Ты Музыка, что навевает грусть.

Прекрасное не ссорится с прекрасным,

Зачем не радостью ты полнишь грудь,

А грустью — огорчением напрасным?

Тебе обиден звуков стройный лад?

Едины струны в ласковом упреке,

Они за то тебя, мой друг, корят,

Что не приемлют голос одинокий.

Прислушайся ты к струнам, наконец:

Одна звучит в созвучии с другою,

Так песню общую поют — отец,

Мать и дите, единою семьею.

Струн много — дружен строй, тебе в упрек:

Ты меньше, ты ничто, раз одинок.*

«Единою семьею… ты ничто, раз одинок… отец, мать и дите…» Прослушанные строчки эхом отдавались в моей голове, пока я разглядывала неподвижную ветку дерева, повернув голову к окну. Солнце нещадно грело, в кабинете было душно. Кто-то из одноклассников тут же начал бубнить на тему того, почему это Шекспир осуждает и даже унижает человека, находящегося в одиночестве, ведь каждый волен сам выбирать свой путь и тому подобное, зачем мы такое читаем, на дворе двадцать первый век… Хотелось ответить недовольному, чтобы не докапывался до классики, но черт с ним, какая мне разница.

«Единою семьею…» Коварная строчка врезалась в мою память. Я любила Шекспира и знала некоторые его сонеты наизусть, но почему-то сейчас эти строки только усугубили мое настроение. Хотя в данное время года оно и так паршивое. Весеннее, невыносимое, отвратительное время. Когда все просыпается и расцветает, мне хочется удавиться. Но как только наступает первый день лета, я, как по волшебству, перестаю быть депрессивным зомби и снова становлюсь собой — девушкой, которая любит Шекспира и уроки литературы. Ах, да, литература…

— Ника, вернись к нам, прошу тебя, — с улыбкой окликнула меня любимая филологиня. — Шекспир, как обычно, уносит тебя в дальние дали, но постарайся еще немного продержаться в нашем мире, пусть и без помощи Дарины.

— Просто вы восхитительно читаете его сонеты, Иветта Эдуардовна, — я улыбнулась в ответ и, поняв, что спрашивать о чем-либо меня не собираются, облегченно вздохнула и снова посмотрела в окно, благо парта моя стояла с ним рядом.

«Пусть и без помощи Дарины». Спасибо, что напомнили про еще одну причину моего нулевого настроения: отсутствие заболевшей лучшей подруги. «Что не приемлют голос одинокий…». Без нее переносить тяготы школьных будней было под стать пытке, пусть даже и шли последние майские дни. Как она умудрилась заболеть в такую погоду и бросить меня на растерзание учителей и одноклассников? С ними же приходится теперь разговаривать больше обычного! Планируя сетовать на вселенскую несправедливость до конца учебного дня, я все же напомнила себе, что подруга вообще-то сейчас малость страдает, и если кому-то и нужна поддержка, то определенно ей. Мда, иногда я так себе друг.

Звонок с урока прозвенел как в тумане. Пожелав классу всего доброго и выпроводив народ из кабинета, Иветта Эдуардовна попросила меня задержаться.

— Ника, ты в последние дни совсем подавленная. Все в порядке? — в ее изумрудных глазах плескалось беспокойство. Та-дам, а вот и стандартные вопросы подоспели! Надо выудить из памяти один из таких же стандартных ответов.

— Конечно. Просто легкий гиповитаминоз. Весна — чертовски невыносимое время года, не правда ли? — На последних словах голос собрался предательски дрогнуть, но внутреннее Я скомандовало взять себя в руки.

— Надеюсь, с летом у тебя отношения обстоят получше. Хочется видеть твою прежнюю улыбку, Ника.

— Когда-нибудь я обязательно буду улыбаться. Например, в следующей жизни. Ну или хотя бы после окончания весны, что даже более вероятно.

— Да, да, я понимаю. Ну, иди. И помни: на следующем занятии у нас все еще Шекспир. Порадуешь класс прочтением еще одного сонета?

— Мне кажется, многие в классе уже больше не могут его слушать, но я подумаю, — пожав плечами, я выпорхнула из кабинета.

