Тогда давно, с трудом отыскав в танцующей толпе потерявших меня и конкретно перетрусивших подруг, мы вышли в ледяную ночь, которая, я очень надеялась, закончится для всех нас добрым утром. Я шепнула девчонкам про бабушку и объяснила, что со мной не подцепленный в клубе кавалер, как решила сначала Инна, а дядя. Просто дядя. Почему бы Березову не быть, например, маминым братом? Инна успела малость протрезветь, но мы ее, на всякий случай, посадили вперед — там крепче ремень и меньше укачивает.

— Поедем ко мне? — сразу предложила Алла.

И когда я начала отнекиваться, дядя Слава обернулся и сказал, что это хорошая идея не быть ночью в квартире одной. Хорошая так хорошая: вернусь домой утром. И я вышла вместе с Аллой, заранее позвонив ее маме по мобильнику, чтобы встретила нас внизу. Иначе дядя Слава нас не отпускал. А сам он повез домой Инну.

Сколько я спала той ночью, не знаю. Мало. Алла же отрубилась, лишь коснулась головой подушки. Утром я первым делом позвонила папе, на мобильный.

— Ян, — ответил он сонно. — Мы спим. Только добрались домой. Приходи к обеду.

Я пришла. В нормальной одежде. Так что родители меня в том ужасном платье и с остатками горе-макияжа не увидели. К счастью. А вот от неприятных комментариев дяди Славы мне будет не отвертеться. Уж лучше бы в таком виде увидел меня отец!

— Мам, я хочу поехать в больницу! — возмутилась я, когда меня не взяли с собой, сказав делать уроки.

Но я ничего не делала. Я вязала, шмыгая носом. Движение крючка не успокаивало, зато делало меня ближе к бабушке. Инна мне даже не позвонила. С Аллой же мы полчаса провели на телефоне. С перерывами. Я все боялась, что мама позвонит, а будет занято. Алла ни о чем не спрашивала. Просто трещала про свою кошку, которая сиганула с балкона шестого этажа и даже лапы не отбила. Кажется, это случилось еще летом. Просто Алла не знала, как отвлечь меня от грустного мычания в трубку. Наконец папа позвонил сообщить, что они едут домой.

Дома мне сказали, что с бабушкой все в порядке. Я поверила, но поздним вечером, решив выйти в туалет, услышала, что родители шепчутся на кухне. Они, которые всегда и обо всем говорили в полный голос. Значит, они что-то от меня скрывают. Здоровье бабушки! Что ж еще?

И я на цыпочках подкралась к повороту на кухню.

— Я не могу позвонить ее матери и сказать, что ее дочь шлюха.

Я замерла от слов матери и сильнее вжалась в стену коридора. О ком они это?

— Хочешь, звони сам, — добавила она уже громче и снова перешла на шепот: — К тому же, я не знаю их домашнего телефона. И вообще это не наше дело. Наше дело, чтобы Яна с ней больше не общалась. И точка.

— Ты скажешь ей правду?

Никогда прежде я не слышала в голосе папы такой растерянности.

— Нет, — мама снова повысила голос. — Мы не знаем всей правды. И я не хочу ее знать. Я уверена, что он первым полез к Инне. Она не могла его спровоцировать. Она ребенок.

— Ты в своем уме?

— Я-то в своем, а вот этому кобелю без разницы, сколько девкам лет. Чем свежее, тем даже лучше. Посмотри, как он на твою дочь смотрит. Если ты слепой, то я — нет. Чтобы близко его рядом с Яной не было. Ты меня понял?

— Серьезно говорю, хватит наезжать на Славку по поводу и без повода. Он попросил тебя поговорить с ее родителями. Если бы все было так, как ты думаешь, он бы нам разве позвонил? У этой девочки проблемы. И большие. В следующий раз она предложит себя тому, кому плевать, что она ребенок. Если ты не пойдешь к ее матери, пойду я. Но ты женщина, ты сделаешь это более мягко. Я слова выбирать не привык.

Я засеменила обратно к двери, но в свою комнату не вошла. Лишь хлопнула дверью, делая вид, что только что вышла, и бегом в туалет. Меня выворачивало несколько минут, до слез, до красных глаз.

— Яна, что ты ела у Аллы? — кудахтала надо мной мать.

— Не помню… Не знаю… Мне плохо…

— Да ты можешь хотя бы чай дочери заварить?! — орала мать уже на отца. — Чего стоишь?

