— Спасибо за слово…

Войско выходило на шлях. Шумно переговаривались казаки. Алексашка видит, как, подгоняя коней, уходят вперед дозорные.

— Далеко ли до города? — Алексашка настиг Любомира и пустил коня рядом.

— Быстро дойдем.

Хотел еще Алексашка спросить, большой ли город Хлипень, будет ли такой, как Пинск. Но не спросил. Подумал, что брать его будет нелегко.

Чем ближе город, тем тише разговаривают казаки. Наконец совсем умолкли. Только топот копыт на шляхе да позвякиванье уздечек. Лес стал редким. Вскоре показалась светлая полоска поля, и вдали, сквозь стволы старых, обомшелых сосен виделся город: длинная вереница домов и над ними купол церкви и острые крыши двух костелов.

— Хлипень!..

Издали Алексашке не видны ни стены, ни ворота, ни те, кто их охраняет. Хлипень, как и Пинск, прижался к реке. Ее не видно из-за леса. Гаркуша говорил, что река большая, глубокая. Атаман неподвижно сидит в седле, смотрит на город. Только ему одному известно, что там, в Хлипене, есть лазутчики, которые должны подать сигнал. Гаркуша ждет. Долгая гнетущая тишина мучит казаков. Алексашка поглядывает на Гаркушу, на казаков и чувствует, как трепетно бьется сердце. Нет, ему не страшен бой. Сейчас он крепче и уверенней сидит в седле: за спиной у него надежные и верные братья.

— Дым, дым!.. — понеслось шепотом от седла к седлу.

— Горит!..

В двух местах, где высились острые крыши костелов, валили в небо густые, черные клубы дыма. Их колыхал ветер, и они, расползаясь, ложились одеялом над крышами хат. Гаркуша пошевелил носками стремена, подобрал повод.

— Пора!..

Коротко и тонко пропел рожок.

Рванулись кони и, выскочив из леса, пошли к городу напрямую, порыжевшим от осенних дождей полем. И сразу же понеслось над землей стоголосое:

— Слава-а!..

— Слава! — кричал Алексашка.

На городской стене вспыхнуло одно облачко, второе. Гром выстрелов покатился над полем. Алексашка не слыхал его. Припав к лохматой гриве коня, сжав зубы, он смотрел вперед. Одна лишь мысль стучала в голову, в виски: «Домчаться, долететь!.. За все… За обиды… За тех, которые полегли!..» Словно на крыльях кони. Сейчас нет силы, которая сдержала бы их. Видит: приподнялись в седлах черкасы и к низкому, дымчатому небу, что летело навстречу, будто молнии, неумолимо взметнулись сверкающие казацкие сабли…

БЕЛАЯ РУСЬ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ороль Речи Посполитой Ян-Казимир был встревожен — рушились планы, которые, казалось, были тщательно продуманы. В январе 1649 года в поход тронулось войско под началом гетмана Януша Радзивилла. Замысел похода сводился к тому, чтоб выйти на линию Пинск — Туров — Мозырь — Речица и оградить Белую Русь от нашествия казацких загонов с юга. Затем, по замыслу Радзивилла, поставив на колени взбунтовавшуюся чернь, ударить всем войском в тыл схизматику Хмельницкому. Король одобрил план похода, но уже в сере-, дине лета стало очевидным, что выполнить его полностью не удастся. Это подтверждали донесения гетмана. Если под Туровом сравнительно легко расправились с повстанцами, то Мозырь встретил упорством. Парламентер, посланный Радзивиллом, вернулся избитым, в изорванной одежде. Горожане отказались сдать город войску и приняли на стенах бой… Гетман объявил штурм, который продолжался несколько дней. Чернь и малочисленный отряд казаков не могли устоять против артиллерии. Кроме того, усиливающиеся морозы совершенно сковали действия повстанцев. Радзивилл ворвался в город. Сотни казаков и горожан были казнены. По приказу гетмана их сбрасывали с башни замка на обледенелые камни.

