– Спасибо, деда. Я тебе свистну, когда надо будет водичку кипятить…

Я отключила приемник…

Ввиду скачкообразного увеличения расстояний, которое требовало нового подхода к средствам связи, человечество давно перешло на новые виды коммуникации. Передача данных на большие расстояния осуществлялись направленными лазерными пучками, а для межпланетного сообщения эти пучки паковали в энергетические импульсы и загоняли во Врата гиперпереходов. Для широкого вещания вне атмосферы планет использовались светоимпульсные технологии.

Дядя Ваня был техником старой закалки, умело используя технический прогресс против тех, кто двигал его вперёд. Он оснастил «Виатор» парой микроспутников-ретрансляторов, которые отстреливались от корабля в случае надобности, а глайдер – высокочастотной рацией с динамическим шифрованием сигнала и триодным усилителем, поэтому мы спокойно могли обмениваться информацией, почти не обращая внимание на помехи от астрономических объектов и не опасаясь, что кто-то вклинится в передачу и узнает наши секреты.

Был только один недостаток такого способа общения – достаточно ограниченный радиус действия. Уже за стратосферой радиосигнал начинал теряться, а когда высоте стационарной орбиты переставало хватать и спутников, приходилось переходить на светоимпульсы. Однако помимо дяди Вани были и другие радиолюбители, поэтому фирменным отличием Ваниной частоты была трансляция в эфир старинных песен, которые он называл «советскими». Некоторые звучали наивно, некоторые – глуповато, но они все без исключения были воодушевляющими. Что-то в них было не от мира сего, где бал правили деньги и обман. Как будто бы и не люди их писали вовсе, а какие-то сверхсущества…

Мои размышления прервали двое полицейских, которые, подбоченясь, направлялись к глайдеру. Один из них встал поодаль и, важно расставив ноги, осматривался по сторонам, а второй подошёл, коротко приложил руку к козырьку и произнёс дежурную фразу:

– Младший шериф Уиллард, спецполиция Джангалы. Мэм, можно увидеть ваши документы?

– Конечно, офицер, сейчас… Где-то они у меня тут…

Похлопав себя по карманам, я вспомнила – меня как будто молотом по голове ударило. Я ведь так и не забрала паспорт у Марка! Я нажала пальцем под левой скулой, включая модулятор. Сплошные помехи – похоже, они решили заглушить на станции все частоты. Это было очень плохо и совсем несвоевременно. Я не могла связаться с Марком, а он – со мной.

– Кажется, мои документы у моего друга. Мы могли бы подождать его здесь, он обещал скоро вернуться.

– Боюсь, это невозможно. Вам придётся пройти с нами в отделение.

Я закатила глаза. Этого мне ещё не хватало… И снова меня подвело презрение к бюрократии. «Носи документы с собой!» – каждый раз я говорю это себе, и каждый раз пренебрегаю собственным дельным советом.

Заперев транспорт, я в сопровождении полицейских вышла из парковочной ниши, и мы направились в глубь станции. Петляющие коридоры привели нас в местный «околоток», полный суетящихся копов. Они выходили и заходили, приводя с собой и уводя каких-то грязных бомжей (оказывается, они способны пробраться даже в места вроде этого), уборщиков, официантов, мельком я заметила даже пару опрятных джентльменов, которые, активно жестикулируя, что-то объясняли одному из офицеров. Из-за соседней двери слышались крики – начальственный голос из селектора, не стесняясь в выражениях, распекал кого-то.

Мы прошли в одну из небольших комнатушек, в которую вместе со мной вошёл один из полицейских – молодой, и судя по всему, не очень опытный парень – и, заперев за собой дверь, жестом указал на металлический стул напротив стола. Я села. В его руках как будто из ниоткуда возник синий планшет, а сам он опустился напротив меня, снял каску, обнажив светлую шевелюру, включил устройство и, представившись младшим инспектором Николсом, принялся читать:

– Котёночкина Елизавета Александровна, две тысячи сто двадцать четвёртого года рождения. Место рождения – планета Кенгено Икс, равнина Уваки… -маратусимерия… Ну придумают же названия, язык поломаешь… Модифицировано сорок процентов тела. Так… В тридцать девятом вас обнаружили у порога интерната имени Каниди на Каптейне-4 с тяжёлой амнезией… И потом пошло-поехало… Мелкое хулиганство, кражи, нарушение общественного порядка, нанесение телесных повреждений…

– Все долги выплачены, я чиста́ как стёклышко. Вы не найдёте ничего интересного.