Папа все-таки прошел на кухню и я даже все-таки выпила сладкого чая, а потом доползла до кровати. Едва живая. С одним только желанием, чтобы мать закрыла дверь с другой стороны, дав мне пореветь вдоволь. Но она не уходила. Села на кровать и, якобы желая поправить одеяло, схватила меня за руку и зашептала даже тише, чем до того с отцом на кухне.

— Яна, пожалуйста, скажи мне правду. Я отведу тебя к врачу. Папа ничего не узнает.

Я думала, меня стошнит снова. Прямо на кровать. Прямо на мамину руку, до боли сжавшую мне запястье. Я могу вывернуть руку, я умею… Я даже могу ударить. Собственную мать. За ее слова. За ее гнусные мысли про дядю Славу!

— Я все слышала, — выдала я. — Не надо говорить с родителями Инны, пожалуйста. Она напилась. Вот и все. Она лезла в клубе ко всем. Поэтому я позвонила папе. Я не должна была покупать ей коктейли. Я виновата, что так получилось.

Мать чуть откинула голову. Лицо ее сделалось еще бледнее.

— Ты не ответила на мой вопрос. Он уже знает?

Я сумела вырвать руку, я сумела оттолкнуть мать. Вскочила и, чуть не поскользнувшись на подушках, спрыгнула с кровати. Мокрые волосы липли ко лбу и шее, но я их не убирала. Мои руки были сжаты в кулаки. И мне хотелось что-нибудь поколотить. Сильно-сильно. Больно-больно… Чтобы заглушить сжавшую сердце боль.

— Яна, он же на двадцать лет тебя старше!

Мать не встала с кровати. Видимо, не могла. Но тогда мне казалось, она сидит здесь специально, чтобы позлить меня. Хотелось сказать какую-нибудь гадость! А не просто ответить — да мне плевать, что он старше на двадцать лет. Какая разница, если он просто учит меня водить машину! И вчерашний утренний урок был ни к черту, потому что я думала только про клуб, в который собиралась вечером… Настолько ни к черту, что я чуть не снесла зеркало у стоящей на обочине машины.

— Да, я с ним встречаюсь, — вдруг сказала я. — По субботам. Ни на какие курсы я не хожу и никогда не ходила.

Мать побелела еще сильнее. Если вообще можно было живому человеку принять цвет белой простыни. Я наслаждалась ее видом! Так ей и надо. Но папу следует пожалеть.

— Папа! Иди сюда!

Мать тут же вскочила с криком:

— Не говори отцу!

Но папа уже прибежал на мой зов и стоял в дверях.

— Уйди! — закричала на него мать, но я вцепилась в его полосатый махровый халат и зашептала в его растерянное лицо:

— Папа, дядя Слава учит меня водить машину. Скажи маме, что мне уже можно!

— Что?

Этот вопрос задали они оба. В унисон.

— Ну да… — опустила я руки. — Правда, Березов говорит, что я до сих пор очень плохо вожу и ему стыдно сказать тебе об этом. Но он просто перфекционист. Я хорошо вожу, честно. Могу показать тебе даже.

— Как давно? — спросил папа.

— С прошлой весны, как снег с дорог сошел…

Да, летом Березов тоже украдкой приезжал на дачу. Правда, пришлось прятать в багажник велосипед, на котором, для бабушкиного спокойствия, я якобы в это время каталась. Хорошо, что «Кама» была складной.

— Я с ним поговорю, — незнакомым басом отозвался отец.

— Пап, не надо! Он на меня разозлится, что я тебе сказала.

— Ты большая молодец, что сказала. Но больше не смей садиться за руль. Ясно?

Он даже не дождался, пока я кивну. Вышел и хлопнул дверью. Мать осталась стоять у моей кровати.

— Яна, ты зачем это все выдумала? Думаешь, он не скажет отцу правду про вас?

— Скажет, — передернула я плечами. — Это и есть правда. Никакой другой правды нет. И если бы я начала с кем-то встречаться, то это был бы… Артем. Но я ему не нравлюсь.

Я назвала имя первого попавшегося одноклассника. К лицу мамы начала медленно возвращаться краска.

— Кто это? Шилов, что ли?

Я пожала плечами и отвернулась. Шилов? Пусть будет Шилов. Он красивый… Почему бы и не влюбиться в него… В маминых глазах.

— Он тебе сильно нравится, да? — начала подступать она ко мне со спины, и в голосе ее даже зазвучали радостные нотки.