Я поставила стакан на стол нетронутым.

— А я впервые не хочу пить, — и даже причмокнула. — Вот ведь незадача.

Березов резко поднялся и, подойдя к перилам, выплеснул виски на кусты.

— Все равно пошли спать.

Он хлопнул пустыми стаканами по столу и протянул ко мне руки. Я оторвала позвоночник от плетеной спинки кресла и тут же оказалась у Славки на руках. В этих руках была сила. Я никогда не боялась, что он меня уронит, и хваталась за его шею лишь потому, что так было удобнее его поцеловать. Но сейчас я держалась за него для того, чтобы не упасть. И всю дорогу поджимала зудящую ногу, чтобы не удариться ей об углы, хотя Березов нес меня очень бережно. Просто в голове не было прежнего спокойствия.

Он помог мне умыться, и мы вдвоем над одной раковиной почистили зубы. Вдвоем. Мы все еще были вдвоем, но уже далеко не единым целым. И кровать, которая когда-то казалась большой, сейчас стала ужасно узкой. Я вытянула ногу, и Березов подложил под нее пару скрученных полотенец.

— Будет болеть, буди. Я перебинтую или… — он снова тяжело вздохнул. — Я все же надеюсь, что это не трещина.

— Слава, все будет хорошо. Это всего лишь нога.

Я попыталась отвернуться, но не смогла. Так и осталась лежать на спине. Потолок темный, но я-то знаю, что он идеально выбелен. Не прикопаешься. Ни одного темного пятнышка. Такой мне когда-то казалась наша семейная жизнь. Где же мы оступились в первый раз? Уж явно дело не в Паясо и уж точно не в Артеме.

— Мам, как ты? — Миша просунул голову в небольшую щелку и только потом распахнул дверь. — А где папа?

Его голос и вид выдавали удивление. Мои — нет.

— Понятия не имею…

Я проснулась в кровати одна. И, честно говоря, даже обрадовалась этому факту. Не спала полночи. Сначала не могла уснуть на спине, потом из-за боли в ноге. Задремала, наверное, как раз под утро, которое, видимо, закончилось давным-давно.

— Его и внизу нет, — продолжал между тем Миша и только сейчас додумался выглянуть в окно. То, из которого просматривалась дорога. — Мам, он куда-то собирался?

Я пожала плечами.

— Миш, ты же видишь, что я только проснулась.

Он виновато закусил губу, совсем как отец, но это не придало ему солидности. Миша наоборот превратился в абсолютного мальчишку. Даже подумать страшно, что такой юнец ночью надел камень на шею… ой, кольцо на палец какой-то девушке. Той, которую, дай Бог, понимал процентов так на семьдесят.

Я думала про это всю бесконечную ночь и пришла к выводу, что языкового барьера вообще не существует, ведь влюбленные разговаривают сердцем. А если этого разговора не происходит, то никакая общность языка не спасет.

— Эйлин испекла к завтраку хлеб. Тебе сюда принести чай или спустишься? И папу будем ждать?

— А который сейчас час? Дай мне телефон, пожалуйста.

Сын исполнил мою просьбу, но я не собиралась звонить Березову. Ушел — значит, у него есть какие-то дела за пределами дома. Я не собираюсь за ним следить.

— Кстати, свет включили. И как там твоя нога?

— Хреново, — не стала я красоваться, и Мишка предложил проводить меня до туалета.

Я с благодарностью приняла его помощь. Нога ныла сильнее вчерашнего, и я вообще боялась коснуться пола пальцами, которыми, кажется, не могла даже шевелить. Мишка так же заботливо вернул меня в кровать и сказал, что вернется с завтраком.

— Миш, я совершенно не голодная. Пожалуйста, отвези Эйлин хоть куда-нибудь. И бабушку забери из дома. Она так тебя ждала. А мы со Стеллой перекантуемся как-нибудь до папиного возвращения.

Собака стояла в дверях, ожидая особого собачьего приглашения, которого она от меня так и не дождалась и потому ушла следом за Мишкой. Хотя, вероятнее всего, она его и пасла. Охрана фигова… Лучше бы держала за штанину хозяина, чтобы не сматывался непонятно куда, не поставив никого в известность.

