Баев проследил за его движением: Пастушевский прятал сотовый телефон в карман пиджака. Его снова затопило раздражение, но сейчас, когда все было сделано, готово, документы исправлены, захотелось как обычно поиграть с мышью, чтобы потом никому не повадно было устраивать такой саботаж.

— Назовете цифры? — резко спросил он.

— Назову, — невозмутимо пожал плечами успокоившийся заместитель.

— И анализ по годам можете обосновать? — вздернул бровь Баев.

— Почему бы и нет, — вытянул ноги вперед Пастушевский, и от этого его движения Александру Владимировичу стало не по себе.

Он поправил манжеты рубашки.

Сглотнул.

Выдохнул.

Приготовился высказаться о таком вопиющем нарушении, как вдруг вспомнил, как Аня говорила о своем начальнике.

И то, что тот не сдержан, и то, что, скорее всего, самоутверждается за счет сотрудников, даже про то, что тот просто не уверенная в себе личность, намекнула.

Баев сжал губы, чтобы слова не успели сорваться и не испортить эфир.

Ну нет, теперь-то он будет более сдержан в выражениях.

Воспоминание о девушке снова смягчило его настроение. Александр даже улыбнулся сквозь дубы заместителю, намекая, что еще один такой провал — и тому можно будет подписывать смертный приговор. Удостоверился, что невербальный посыл дошел до центра мозга Пастушевского, и только тогда отпустил его.

Он даже открыл дверь, чтобы зам скорее убрался из кабинета и привел себя в порядок. Непотребное поведение вырастало из непотребного вида — в этом Баев был уверен на все сто процентов.

Он подумал, что сейчас у Пастушевского два пути — продолжить в том же духе, и потерять место или взять себя в руки, благодаря чудесному спасителю, который сделал сегодня очень большую работу и для чего? Только чтобы спасти их отдел от неминуемой кары в лице генерального директора. А уж он-то может найти нужные слова.

Баев резко открыл дверь и услышал обрывок разговора. Он даже помедлил, не выдавая своего присутствия, чтобы точно понять, не ослышался ли?

— На самом деле я хотела помочь Александру Владимировичу, — сказала твердо его скромная секретарь. Но Баев прислушался: голос обычно тихой и даже немного забитой Маши отличался от привычного. В нем появились какие-то стальные нотки. — И нас это тоже касается. Не будь справок, знаешь во сколько мы бы домой ушли? Вот то-то же!

Александр Владимирович раскрыл глаза так широко, насколько это вообще было возможно. Удивлению его не было границ.

Мышка-норушка, незаметная секретарь, стала спасительницей для Пастушевского, и для него самого!

— Вот дела! — услышал он Викторию, и, против воли, снова поморщился досадливо. — С каких это пор Мария Михайловна у нас с работы торопится уйти? Уж не красный ли снег за окошком пошел?

— С тех самых, — Маша не ответила, а Баев выглянул из-за спины проходящего спасенного заместителя и увидел, как та показала язык второму секретарю. Он даже хмыкнул от удовольствия: надо же, девушка, оказывается, способна не только карандаши грызть!

Александр Владимирович пригляделся получше.

Что-то неуловимо изменилось в приемной. Будто бы стало светлее, или просто его настроение улучшилось, озаряя все вокруг, потому что он только что справился сам с собой, со своим дрянным характером, обуздал себя, а значит, стал сильнее?

И Маша, девушка, которая всегда была здесь всего лишь приложением, необходимым элементом, казалась идеальным кусочком паззла.

Все-таки хорошо, что он не сказал ей, что есть еще одна клетка переводчика. иначе она тут же бы перевелась от него, оставив на растерзание этим хищным акулам, таким, как Виктория, которым нужно только одно: сесть на шею другому мужчине. А потом еще и обманывать его за спиной.

Нееет, плавали — знаем. Такого ему уже не нужно.

Так что пусть маша сидит здесь, выполняет свою работу, которую делает так качественно, как никто другой. За время ее недолгого отсутствия, болезни, он уже успел в этом убедиться.

— Мария, можно кофе? Спасибо! — сказал он и прикрыл дверь.

Отойдя на несколько шагов назад, прислушался.

