Да, он понял — он не разрешал мне говорить при нем взрослые слова. Девочкам полагается во всем оставаться девочками.
Я облизала пальцы, не сводя глаз с мужа, который аж стал выше. Мой взгляд обязан был извиниться: я же не специально. Да, правда — я облизала пальцы лишь потому, что мороженое потекло.
— У тебя есть санитайзер в машине?
Слава вытащил бутылочку и капнул мне на руки, все в разводах от ягодного сока. Теперь хоть не липкие. И…
— Слава, тут же люди…
Но поцелуй я прервала лишь на секунду. Оба знали, что здесь дыра дырой, какие люди…
— Как дожить до вечера теперь? — он держал мое лицо в ладонях и пожирал взглядом блестящие от поцелуя губы.
— А не надо доживать. У тебя же бэха с тонированными стеклами не просто так куплена…
Он стиснул мои щеки еще сильнее.
— Яна, ты что такое несешь?
Боже, это был голос из прекрасного далека… Мне же не семнадцать! И ему еще не сто!
— Березов, тебе что, стыдно? — я перехватила его руки у запястий, чтобы оставить у своего лица. — Я же не девочка с панели, я — твоя жена. И если на то пошло, то в машине намного безопаснее, чем на даче. Родители точно не войдут!
— Янка, общение со школьными подругами тебе явно противопоказано!
— Я романы для баб за пятьдесят читала долгими одинокими ночами, — врала я, приподнимая колено по брючине все выше и выше.
— Яна, у тебя ничего не получится, — его губы были совсем рядом. — А у меня тем более… В походных условиях.
— А причем тут я? Мы говорим о тебе сейчас…
— Мне ничего не надо…
— Я же чувствую…
— Ты один раз назвала это игрой в одни ворота. Я не хочу так больше играть.
Я удержала его руки и уперлась коленкой в пах.
— Я была дурой. На взводе. Забудь. Если пилот возбужден, задача штурмана его успокоить… Или я что-то путаю?
— Путаешь! — он вырвал руки и скинул мою ногу. — Ралли с сексом. Яна, что с тобой?
— Ничего…
Я быстро отвернулась. Как объяснишь, что это нужно мне. В качестве извинения. Чтобы окончательно провести черту между отпуском и семейной жизнью.
Мне повезло, что растяпа забыла на поребрике пустую банку. Финны будут ругаться: понаехали тут и мусорят.
— Мое дело предложить, ваше — отказаться, — в глазах противно щипало. — Хозяин — барин.
— Ян, ты чего? Обиделась, что ли? — он развернул меня к себе. Быстро! Слишком! — Янка, не смей реветь!
Рубашке повезло, что путешествую я без косметики. Слава гладил меня по спине, нежно, точно собаку, но слезы как текли, так и текли. Ручьем!
— Ян, садись в машину!
Он вырвал у меня из рук банку и побежал искать урну. Я села в кресло, провалилась в него и уставилась на отъезжающий поезд. Жаль, не товарняк. Вагоны не посчитать!
Слава вернулся и бросил мне на колени бутылку воды. Холодную. Добежал до магазинчика. Спринтер!
— Спасибо, — я отхлебнула воды. — А тапочки?
Хотела пошутить, но он ответил серьезно:
— Тапочки в багажнике. Дома примеришь.
Я не удержалась от новой благодарности.
— Яна, у тебя все хорошо?
— Прости, устала просто… Это все Алла со своим козлом. Думала про них всю дорогу…
— Что у них теперь?
Слава не опустил очки на нос, хотя и взялся уже за руль. Я глотнула еще воды.
— Да все то же…
— Ну так у нее всю жизнь все то же. Чего вдруг ты стала ее сопли так близко к сердцу принимать?
— Так жизнь проходит, понимаешь? Сорок лет, а все одно и тоже…
У меня снова затряслись губы. Пришлось прикусить. О ком я только что говорила? Об Алле или все же о себе…
— Ну, девчонки… — Слава растянул слово больше чем нужно, и я сильнее сжала губы. — Я больше не буду никуда вас отпускать вдвоем.
Я ринулась к мужу, впилась ему в плечи, вжалась макушкой в грудь, замотала головой, точно желала просверлить дыру до самого сердца.
— Не отпускай, не отпускай меня больше никуда… — я не плакала, я рычала. — Пожалуйста…
Он снова опустил мне на спину руку, но не погладил, а похлопал. Так… по-дружески.
