Я шла, не чувствуя ног. Что же я творю с собой и с другими? Собиралась всем улыбаться, а получилась вот такая петрушка…

— Что вы обе болеть вздумали? — оторвался отец от закручивания блина.

Мы с мамой промолчали. Я сидела у стола с краю, а она полулежала в шезлонге ближе к лестнице, ведущей к усыпанной гравием дорожке, убегающей между сосен к озеру. Отец ел блины со сметаной, а муж мешал сметану с вареньем. Получалось вкусно, но мне самой совершенно не хотелось есть.

— Может, сыра принести? Или крекер с виолой?

Крекер с виолой… Я даже улыбнулась. Виола — вкус детства, плавленый сыр, который решает абсолютно все проблемы, а не только утоляет голод. И я кивнула.

— Яна! — От маминого голоса сердце сжалось. — Что это за парень там с Росой?

Мать указывала на прореху между елок, натуральный забор, отделявший наш крайний участок от соседнего. С веранды была видна их крохотная пристань с моторной лодкой. Сейчас там сидела дочь соседа в обнимку со своим бойфрендом. Так я маме и сказала.

— Я не узнала Лукаса.

— Так это не Лукас, это Мика. Лукас был в прошлом году. С нового года у нее новый мальчик. Он, кстати, нам дорожку к дому расчистил в прошлый приезд. Он вообще рукастый. Томми на него не нарадуется. Заметила, что мостки новые? Они вместе перестилали. Ты просто пропустила этот момент.

Мама скорчила гримасу: то ли от боли, то ли от негодования.

— Сколько Росе лет?

— То ли шестнадцать, то ли будет шестнадцать.

— Ужас…

— Что ужас, мама?

Я так и не отпила кофе.

Она промолчала.

— Я считаю, что у финнов все правильно поставлено в этом деле. Хочется детям трахаться, пусть трахаются. Но под присмотром родителей.

Перед моим носом появилась тарелка с чесночным крекером и виолой. Слава сел рядом и придвинул ко мне кофе.

— Опять кости соседям перемываете, милые дамы?

Хотел разрядить обстановку — вышло только хуже. Мать встала и направилась к двери.

— Мам… — подала я голос, но не очень громко.

Она обернулась.

— Вы такие же, как ваши соседи…

— Да, мы такие же! — мне хотелось вскочить, но моя нога вдруг оказалась придавленной тапком мужа. — И только благодаря тому, что в тумбочке у Миши всегда были презервативы, ты не стала прабабушкой. И потому что мы были на одной кухне, я поняла, что эта Юля за дрянь…

— Яна, уймись! — Березов дернул меня за руку. — Юля уже три года как не наша проблема. И ты, Катя, прекрати. В чужой монастырь со своим уставом не лезут.

— Я вообще к вам не лезу! Все двадцать лет не лезу!

— Причем тут мы?! — Березов тоже повысил голос, но на крик не перешел. — Я про финнов!

— Если вы про финнов, — прорычала я, — то хватит орать. И мешать родителям спать, а детям целоваться!

Я уже выпила кофе и сейчас, схватив с тарелки второй крекер, не сказав больше ни слова, сбежала вниз и пошла к озеру. Села на мостки, сунула крекер в рот и помахала рукой Росе. Оба помахали мне в ответ. У соседей трое детей: два мальчика и средняя Роса. Одним мальчиком в семье больше, одним меньше — какая разница. Мать дома сидит, клюкву по триста литров закатывает каждой осенью — пусть парни втроем ловят рыбу и коптят к ужину, хоть какая-то помощь. Старший парень у них тоже уходил было к девчонке, но потом вернулся домой. Скоро и младший свалит. Круговорот детей в природе. А что, нормально. Хуже, когда из-за гормонов ломают жизнь и себе и другим.

— Пошли покатаемся!

Перед глазами возникли мужские сандалии. Я подняла глаза, а лучше бы сразу руки — чтобы поймать ключи от катера.

— Давай, давай… Пока никого не загрызла, волчица!

Я поднялась, давясь крекером. Хоть бы на борту была вода.

— Я в пижаме! — До того как перебросила через борт ногу, я и не вспоминала, в чем сидела на веранде.

— Да хоть голая! Кто тут на тебя смотрит!

Березов уже размотал канат. Я перекинула вторую ногу и вставила ключи в зажигание. На экране высветился фарватер.

— Сама поведешь?

— Сама!

Мне действительно захотелось скорости. Большой. Бак полный. Можно на пределе пару озер проскочить.