Наверняка сейчас начнется эта давняя возня — негласная борьба за первенство, кто принесет ему напиток. Глупая, раздражающая, потому что слишком читаемая. Будто бы через желудок можно добраться до мужчины, и в первую очередь, до него, до самого Баева.

Но нет. Вопреки ожиданиям, ничего такого не произошло. Виктория сразу вспорхнула со стула, к кофемашине, включила аппарат, и он задрожал, завибрировал, перемалывая зерна. Он отчетливо слышал, как она звякнула кофейной парой, подносом, чертыхнулась, видимо, от того, что снова обожглась о горячую ручку холдера.

Александр Владимирович, услышав ее шаги, тут же бросился к столу. Достал свежий журнал, который доставили с утренней почтой, раскрыл его на первой попавшейся странице и сделал вид, что углубился в чтение.

Какая-то мысль затаилась внутри него. Она свербела, и не давала себя разгадать. Будто медуза в море, ускользала вместе с потоками воды, выныривала из пальцев, и никак не давалась в руки.

Образ Маши, которая показывала язык Виктории, никак не мог выйти из головы. И становился все больше и больше. Как такое может быть?

Баев поблагодарил Вику, прямо и спокойно глядя ей в глаза, и, заметив ее смущение, не стал играть на нервах. Девушка улыбнулась и вышла из кабинета, тихо прикрыв дверь, а Александру Владимировичу почему-то стало не по себе. Странное сосущее чувство поселилось в нем, и почему оно появилось только сейчас, после подслушанного разговора, он никак не мог разобраться. Будто глубоко в подсознании стучалась, билась птицей в клетке мысль, но пробраться на волю никак не могла.

Он отхлебнул кофе и поморщился.

Вика не положила сахар. Даже ложечку не принесла.

То ли дело Маша!

Едва Маша открыла глаза, отключила будильник, как телефон издал новый звоночек — пришло сообщение. С непонятным волнением в сердце Мари открыла конвертик нажатием пальца и улыбнулась: сообщение было от Ивана. «Мы в ответе за тех, кого приручили. А потому снова надеюсь на встречу!» — было написано на экране.

Маша вздохнула. Сердечная взволнованность пропала. Она даже сама удивилась: как будто ждала сообщение совсем от другого человека, а не от Ивана, который, казалось, подходил к ней по всем параметрам.

Вместо того, чтобы придумать ответ, она включила веселую композицию и начала делать зарядку. В то время, как кровь разгонялась по венам, в голове рождались совершенно удивительные образы.

Она представляла себя танцующей в большом зале, полном зеркал, и совершенно точно видела, как гибкая фигурка в черном танцевальном купальнике и цветных гольфах делает такие пируэты, которым бы позавидовали ученицы хореографического училища.

В реальности же дела обстояли совсем другим образом.

Маша нагнулась, постаралась достать кончиками пальцев пола. Ей это не удалось: все тело сопротивлялось физической нагрузке, колени скрипели, поясница зудела, живот не давал нужно амортизации.

Она сделала еще одну попытку, потом еще и еще, но между полом и кончиками пальцев гулял ветер. Маша чувствовала его ехидную прохладу, которая звучала как насмешка, как вызов.

Тогда она, чтобы обмануть саму себя, согнула колени, и пальцы ощутили твердь линолеума. Мари весело присвистнула.

Если что-то не получается, нужно себе немного помочь, — справедливо решила она и закрепила упражнение. Дважды коснувшись пола, сделала себе в голове пометку: мол, я справилась с заданием для себя на отлично!

После зарядки, по новообретенной привычке, она сложила в большую сумку туфли на каблуке, юбку-карандаш и полупрозрачную блузку нежно-сиреневого цвета, а сама облачилась в шерстяную робу, юбку, которой (теперь она понимала это совершенно ясно) было место в любом другом месте, но точно не в шкафу молодой девушки.

Мари была готова к выходу из дома. Она взяла ключи с полочки у двери, и тут посмотрела на себя в зеркало. В нем отражалось давно знакомое лицо: маленькие глаза за большими очками с толстыми диоптриями; гулька из волос мышиного цвета, зачесанная так, чтобы не было видно обновленных новой краской-блонд волос; старый плащ с серыми разводами, похожими на грязь и зеленая юбка, теплая, удобная, а потому практически не сменяемая.