Когда после вопроса о наших личных предпочтениях я предложила Иветте Эдуардовне под конец учебного года изучать творчество Уильяма Шекспира, к моему счастью, она с легкостью согласилась. Теперь уроки литературы стали для меня еще интересней, являясь прекрасным бальзамом для души. Хотя еще я отлично расслаблялась на физкультуре. На остальных же предметах, к моему ленивому неудовольствию, приходилось напрягать мозги, а уж тем более в мае, в невыносимую аномальную жару, да без подруги…

Выйдя на крыльцо, я остановилась. Похоже, солнце решило заботливо выжечь все население Земли, а кольца табачного дыма, плавающие вокруг, лишь усугубляли ситуацию. Жара… Такая погода совершенно не по мне. Я спустилась вниз по ступенькам и подняла лицо к небу, зажмурившись от раскаленного солнца. Как же хотелось почувствовать на разгоряченной коже приятную прохладу дождевых капель с запахом неба! Когда уже в образовательную программу введут курсы по мысленному управлению погодой? Ну ладно, не обязательно мысленному, но хоть по какому-нибудь! Удрученно вздохнув, вспомнила, что планировала сегодня зайти к подруге, и направилась домой переодеваться. Купальник, например, был бы весьма уместен. Изо льда, вот.

Переодевшись и выпив в два глотка огромный стакан воды, я побежала к лучшей подруге — побежала в прямом смысле слова. Дарина жила не очень близко, а бег был хорошим упражнением, особенно для таких развалин, как я, не тренировавшихся уже полгода. Дождь, несмотря на мои мысленные мольбы, начинаться не собирался, а потому до подруги я добежала в образе взмыленной собаки с языком на плече. Вот сейчас я по достоинству оценила тот факт, что квартира Дарины находится на первом этаже. Звонок в дверь, несколько секунд — и обожаемая подруга предстала передо мной. По правде говоря, я думала, что она находится в лучшем состоянии, чем оказалось на самом деле.

Крашенные в практически белый цвет волосы были собраны в два хвостика и выглядели совсем безжизненными, под шоколадными глазами залегли темные круги, кожа бледная. Выше меня на два сантиметра, сейчас подруга ссутулилась и казалась ниже, но хоть улыбка с ее лица не сходила почти никогда.

— Ты похожа на вампира, который не выспался и лет двести не пил кровушки, — я шагнула в прихожую, обнимая болезную девушку.

— Этот вампир, если что, страдает от вирусной инфекции, так что будь осторожна, торопясь с объятиями, — предостерегла меня Дарина. — А то пропустишь свою драгоценную литературу с Уильямом.

— Мне даже старина Уильям уже не помогает, — пожаловалась я, успев протопать в кухню и по-хозяйски наливая кипяток в чашки. — На атомы хочется распасться порой.

— Прости, я всегда не вовремя болею и бросаю тебя на растерзание миру, — Дарина виновато улыбнулась. — Как ты? Ненавидишь злосчастную весну все больше?

— Ага. И еще это солнце дурацкое… С каждым годом весна все отвратнее, — пробормотала я, сопротивляясь воспоминаниям, вновь пробивающимся в сознание. Крики. Страх. Глухое отчаяние. Сообразив, что погружаюсь в них в неподходящий момент, я поспешила вернуться в реальность.

— Держись, Ник. Лето через несколько дней, ты наконец-то отдохнешь. А в августе поедем с тобой к водопаду, — напомнила Дарина, зная о моей любви к воде. Я считаю ее чудом света и самым прекрасным творением природы. Прекрасная, непредсказуемая, олицетворяющая мощь, способная поддерживать жизнь и приносить смерть. От мысленного восхваления воды меня отвлекла резко открывшаяся форточка, впустившая в квартиру порыв холодного ветра. Оказалось, что солнце успело скрыться за тучами, появившимися неизвестно откуда, и на высушенную землю несмело упали первые капли дождя. Я поднялась, закрыла форточку и, не торопясь возвращаться на место, посмотрела на серое небо.

— Странно, — задумчиво проговорила Дарина, — ни одни погодные новости не предвещали сегодня дождя. Ник, поколдуй над своим чудом света, я хочу солнышко.

Посмотрев на подругу, сидящую с жалким страдальческим видом, я невольно улыбнулась и плюхнулась на табуретку.