Он посмотрел на меня поверх планшета:

– Это ведь «исход» так сказался на вашей жизни? Мой дядя там погиб – работал в спасательной службе, когда всё началось. Они даже улететь не смогли – на всех просто не хватило кораблей. Так и забились в здании местной ратуши в ожидании помощи…

… Когда-то небольшая планета Кенгено в системе Луман-11 была очень похожа на Землю, за исключением того, что имела намного более ровный ландшафт. Даже животные на ней были очень похожи на земные виды за редкими отличиями. Отсутствие резких перепадов температуры, умеренное лето и мягкая зима делали фауну и флору планеты несколько менее разнообразной, чем земные, но люди чувствовали себя там очень комфортно, поэтому основной поток переселенцев с Земли устремился именно туда. Почти за полвека цивилизация отстроилась до масштабов, сопоставимых с земными, и единственное, что сдерживало рост «новой Земли» – это естественный порог рождаемости. К моменту «великого исхода» население Кенгено составляло чуть менее миллиарда человек.

К этому же моменту мне стукнуло пятнадцать. Я жила с родителями в маленьком домике в стороне от больших городов. Отец очень любил природу, и не очень любил людей, поэтому образ жизни отшельника был ему по душе, а мы имели возможность круглый год наслаждаться чистой водой, свежим воздухом и пением птиц. Дом стоял на границе поля и леса, поэтому при желании мы могли пойти пособирать ягоды и грибы, целое лето питались собственноручно выращенными овощами, а на зиму у нас всегда был запас варений и солений, бережно заготовленных мамой. Я училась в сельской русскоязычной школе, и каждое утро за мной приезжал оранжевый автобус, чтобы вечером вернуть домой. Жизнь была прекрасна и безмятежна…

На дворе стоял конец мая, и неумолимо приближались летние каникулы. Я сидела за последней партой на уроке, и через окно задумчиво смотрела на дуб, возвышавшийся посреди школьного двора. Светило и пригревало солнышко. Я считала часы до начала выходных, поэтому монолог учительницы не слушала, ведь это был урок литературы – довольно бесполезное времяпрепровождение, где мы пытались пересказать своими словами прочтённое дома, а учительница хвалила нас, когда мы попадали в смысл прочитанного, заложенный в методички школьной программой, и отчитывала, если наше понимание не совпадало с учебником.

Я обожала читать и делала это постоянно – в школьном автобусе, за едой, на крыльце дома, в высокой луговой траве… У меня был читательский билет в местную библиотеку, где все работники знали меня в лицо.

Но уроки литературы я не любила. Какой смысл в оценке интерпретаций? Идея, заложенная автором, может никогда не совпасть с тем, что извлёк из книги читатель, а если речь идет о произведениях, написанных десятки и сотни лет назад – то шансы на совпадение вообще стремятся к нулю. Нет, конечно существуют вечные ценности и явления – любовь, добро, зло, верность, предательство – но для каждого человека измерение этих ценностей происходит по собственным эталонам…

Что-то прилетело мне в затылок. Я обернулась. Под столом лежал скомканный листок бумаги, а через ряд на меня, сияя как масляный блин, смотрел конопатый Руперт. Наверное, опять потащит меня в лазертаг после уроков… Вообще-то, мне нравилось бегать от укрытия к укрытию наперевес с лазерным пистолетом, отстреливая мальчишек, но делать это по три раза в неделю уже утомляло. Я подняла листок, развернула его и прочла: «Папа сказал, что я могу взять кого-нибудь с собой на Землю на каникулы. Котёночкина, полетели!».