Патриция расчувствовалась от воспоминаний.

— Конечно.

— И ты всегда выигрывала, если я правильно помню.

— Да, наверное. — Но устриц, как и крабов, она готова была есть всегда, ее практически на них вырастили. — Они огромные! — заметила Патриция, глядя на пятнадцатисантиметровые раковины.

— Поселенцы каждый день вытаскивают килограммов семьдесят. — Эрни шумно всосал три устрицы, одну за другой, прямо с раковин. — Мы продаем их на местных рынках, два доллара за дюжину, а они перепродают дальше за четыре.

Патриция всосала устрицу, сжав пальцы от удовольствия: настолько та была свежая и соленая.

— В Вашингтоне с тебя возьмут двадцать долларов за дюжину устриц в ресторане. А эти в десять раз лучше. — Когда она подняла следующую раковину, капля сока пробежала по ее подбородку и шее.

«Отлично, — подумала Патриция. — Буду весь день пахнуть как устрица».

Эрни съел еще несколько.

— Я так и не узнал, правда ли то, что о них говорят.

Патриция задумалась. Ранее она уже размышляла о том, что Аган-Пойнт влияет на нее как афродизиак, а теперь Эрни, о котором она уже фантазировала сегодня, упоминает о предполагаемом воздействии устриц на либидо. Подразумевает ли он что-то большее?

«Много лет был влюблен в меня, — подумала она. — А мы ничего не делали. Даже не целовались».

— Я думаю, это старые сказки, — наконец сказала она. Следующая устрица пролила на нее еще больше сока. — Вот черт!

— По усам текло, а в рот не попало, — рассмеялся Эрни.

На этот раз сок проложил себе дорогу до самого выреза. Перед глазами вспыхнула картинка: Эрни без единого слова стаскивает с нее блузку и проходится языком по ее груди. Она обнажена, прямо здесь, на причале, и сок течет ручейками по ее животу, заполняет пупок и спускается ниже.

И Эрни слизывает его...

«Боже», — Патриция покраснела.

Устрицы кончились, и Эрни переключился на последнее угощение.

— Не знаю, что там насчет моллюсков, но об этой штуке ходят такие же разговоры. Спроси любого Поселенца. Тебе ответят, что это лучший афродизиак в мире.

Патриция была рада отвлечься и заглянула в миску.

— Инжир?

— Нет. Цикады, жаренные с перцем. Те, которые появляются раз в семнадцать лет и водятся только у нас. Самые большие. Поселенцы обваливают их в диком перце и обжаривают в масле.

Патриция покачала головой.

— Эрни, я ни за что не буду это пробовать. Это жуки. Я не ем жуков.

Эрни взял горсть и отправил ее прямиком в рот. Цикады хрустели, как жареные вонтоны.

— Ой, не будь трусихой. Хочешь верь, хочешь нет, но они на вкус как спаржа, только хрустят.

— Жуки не похожи на спаржу. Спаржа похожа на спаржу! — заявила Патриция. — Не буду я есть жуков.

Эрни ее проигнорировал.

— Берешь их за крылья, вот так, — он вытащил одну пальцами, — и кусаешь. Только не ешь крылья. Они как нитки. — Он продемонстрировал, съев еще одну, и взял для нее. Он поднес цикаду прямо к ее рту.

Патриция энергично покачала головой:

— Нет! — и плотно сомкнула губы.

— Давай. Как говорят Поселенцы, это проявление Божьей щедрости. Не будь курицей. Ты не умрешь, если попробуешь что-нибудь новенькое.

Патриция ухмыльнулась.

«Черт. Не могу поверить, что собираюсь сделать это», — подумала она, а потом съела цикаду с его пальцев. Она захрустела между зубов, но вкус на самом деле был интересным, а не отталкивающим.

— Неплохо, — призналась она.

— Хорошо. Съешь еще одну.

— Нет! Мой предел — один жук в день. А теперь пойдем!

Эрни засмеялся. Когда они покидали пирс, солнце блестело на поверхности воды за их спинами.

— Что это за здание? — спросила Патриция, показав на длинное приземистое здание из беленого кирпича, расположенное прямо на причале. — Еще одна баня?

— Нет, это линия.

— Что?

— Новое здание для сборщиков крабов. Мы называем его линией.

Патриция заметила маленькие окна и несколько кондиционеров.

— Выглядит новым.

