и уставился на пламя. Бледно-розовые отсветы костра скользили по его задумчивому лицу. — Помню, минулогодней весной стало известно атаману Золотаренке, что из Гомеля пробирается в Быхов отряд гусар, а ведет его некий знатный воевода или кто другой. Атаман решил сделать засаду. Подобрали в лесу место и начали выжидать. Гусары хитрющие были — днем не шли. На зорьке, когда спать охота и едва начинает светать, поскакали шляхом. Много их было, с полсотни сабель. Видим, вошли они в лог. С одной руки ручей и болото, с другой косогор, заваленный буреломом. Из того бурелома мы выскочили, а сам атаман в лоб ударил гусарам. Ляхи не наполохались, бой приняли. Рубались яро, а выдержать не смогли. Пустились назад. А мужик тот горяч был, отважен. Он за ними. Конь у него ладный был. Двоих настиг и снял с седла. Пустился за третьим, что воеводой был или кем другим. Видит мужик, что лях уходит, так он его арканом зацепил. Где он это умельство постиг, никто не знал. Сказывали, будто татарин обучил… Сволок он его с седла, привел к Золотаренко. Воевода тот бледный, дрожит и пытает Золотаренко: «Выкуп хочешь?..» Атаман его на злато выменял, а мужику тому со своих плечей кафтан отдал.

— Ты говорил, что помер тот мужик? — вспомнил курчавобородый.

— Помер, царство ему небесное!

Но как помер мужик, Степка рассказать не успел. Пан Поклонский приказал трубить сбор. Засуетился весь лагерь, побросав костры. Полетела команда собираться по сотням. Мужики к командам непривычны, толкутся, кто у корчмы, кто на берегу Баси, перепутав места расположения сотен. Пан Вартынский скачет на коне от одной сотни к другой, ругает мужиков, потрясая плетью. Наконец собрали по сотням. Когда собрали, поступил приказ не расходиться, ибо на зорьке полк выступает к Могилеву. Мужики полегли на траву. Никто не спал. В ожидании похода и первого боя вели тихие разговоры.

На рассвете полк тронулся. Тридцать верст шли весь день. Пешим было труднее под еще горячим августовским солнцем. Когда день клонился к концу, подошли к деревне Печерск, которая была в версте от Могилева. В городе сразу же заметили и мужиков, и сверкающие топоры. Ворота были наглухо заперты. На валу маячило несколько драгун с мушкетами.

Поклонский и паны Вартынский и Шелковский, не слезая с коней, долго смотрели на город. Потом приказали полку стать табором против ворот.

Расположившись в одной из хат, пан Поклонский начал писать письмо бурмистру Лукину и королевскому уряднику Петровскому. В письме он предлагал немедля сдать город. И если таковое мещане не сделают, будет брать стены штурмом. Затем пан Поклонский отправил мужика с письмом к городским воротам. Поклонский видел, как отошла створка и мужик исчез за воротами. Полковник решил, что сдачу города к ночи ждать нечего, и дал команду войску вечерять. Запылали костры, выбрасывая в густое небо снопы искр. Костры, отражаясь, поблескивали в Днепре, и на воде то разливалось, то меркло зловещее зарево.

Рано утром пан Поклонский был на ногах. Стоял хмуро, поглядывая в сторону ворот. Всякие мысли шли в голову: а может, повесили того мужика с письмом и ждать ответа нечего? А может, еще пишут и советуются? Мужицкое войско тоже смотрело на город. И вдруг на виду у всего полка на стене мелькнула фигура человека и скатилась с трехметрового вала. Вскочив, человек бросился бежать к реке. Пан Поклонский понимал, что это не ответ на письмо, а беглец.

Наконец человек добежал до деревни. Его повели к Поклонскому. Когда Алексашка посмотрел на беглеца, ахнул и протянул руки.

— Петька!

Петька Косой хотел было броситься к Алексашке, но, увидев пана Поклонского, опустился на колени и, задыхаясь от радости, затараторил:

— Шановный пане, шановный пане! Ждут в городе русское войско, не дождутся. Чернь ликует и молит бога, чтоб быстрее пришли… Рады сдаться на имя царское!..

— Не кричи, а говори тише! — прервал Поклонский Косого. — Не глухой. Отвечай, не пришла подмога городу?

— Нету войска, шановный… Королевский урядник только с драгунами на стенах.

А через половину часа про Петьку Косого забыли: ворота раскрылись, пропуская мужика. Он принес ответ полковнику Поклонскому.

Поклонский читал письмо и хмурил брови. Королевский урядник сообщал, что ему, Поклонскому, он сдавать города не будет, а сдаст его войску царскому на милость государя. Поклонский скомкал письмо и бросил в костер. У Поклонского мелькнула мысль штурмовать ворота. И если б было хоть пятьдесят мушкетов, решился бы на штурм. Кроме того, через день или два под город придет воевода Воейков. Тщеславие толкало Поклонского на стены, а страх поражения не давал ступить шагу из Печерска. Теперь осталось только одно: ждать воеводу. Мужики, ни разу не побывшие в бою, обрадовались тому, что штурм откладывается, и целый день провалялись на траве.

Вечером снова задымили костры и пошли разговоры о казаках. Положив голову на седло, Алексашка лежал на спине и смотрел в густое, звездное небо. Степка начал снова рассказывать про баталии. Алексашка не слушал. Думал о Поклонском. Уже месяц живет с ним бок о бок, а понять пана полковника не может. И, самое главное, не видит душу его. Скрытая она и недоступная до его, Алексашкиного, ума. Племянник его, пан Вартынский, этот виден. На чернь смотрит люто… Алексашка приподнял голову, прислушался. Степка рассказывал:

— Тогда атаман Золотаренко сказал: ползи, Фонька, к стене…