Я зажмурилась сильнее, и что-то щелкнуло внутри… Неужели сердце? Или нет… Это снаружи… Это дверь. Дверной замок. Шаги. Кто-то пришел. Вернулся. Паясо…

Я зажмурилась сильнее и промокнула слезы краем простыни. Затем ткнулась носом в подушку — пусть думает, что я беззаботно сплю. Тихие шаги. Идет на цыпочках. Боится меня разбудить. Дышит даже наполовину — или задержал дыхание по мантре, опускаясь перед кроватью на колени. Теплые губы коснулись моей щеки, затем уха и спустились на шею. Я не выдержала — улыбнулась. Или это защекотало в носу от дурманящего аромата роз? Но перед глазами всего одна — красная. Как и лицо дарителя.

— Доброе утро, сеньора.

Его слова перекрыли мое «спасибо». Я взяла розу, осторожно, чтобы не уколоться, хотя мальчик заботливо оборвал листья и лишние шипы. Наверное, взял на кухне ножницы, поэтому я и успела утереть горькие слезы. Теперь они выступили вновь, но уже сладкие — радостные. Только чему я радовалась? Что меня не бросили, как уличную шлюшку, а пришли попрощаться?

— Мне очень стыдно…

За что? Что ушел?

— Я искал магазин, но у них все закрыто. Везде. Сорвал вот цветок у людей — сунул руку в забор. Даже алкоголь не воровал из магазина на спор в старшей школе. И вот, первая кража…

Вторая, мальчик. Ты украл меня у мужа. Пусть и всего лишь на две ночи.

— Надеюсь, это не повторится?

Я пыталась говорить строго, голосом взрослой женщины, но в нем звенели довольные нотки маленькой девочки, получившей свой первый букет, пусть и с чужой клумбы. Что здесь розы? Полевые цветы…

— Не повторится.

Но другое повторилось. Я обвила его шею руками и притянула к себе. Для поцелуя. Я думала, что только для него одного… И он так же думал, наверное, пока мои пальцы не подкрутили футболку к груди — тогда он поднял руки вверх, сдаваясь на мою милость.

— Ты же оделся без душа… — почти смеялась я. — Не порядок!

От него не пахло потом, на нем был дезодорант. Душ не принял из-за боязни потревожить мой сон. Заботливый мальчик. Такой милый… Мягкий снаружи и твердый внутри. Да, когда он внутри, он как сталь, а потом снова сжимается под моим пристальным взглядом, будто его владельцу стыдно за содеянное.

— Я хотел просто уйти, — прошептал Паясо, горбя красивую спину на краю кровати, пока я лежала поверх одеяла абсолютно голой. Так я и не одевалась еще! — Потом решил, что это некрасиво. Не подумайте только, что я хотел вас обидеть. Просто испугался, что вы решите меня подвести и опоздаете к подруге…

— Паясо, хватит… Ушел и ушел. Пришел, и я рада. Очень рада, — я провела рукой по его мягкой щеке. — Действительно рада тебя видеть.

Он перехватил мою руку и припал к ладони губами. И языком. Щекотно и чертовски приятно.

— Иди в душ первым, а я приготовлю нам завтрак. Хочешь яйцо в мешочек?

— Можно глазунью?

— Конечно.

Вот везет же мне на любителей глазуньи: муж такой, сын такой и любовника выбрала такого же… А я ведь умею жарить не только яичницу!

— Паясо, у меня действительно есть время, чтобы подкинуть тебя. Ну… Хотя бы до поезда.

— Не надо, сеньора. Я машину поймаю, так быстрее и надежнее выйдет.

— Ну, как знаешь… Ты все сам знаешь…

Я еще раз провела рукой по мягкой щеке и сжала пальцы в кулак. Все, это была последняя ласка. Если и будет прощальный поцелуй, то короткий. Даже не в губы, а вот в эту щечку, все еще горящую стыдливым румянцем. Не за шуры-муры с незнакомой замужней бабой, а за розу, конечно.

Паясо ушел в душ, и я сварила две чашечки кофе. Терпеть не могу Нескафе, но кофемашина принимает лишь его, а мое тело требует хоть какого-то кофеина, чтобы вылезти из амебного состояния. Все, отпуск закончился. Начинается неделя строгого контроля за словами, делами и дурацкими улыбками. Алла — баба, она может просечь мою ненормальность на раз-два. Закладывать мужу не станет, конечно, но, но, но… Я хочу оставаться в ее глазах идеальной женой! В своих собственных, увы, остаться такой уже не получится. И придется приложить немало усилий, чтобы Славкины глаза ничего не увидели!