— Ему три-четыре года. Джуди однажды сказала мне, что именно ты одолжила ей деньги, чтобы поправить ситуацию, — тогда-то она и построила линию. Помнишь старую хибару, которую соорудил еще твой отец?

— Да. Теперь, когда ты упомянул об этом… действительно, это была хибара, — сказала она, вспоминая старое шаткое здание. Поселенки сидели внутри на длинных деревянных скамьях, монотонно разделывая сотни крабов каждый день.

— Можно заглянуть внутрь?

— Конечно. В каком-то смысле все это твое. — Он открыл металлическую дверь, и из помещения вырвался прохладный воздух.

Заглянув внутрь, Патриция поняла, почему это здание назвали линией.

«Как производственная линия», — подумала она.

Больше дюжины Поселенок — от восемнадцати до шестидесяти лет — сидели за длинными деревянными столами. Приготовленные крабы лежали посередине столов, и женщины разбирали и разделывали колючих, ярко-оранжевых существ. У каждой из них был маленький ножичек, которым женщины выскребали куски белого мяса. Его складывали в пластмассовую тару, и, когда та заполнялась, молоденькая Поселенка быстро относила ее в холодильник. Другая носилась туда-сюда, убирая обломки панцирей.

— Они делают это так быстро, — удивилась Патриция.

Ловкие руки разбирали и разделывали крабов в считаные минуты.

— Много практики, — сказал Эрни. — Я чищу быстро, но с ними не сравнюсь. Некоторые из наших девочек разделывает по полкило за десять минут. Мы хотели выступить на ежегодном чемпионате в Мэриленде, но они не поехали. Чертовски жаль, они бы точно выиграли.

— Почему не поехали?

— Сказали, что это нечестиво, или как-то так. Для них крабы, как и любая другая еда, — подарок небес, а не спорт.

«Опять странная философия», — подумала Патриция.

Она не могла представить себе более утомительную работу — чистить крабов по семь часов в день.

Впрочем, работницы казались довольными. Они тихонько переговаривались, пока их пальцы буквально летали над столами. На заднем плане — едва слышно — евангельская радиостанция бормотала послания от Бога.

— Дождись пикника, — сказал Эрни. — У них свои рецепты крабовых пирожных, крабов в ньюбургском соусе и кремового супа из крабов — лучше, чем в ресторанах Вашингтона.

Патриция верила. Она даже что-то смутно припоминала из детства.

Эрни закрыл дверь и указал на тропинку.

— Нам лучше вернуться к дому — я должен, по крайней мере. Надо покосить траву. А у тебя какие планы на сегодня?

— Никаких. Вернусь с тобой, проверю Джуди. Может, съезжу в город, а может, пойду прогуляться в лес.

Конечно, у нее не было жесткого распорядка в Аган-Пойнте, но она знала, что должна хотя бы проверить электронную почту и позвонить в фирму.

«Байрон! Я не звонила ему полтора дня! — Она говорила с ним всего раз или два с тех пор, как приехала. — Он, наверное, волнуется».

Но, проверив задние карманы шорт, она поняла, что оставила мобильник в комнате.

Тропа, окаймленная деревьями, шла вверх. Горячие лучи солнца, льющиеся сквозь листву, кружевом ложились ей на лицо и грудь.

— Вон еще один, — сказал Эрни, не останавливаясь. Он махнул в сторону дерева, проходя мимо.

Патриция остановилась.

Маленькая дощечка, окрашенная в белый цвет и прибитая к дереву, выглядела как грубое украшение. Здесь, в лесу? Это было так странно. На доске виднелся витиеватый рисунок — завитушки и косые черты. Они даже казались симметричными.

— Еще один из символов, приносящих удачу? — спросила она.

Эрни остановился и оглянулся.

— Наверное. В лесу они встречаются время от времени. Для Поселенцев это, — он обвел руками чащу, — благословенная земля.

Патриция вгляделась в рисунок.

— Просто выглядит так... необычно.

— Ну, — сказал Эрни без особого интереса, — скорее жутко, если хочешь знать мое мнение.

«Жутко... Да», — согласилась она. Цвет орнамента тоже был необычным, темно-серым, как мокрый асфальт.

«Это вообще краска?» — задумалась она, прикасаясь к рисунку. На пальце осталось пятнышко. — Не похоже на краску. Может, мелок?»