— Что ты имеешь в виду?

— Это перевод… Это же типа художественная книга, которую написал какой-то человек давным-давно, да? И для Ники ее перевели на наш язык, ну, на новый миртранский, или как он там называется? А оригинал написан на древнемиртранском, на котором мы знаем парочку заклинаний. Ведь на самом деле Ангел наверняка наделил всех не качествами характера, а определенными сущностями, сторонами души с собственными названиями… Нужно узнать, как они назывались изначально, на древнемиртранском. Ведь на нашем языке всё частично сработало. Блин, я понятно объяснила? Я устала говорить, — с виноватым видом добавила девушка, а я была готова ее расцеловать, но вместо этого подползла к Богдану и взяла его за руку. Боже, какая холодная!

— Вы ведь еще не отключились от Греты, да? Богдан, спросите у нее названия этих слов на древнемиртранском, как было в оригинале. Ты же слышишь меня, да? Ответь что-нибудь, дай знак, пожалуйста!

Брат легонько сжал мою ладонь. Сердце в очередной раз пустилось в пляс, впрочем, тут же оборвавшийся очередным грохотом и тоненьким лучом света, пробившимся сквозь дырку в стене. Я судорожно сглотнула и попыталась создать водяную оболочку над земляным куполом, но она лопнула, не закрыв даже половины. Черт!

— Повторяйте, — снова не своим голосом скомандовал Богдан. Мы переглянулись и подобрались к ребятам. Повинуясь какому-то подсознательному зову, взяли их за руки и немало удивились, когда наши телепаты сделали то же самое. Теперь мы образовывали единый замкнутый круг. — Мудрость — Tmirea.

— Тмирэа, — шепотом повторила я, и по телу мгновенно разлилась ледяная вода, которой я так давно не ощущала. Где-то далеко, кажется, за краем Вселенной, услышала отчаянный крик Эдайлы.

— Священная ярость — Kirua Farne.

— Кируа Фарне, — звенящим от напряжения голосом произнес Макс, и его метка засияла так ярко, что пришлось прикрыть глаза.

— Приветливость — Leimeri.

— Леймери, — повторила Эрика, тут же облегченно вздохнув.

— Спокойствие — Daartu.

— Даарту, — проговорил Глеб, в изумрудных глазах которого впервые за долгое время загорелся свет надежды.

— Nesh, — прошептал Сеня, и от его звезды побежали светло-голубые прожилки по всей руке.

— Gratau, — шепот Данилы был почти неслышен из-за рычаний драконов.

— Retmeene, — честное слово, мне показалось, что Ян снова улыбается!

— Oshter, — выдохнул Богдан.

В первое мгновение ничего не произошло, и страх все-таки успел меня кольнуть, но почти сразу его смело, стерло в порошок чувство бесконечного счастья, свободы и любви ко всему живому в этом мире. По сосудам растеклась не эйфория, нет — меня затопила гармония, а вокруг наконец-то наступила тишина, такая мягкая и приятная. Больше никаких взрывов, криков, проклятий и угроз — этот мир создан не для них. Есть только легкость, ощущение парения, спокойствие и осознание собственной безграничной доброты.

Последнее, что я увидела, — наши метки, одновременно меняющие свои цвета на единый белый, такой яркий, что спустя миг он меня ослепил. Но мне не было больно. Теперь я видела всем своим телом, слышала им, чувствовала, осязала. Но и тело вскоре растворилось в белоснежном сиянии — оно мне было больше не нужно. Израненные оболочки, такие слабые и уязвимые, потеряли свою необходимость, ведь в этом сияющем мире достаточно моего сознания, источающего любовь. Я — всё и ничто, крохотная частица мира и весь этот мир, любовь и покой, ослепительный свет и убаюкивающая тишина. Меня больше нет, и я наконец-то счастлива. Так легко, так свободно, так много чистейшего света…

И вырвалась на свободу сильнейшая магия мира — Стихия, пронзив стенающее небо столбом ослепительного белого света, выжигающего ненависть и злость, боль и страдания, страх и отчаяние. Растворила несчастные души, указав им путь к успокоению, и освободила людские оболочки от мук, позволив им навечно уснуть в земле. Стерла кровь и слезы, омывая всё благодатным сиянием. И всё живое ныне и жившее ранее вздохнуло свободно, с печалью, но с любовью, с памятью о боли, но уже без неё. И тот, кто сотворил этот мир, возродился из белоснежного света, чтобы исправить ошибку и окутать любовью ту, от которой когда-то посмел отказаться.