Еду мне принесла Эйлин. Наверное, бедняжка нашла предлог свалить с кухни, где с нее, уверена, не спускали внимательных глаз, ищущих даже те изъяны, которых в ней нет. Чай с мёдом и молоком явно готовила сама Эйлин, или же Мишка окончательно обырландился. Хлеб на соде моя будущая невестка испекла сдобным с изюмом. Но все равно намазала ломоть солёным маслом. Мы с ней разные, абсолютно разные. Но мне до этого нет никакого дела, пока мой сын с ней счастлив.

Не прошло и получаса, как все уехали. Раньше выпроводить мать не получилось. Она все не могла оставить меня одну, хотя я и заверила ее, что Слава вот-вот вернется. Даже солгать не получилось. Березов действительно приехал почти сразу после их отъезда. Может, минут через сорок.

— Как ты их отпустила? — возмутился он, застав меня в комнате одну и даже без собаки.

— Я их еле выпроводила. Где ты был? — спросила я без всякой паузы.

В ответ Слава бросил на кровать небольшой пакетик. Аптечный.

— Купил тебе мазь и испанский сапог.

Я улыбнулась.

— Я тебе и так все, как на духу, рассказываю. Зачем меня пытать?

Но пытка состоялась. Дома никого, и я могла не сдерживать крика, когда Слава взялся за мою ногу. Собака носилась вокруг кровати, поскуливая мне в такт. Попыталась даже пару раз запрыгнуть на меня, но была с позором выдворена за дверь.

— Яна, либо не придуривайся, либо я повезу тебя к врачу.

Я закусила губу и позволила ему продолжить экзекуцию.

— Сапог не надеваю. Ты все равно в кровати.

— А я планировала покормить тебя завтраком…

Слава не улыбнулся, и я продолжила:

— Где ты был? До аптеки езды полчаса от силы.

— Нагуливал аппетит, — усмехнулся Березов и отвернулся к окну.

— Слушай, Слав, я сейчас на тебя испанский сапог надену! Я врала всем, что знаю, где ты. А я не люблю врать, ты знаешь…

Он молча поднялся и направился к двери. Вот, значит, как… Вторая часть Березовского балета…

— Я сейчас вернусь.

И действительно вернулся с пакетом, но его он на кровать не швырнул. Сел сам и аккуратно вынул из первого пакета еще один, а из него еще… вернее, уже что-то в упаковочной бумаге. Платье… Белое… Нет, все же цвета слоновой кости…

— Платье принцессы? Ты сдурел? Ты за этим ездил?

Он молча кивнул, закусил губу, затем облизал ее и выдохнул:

— Платье королевы. Моя принцесса чуть-чуть подросла.

Я тронула его пальцами за локоть. Для этого пришлось чуть приподняться, ну и пусть…

— Слав, сейчас не семнадцатое января, кажется…

Он снова улыбнулся, но лишь на мгновение.

— Ты все равно его раньше не наденешь, — он не смотрел на меня. — Если вообще когда-нибудь наденешь. У нас с тобой совершенно разные вкусы. Во всем…

Я отдернула руку, точно обожглась.

— И зачем ты тогда сжег бак бензина, скажи на милость?

Он пожал плечами. Так просто. Будто я спрашивала его о прогнозе погоды. Снова смотрит в сторону, хотя я, кажется, уже просверлила в его затылке дырку!

— Вот за этим…

Оставаясь ко мне вполоборота, но на мгновение все же взглянув в лицо, Слава протянул мне коробочку из ювелирного магазина. Раза в три больше утопшей предшественницы. Ничего не спрашивая, я взяла ее и открыла. На этот раз мне преподнесли кулон на витой цепочке и серьги. Жемчужные слезки с бриллиантами.

— А кольцо к ним не прилагается? — спросила я довольно бодрым голосом. Не для того, чтобы напомнить про вчерашнее, а чтобы Березов наконец обернулся.

Но он не обернулся, сунул руку в карман брюк и вуаля… Новая коробочка. Или…

— Так ты ее не выбросил?

Я даже чуть подскочила от удивления, позабыв про ногу. И снова удивилась — нога не болела, мазь оказалась волшебной.

— Выбросил. С утра полчаса в ледяной воде и я ее нашел, — головы Слава так и не повернул. — Держал всю дорогу открытой на торпеде, но внутри все равно не просохло, так что переложи кольцо в другую коробку, если… Если, конечно, хочешь…

Я снова приподнялась и даже чуть подвинулась к нему, смяв одеяло, на котором лежала. Уже не дотронулась до локтя, а сжала его так крепко, точно выпустила когти. Слава наконец повернулся ко мне. Глаза в глаза, а что в этих глазах — не понять.