— Не гони! — муж, сидящий напротив, толкнул меня вытянутой ногой. — Мужик вон рыбачит. Культурная ты наша!

Я сбросила скорость чуть ли не до нуля и помахала рукой незнакомому рыбаку. Финн не поднял руки в знак приветствия. Может, не заметил…

Вокруг тишь да гладь. Кое-где на берегу виднеются домики, а островки почти все пустые. Один-два курятника аля баня попадутся и то хорошо. Так смотришь вперед и ловишь себя на мысли, что выплывет сейчас из-за острова драккар, а ты и не удивишься. Ноль цивилизации, точно время назад отмотало.

— Глуши мотор!

Я повернула к мужу голову.

— Глуши мотор, — повторил он тише. — У капитана солнечный удар. Надо искупать капитана…

Да идите вы, Фукс со старпомом Ломом вместе взятые, куда подальше…

— Я не буду плавать, — Но мотор я заглушила. — Меня уже отпустило. И купальника нет… И не надо тут, зачем тебе купальник… Боюсь рыб распугать!

— В каюте есть купальник. И полотенце есть. Иди, переодевайся.

— А ты?

— А я после тебя.

Он прав — каюта только на словах каюта: а так палатка, где в полный рост не встать. Вообще вползти можно только на карачках. Надувной матрас с крышей. Даже руки не вытянуть, чтобы пижамную футболку снять…

— Слава…

— Да тише ты…

Вдвоем здесь не развернуться. Вдвоем здесь только…

— Слава…

Ладонь накрыла мне грудь, а губы — рот. Я выгнулась, позволяя стащить с себя пижамные штаны… Футболку он скинул снаружи. Снимать шорты не спешил, и я чувствовала бедром холод бляшки его ремня. Но ничего сказать не могла: он не отпускал моих губ, все сильнее и сильнее сжимая пальцы на оголенных сосках. В голову ударила горячая кровь, как холодная волна — в крохотный иллюминатор. Удары ее были ритмичны, как и движение Славкиной руки внутри моего разгоряченного тела.

— Девочка моя, постарайся, ты сможешь…

Но я ничего не могла… Сама…

Я закрыла растопыренной пятерней иллюминатор, точно могла спрятаться от разбивающихся о наш катер озерных вод. Меня также кидало с волны на волну, одну горячее другой, но больше ничего не происходило. Я схватилась за шею мужа, чтобы повернуть к себе его голову — мне нужны были его губы, просто необходимы. Без поцелуев точно ничего не получится.

Поцелуи — это то, что было у меня пять мучительных месяцев до свадьбы. Поцелуи в машине и больше ничего, хотя я изнемогала подле него, как и он подле меня… И даже после свадьбы я думала, что ничего не будет. Пожелав мне доброго вечера, хотя был еще день, новобрачный спокойно ушел на кухню от абсолютно голой невесты. Ладно, почти голой… Но разве кружева считаются за одежду?

Одежда была в шкафу. Я собственноручно развесила ее за пару дней до свадьбы, чтобы было на что сменить свадебное платье. Кто мог подумать, что девичью одежду мне придется одевать на все еще девичье тело. Со злости я нацепила футболку и джинсы — так ненавидимые моим мужем. Уже моим мужем…

— Ты чего оделась?

Жених стоял в дверях спальни с чашечкой кофе. Ну, а я откуда могла знать, что у него на уме.

— Думала ужин приготовить, — брякнула я, смотря на порцию вечернего кофеина.

Муж усмехнулся:

— Я как-то не подумал, что вечер… Ты голодная?

Да, но едой из холодильника, едой, которую приготовила заранее мама, этот голод было мне не утолить. Ей я могла сейчас только отравиться. Однако давилась, но ела, пытаясь заесть привкус кофе.

— Хочешь амаретто?

Я хотела его. Безумно. Но согласилась на миндальный ликер. И плевать, что опрокинула его в себя, как водку. Даже не знаю, почему…

— Яна, мне тоже страшно…

Он перехватил тогда мою руку и вырвал стопку. Может, и хорошо, что забрал, а то выронила бы ненароком. Хотя что в том плохого? На счастье бы осколки собирала…

— Яночка…

Это было до поцелуя, после него было уже «Янусь…» Наверное, потому что моя рука запуталась в коротком рукаве, в котором запутаться было просто невозможно. Снимать с меня джинсы в кухне он не рискнул. Дотащил до кровати, как тогда полуживую до дивана. И снова был поцелуй, долгий и мучительный, за который муж умудрился избавить меня от всей одежды… А потом снова ничего не было, кроме поцелуев…