Как и сейчас, чтобы удержать градус прощания ниже нуля по Цельсию. Да, уже мороз по коже, и губы трясутся. Потому и молчу. Чтобы не сорваться… И чего же так тяжело? Он тоже молчит… И смотрит в сторону. Тяготится этой минутой еще больше моего. Ему что — галочку поставил. Ну какой двадцатилетний не желает поиметь сорокалетнюю девку. Не хочу говорить бабу или тетку… Вот сейчас — не хочу. А хочу плакать.

Как же тяжело не улыбнуться — каменное лицо, напускное безразличие. А чего я жалею? Что расстаюсь с этим мальчишкой? Что эти две сумасшедшие ночи останутся лишь на задворках памяти? Или чего-то более серьезного — возвращения в свое колесо, в привычный мир, к проблемам, которые не исчезли по мановению волшебной палочки. Паясо не волшебник. Волшебство нам подарил Господин Великий Случай. На целых две ночи!

Перед домом пусто. Абсолютно. Ни одного жаворонка или любителя поплавать в пустом море. Не ночном!

— Удачи!

Да, наверное, больше ничего и не надо говорить. Нейтральное прощание — Гуд Лак. Уж мне удача точно понадобится, чтобы, пережив неделю с подругой, суметь непринужденно улыбнуться мужу.

Однако Паясо, точно из чувства ревности, говорит вдруг по-испански «Адьос» и впервые не добавляет «Сеньора». Поворачивается ко мне спиной и идет к дороге. Рюкзак на его спине почти не качается — такой он тяжелый. Зато в него уместилось все, что нужно его владельцу для свободной жизни. А моя свобода уместилась бы в рюкзак? Нет, только в чемодан. На колесиках! У меня много барахла? Значит, надо выкинуть половину. Ненужные вещи — мой курортный роман, который я постараюсь забыть за ненадобностью — все, до последнего поцелуя, которого не было. Даже рук друг другу не пожали. Но это выглядело бы глупо. Ну вот совсем глупо…

Хотя все, что со мной случилось здесь — глупость. Ошибка? Нет. Просто глупость. Может, я так и не повзрослела? И это зажглась тревожная кнопка: Яночка, миленькая, в другой раз думай, пожалуйста, головой, а потом уже только делай. Знаю, знаю… Но как же это нелегко! Открыть машину, сесть в нее и уехать… Подальше от места и минуты, где и когда тебе было хорошо. Хорошо без всяких «но».

Тяжело? Нет, Яночка, легко! Ты едешь туда, где тебя ждут. А здесь тебя уже забыли. Ну или приготовились засунуть в самый дальний уголок памяти, чтобы потом по пьяни — когда-нибудь Паясо же начнет пить по-человечески — рассказать приятелям или приятельницам, как встретил однажды шизофреничную русскую тетку. Главное, мне не вспоминать этого клоуна ни по-трезвому, ни по-пьяному.

— Ну что, подруга, пьем? — вместо приветствия выдала Алла.

— Ага, прямо за рулем!

За рулем я смотрела на свои руки, вернее на правую с кольцом. С удовольствием бы спрятала ее на ручку переключения передач, если бы машине не была автоматом. Золото било в глаза сильнее солнца. Лучше смотреть на дорогу. Грустные глаза — за темными стеклами. За окнами — чужая земля. В машине — моя подруга, которая за столько лет не узнала ни одной моей тайны. Если только про уроки вождения! И не стоит начинать. Уж точно не с этой тайны! Семь дней…

Семь дней мы будем жрать, пить, загорать, купаться и… Говорить я не буду, только слушать. Короче, все как планировалось. Никаких изменений в распорядке дня и недели. Да здравствует настоящий отпуск! Не в нашем отечестве.

Пить мы решили вечером. Как все нормальные люди, а не как две ненормальные алкоголички.

— Вино, шампанское?

Первым делом Алла залезла в холодильник. Она уже была здесь в прошлом году и быстро апгрейднула себя с роли гостьи на… Роль сестры, будет куда безобиднее так сказать. А то выдала как-то, что чувствует себя у меня в гостях бедной родственницей. Хорошо еще не приживалкой. Впрочем, после третьей рюмки коньяка Алла всегда говорит странные вещи.

— Слушай, Ян, — обернулась она ко мне с улыбкой. — Точно к свиданию с мужиком приготовилась, а не к встрече с собутыльницей. Еще и цветок на столе… Как в лучших домах Парижа!