Неспокойно и в тылах армии гетмана. В Бобруйске разгоралось восстание. Гетман направил к городу отряд пана Валовича. На Березине завязались жестокие бои. В последнем пан Валович потерпел поражение и вынужден был отойти от Бобруйска. Гетман Радзивилл, разгневанный упорством повстанцев, послал в помощь Валовичу половину своего войска. Пехота и артиллерия осадили город, но штурмовать его не стали — слишком отчаянно дрались повстанцы, и Радзивилл не был уверен в быстром успехе. Снежной морозной ночью в город пробрались лазутчики. Богатые мещане и купцы поддались уговорам и, изменив повстанцам, открыли ворота. Войско ворвалось в город. Пан Валович жестоко покарал казаков и чернь. Казалось, на этом — все! Мелкие отряды, которые бродили по лесам, не представляли серьезной угрозы войску. И вдруг новое тревожное известие: под Менском вспыхнули кровопролитные бои. Отряд черни и казаков разбил два полка наемной немецкой пехоты. И, наконец, загремели выстрелы под Чериковом. Противоречивые сведения приходили из Могилева. В одних донесениях говорилось, что горожане Могилева верны королю. По другим вестям, богатая знать и купечество разделились на две половины. Одна из них тяготеет к русскому царю…

На Украине под Пилявцами Хмельницкий одержал победу над коронным войском. Теперь на пути к Варшаве у казаков не было преград. Ян-Казимир начал мирные переговоры с Хмелем, которые особенно нужны были обессиленной Речи Посполитой.

И, как злая насмешка, как злой рок, в начале апреля казацкий загон под началом Ильи Галоты, переправившись через Припять, внезапно ударил по войску гетмана Радзивилла. Удар был настолько сильным, что войско не смогло противостоять ему и откатилось к Речице с большими потерями. Кроме Галоты снова объявился загон Гаркуши. Радзивилл послал гонца в Варшаву. В письме гетман просил короля прислать подкрепление.

Ян-Казимир прочел письмо и остался недоволен действиями гетмана, но десять тысяч пехоты и конницы все же послал под Речицу.

Бутылка мансанильи распалила желание выпить еще вина. Пан Самоша знал, что вина больше нет, и все же снова заглянул в одну и вторую корзины. Он вздохнул и с сожалением посмотрел на пана Окрута и пана Вартынского:

— Нету, Панове!

Пан Окрут поднялся и ногой толкнул скамью. Она с грохотом ударила в стол. Зазвенели кубки и покатились по гладко струганным доскам.

— Прошу, шановные, ко мне. Кажется, есть еще бутылка…

Вышли из душной избы. Настроение было великолепное. Что ж, на это была причина. Три недели назад возле местечка Холмеч войско гетмана Радзивилла разбило отряд полковника Кричевского. Около тысячи казаков и черни было порублено. Остальные разбежались, как мыши, побросав сабли, протазаны и мушкеты.

Пану Вартынскому было душно. Он расстегнул сюртук, втянул воздух, бросил короткий взгляд на серебристую гладь Днепра, на домики, что прижались друг к другу.

— Как зовется это место? — спросил он Окрута.

— О, пан Вартынский! Ты спрашиваешь в который раз… Речица.

— Забываю, шановный. Речица… Славное место.

Они шли по кривой улочке, минуя тихие, словно безлюдные, хаты. Ночью прошел дождь, и в лужицах, будто в зеркале, сияло высокое голубое небо с мелкими кудрявыми барашками облаков. И вдруг из-под ворот выскочил на улицу поросенок. Хрюкнув и мотнув головой, он засеменил по улочке. Тут же хлопнула щеколда и бабий голос зацокал:

— Дюдка, дюдка!..

Увидав шановное панство, баба оробела и подалась назад. А поросенок заметался в лужицах посреди улицы, разбрасывая брызги. Пан Вартынский выхватил шпагу.

— Ах ты, паршивая тварь! — воскликнул он.

У ворот завыла баба:

— Паночек, смилуйся!.. Не трогай, паночек…

Вартынский, прыгая через лужи и под хохот пана Окрута и пана Самоши потрясая шпагой, кричал: «Юс!..» Поросенок затрусил к воротам, но Вартынский опередил его и, полуприседая, сделал несколько шагов к животному, потом, выбросив правую ногу, сделал резкий выпад. Шпага легко пронзила поросенка, и он, оглашая улицу пронзительным визгом, свалился, отчаянно трепыхая ногами.