— Я и не отпускаю, но ты все равно сбегаешь. На цепь тебя, что ли, сажать? Давай, Янка, соберись. А то мать подумает, что я тебя успел обидеть. Давай, Стелла маму улыбающуюся ждет.
Я отстранилась. Даже отпрыгнула. Чуть затылком о дверь не шарахнулась.
— Я что, сучка? Что у меня дочь — собака, а? Или ты вдруг кобелем стал?
Слава покачал головой.
— Ян, ну не надо так грубо… Ну привык так… Ну не получается иначе… Ты мама и все тут. Что, тебе от статуса «хозяйка» легче станет?
Я махнула рукой.
— Поехали уже, собачий папа. Тебе пора к статусу дедушки привыкать…
Слава опустил очки на глаза.
— По факту, ладно? Все по факту.
И вырулил на дорогу. Такую же пустую, как и железнодорожная станция. Зато вылизанную до противного. Как и машина Березова. Ну хоть бы одна соринка где была!
Глава 8 "Когда все дома"
Ёлки, ёлки, ёлки… Вот она Финляндия — глухомань с чистым воздухом и незамутненной озерной водой. И соседями, которые выскочат из-за ёлок, чтобы помахать рукой. У меня в чемодане бутылка кавы и шоколад. Пусть подлечат с женой нервишки в романтической обстановке. А сегодня нервы берегу я.
Встреча с родителями. Молчаливые объятия. Через секунду я уже раскрыла на кухне чемодан и, отгоняя одной рукой собаку, которую наконец отпустил отец, достала бутылки, а потом откатила чемодан в прачечную, чтобы бросить шмотки в стиралку. Половина вещей чистая, но они грязные в моей голове. Все прочь, а пустой чемодан в кладовку. Под замок. Вместе с опасными воспоминаниями.
— Яна, у меня все на столе, — позвала мама.
Я обернулась от раковины, где мыла руки. Ну вот какого фига — знает же, что я пойду с дороги в душ. Напомнила об этом и пообещала поторопиться. Черт, я никогда не тороплюсь в душе. Я люблю горячую воду. Люблю безумно.
— Хочешь сауну нагрею? — перехватил меня у лестницы муж.
Вот он знает мои вкусы. Но, увы, время спать. Какая сауна!
— Завтра.
Если я ее к тому времени захочу. Сейчас мне нужна вода, полотенце и крем для лица. Кожу стянуло от вымученных улыбок. Хорошо, что я весь день в дороге, и потому мои гримасы не вызывают вопросов. Вопросы есть только у меня к самой себе. И к мужу:
— Что ты тут делаешь?
Вопрос, конечно, глупый. Почему ему не быть в собственной спальне? Это для меня лучше, если бы он терпеливо ждал меня за столом. Я мокрая, в одном полотенце… А у него и так все на лице написано.
— Тебя жду…
Я сильнее подтянула полотенце к шее, и оно безбожно оголило ноги. Хрен редьки не слаще. Для него. К своему ужасу, я абсолютно ничего не почувствовала. Не дрогнул ни один мускул. А нервы натянулись настолько, что гудели — назойливой мухой в ушах. О ночи без содрогания при таком раскладе думать нельзя: ведь ничего не дрожит… Я точно из камня или изо льда. Или из тряпки… Надеюсь, просто устала. И это пройдет. Обязано пройти!
— В датском королевстве неспокойно?
— Да черти что с твоей матерью… И не ругаемся открыто, и электричество можно от нее вырабатывать. Может, у нее что болит? Не говорила?
Я мотнула головой.
— Я уже Игоря спросил, может, бессонница у нее… Но ты же знаешь, твоего отца пушкой только будить. Но знаешь…
Я подняла голову… И грудь поднялась вместе с ней.
— Я с твоей матерью впервые согласился — не надо было отпускать тебя с Аллой.
Сердце на секунду перестало биться.
— А ей-то какое дело…
Слава усмехнулся и склонил голову на бок.
— Ну… Она не любит твою подружку… За то, что та нас покрывала…
— Двадцать пять лет прошло! — голос мой дрожал.
— Сама сказала, ничего не меняется… Надеюсь, теща успокоится. Дочка вернулась жива и здорова. И обещала больше никуда с подружкой не ездить. Обещала?
Я ничего не ответила, бочком обошла кровать и встала к мужу спиной. Лицом — к шкафу. Ну возьму я сейчас одежду, так полотенце придется снять. Не переодеваться же как на пляже! Не поймет… Он сейчас смотрит на меня. Очень внимательно. Иначе откуда это слоноподобное стадо мурашек на моей бедной спине балерины. Или в ушах бухает сердце?