— Моя Альенар…

— Убирайся! — в глазах маленькой девушки, такой одинокой посреди бескрайнего океана света и тепла, полыхала ненависть. — Ты оставил меня, и незачем теперь возвращаться! Мне не нужна твоя любовь! Я вернулась сюда сама, без твоей помощи, и моя дальнейшая жизнь уже была известна! — на последних словах голос хрупкой девушки задрожал. В уголках сиреневых глаз собрались непрошеные слезы.

— Ты так страдала по моей вине. Не нужно заставлять других чувствовать эту боль. Виноват только я, Альенар. Не мучь наших детей.

— Меня зовут Эдайла, будь ты проклят!

— Пойдем домой, моя Альенар, — Святой Ангел протянул сияющую ладонь маленькой потерявшейся девушке. — Я больше не отвернусь от тебя, не теперь, когда ты так много страдала.

— А кто же тогда ответит за все мои мучения?..

— Только я, не этот мир, который ты так любила. Это наш дом, вспомни. Вернись ко мне, — Ангел смотрел в сиреневые глаза, наполненные болью, и видел в них настоящие, те, что светятся подобно Эвлару. Эдайла больше не сдерживала слез. Столько бесконечных лет провела она во мраке и одиночестве, напитавшими её злостью и жаждой мести, но они растворялись под чистейшим сиянием ангельского света. Всей душой она потянулась к своему создателю, своему любимому, своему предателю. Всё, что было и могло бы быть, теперь не имело значения. Важна только любовь и дом, в который можно вернуться. Возможно вынести любую боль, скорбь и отчаяние, если существует обитель, в которой тебя ждут.

— Ты больше не оставишь меня?

— Никогда, Альенар. До самого скончания времен.

Девушка дотронулась до протянутой ей руки. Телесная оболочка покрылась миллионами сияющих трещин, а чрез мгновение рассыпалась пылью, выпуская на свободу истинную Альенар — с волосами, сияющими подобно Церону, и глазами, наполненными мягкостью Эвлара. Она вдохнула воздух родного мира, напитанного светом, и улыбнулась так, как может улыбаться только возлюбленная Святого Ангела. Их ладони соединились, и Миртран едва слышно вздохнул, обретая долгожданный покой.

— Пора домой, моя Альенар.

Музыка. Она звучала отовсюду, растекаясь нежными переливами, наполняя воздух теплом и странным, волнительным, робким чувством счастья. Мягкий свет проникал в самые укромные уголки, распугивая тени и даря ощущение абсолютной гармонии со всем миром. Как же хочется протянуть к нему ладонь, чтобы слиться с ним, стать его частью, впустить внутрь себя и засиять! Но для начала…

Я открыла глаза. Сначала совсем чуть-чуть, щурясь от света Церона, а потом, когда они привыкли, распахнула их как можно шире, чтобы в полной мере ощутить неимоверный восторг от увиденного. Повсюду были цветы. Разноцветные бутоны, миниатюрные и гигантские, простые и изысканные — они парили в воздухе, висели на стенах, стояли на подставках, на полу… Один букет даже лежал у меня в ногах: серебристо-голубые цветы, похожие на орхидеи, с перевязанными холщовой лентой нежно-зелеными стеблями. Я хотела приподняться и взять его, но смогла лишь охнуть от слабости затекших мышц. Если я сейчас в райском саду, должна ли я ощущать свое тело таким слабым? А если нет — то где я, и что вообще произошло? В голове лишь музыка и такая приятная пустота… Так, а музыка точно в голове?

Я окинула взглядом окружающее пространство и, кроме цветов и собственной кровати, заметила дверь с правой стороны и приоткрытое окно — с левой. Из него-то и пробирались чудесные звуки музыки в мою цветочную обитель. Кажется, я даже слышала поющие голоса, такие радостные, свободные, но в то же время со сквозящей в них бесконечной печалью и затаенной болью. Болью такой знакомой и близкой. Почему во мне скребется ощущение, что я тоже знаю эту боль? Снова осмотревшись в поисках разгадок, я оглядела свои руки: обычные, без единой царапины, только вот в каких-то едва заметных крошечных белых шрамах.