— Это ключ от шкафчика, который мы тогда пользовались. Это было единственным, что мы могли там себе позволить. Тогда еще не требовались документы, чтобы получить кабинку и такой ключ. Когда мы уходили, я прихватил его с собой. Я сделал это не нарочно, но теперь только рад этому.

— Я никогда не была там. А вы с Каем ходили туда еще? — я кладу ключ на ладонь и пытаюсь представить более молодую версию Бёрка. Затем возвращаю ключ ему.

— Детьми мы там больше никогда не были. Мы вычеркнули это из своего списка и перешли к следующему пункту. Но я побывал там уже взрослым. Мы с Каем возили туда несколько раз Тиган и платили за вход во время этих посещений. Поездка туда была одной из первых, запланированных для Тиган вещей, как только она вернулась домой, — он кладет ключ обратно в коробку и достает сложенный несколько раз листок бумаги, похожий на газетную вырезку.

* * *

Бёрк раскрывает его и начинает рассматривать. Его лоб морщится, а глаза задерживаются на том, о чем он собирается рассказать чуть позже. Большая часть сохраненных им вещей принадлежит Тиган. Но первая история почти полностью посвящена Бёрку. Его дружба с Каем много значит для него. Маленькая частичка нормальной жизни, которую они смогли дать друг другу, пока росли вместе, — это то, что делает его счастливым. Вот почему он хранит этот ключ. Хотя и не хочет признавать это вслух.

Не говоря ни слова, он передает мне старый лист бумаги. Это некролог о его родителях. Просматривая газетную страницу, я вижу заголовок «Дэн и Мэри Хенсли». Немного последних слов об этих людях. Статья содержит обычные факты их жизни и смерти. Дэн работал в строительной компании, а Мэри была секретаршей в каком-то незнакомом мне бизнесе. Они были женаты девятнадцать лет, а когда умерли, то оставили после себя двоих детей. Здесь описаны все детали их жизни, за исключением информации об их смерти. Я кладу статью на наш импровизированный стол и снова обращаю свое внимание на Бёрка. Я терпеливо жду, что он расскажет мне о своих родителях и их кончине.

— Они попали в автомобильную аварию. Мой отец умер на месте, а мама — по дороге в больницу. Я всегда убеждал себя, что мои родители были неплохими людьми. Ведь могло быть намного хуже. Но, к сожалению, они были далеко не идеальными. Они были весьма равнодушными. Их почти не беспокоило, что их ребенок мог попасть в беду. Нормальные родители переживают, если их сын дерется в школе или прогуливает ее. Мои же — нет. Они были беспечными. Это проявлялось в их безразличии и пренебрежении к нам. Были ли мы примерными детьми или же по-королевски облажались, им было все равно.

Меня переполняют эмоции от понимания, что Бёрк решился впустить меня в свой мир. Все, что я сейчас вижу, — это маленький мальчик, который убежден, что не имеет смысла жаловаться или просить чего-то большего лишь потому, что другие жили намного хуже. В такие минуты мне хочется быть как можно ближе к нему. Я забираюсь к нему на колени и крепко обнимаю.

— Возможно, это неправильно, но я злюсь на твоих родителей за то, что они не заботились о вас и не замечали, что вы такие хорошие.

— Тебе не стоит злиться, потому что я не сержусь на них. Не хочу слишком долго зацикливаться на их отношении ко мне. Я не страдал от бессонных ночей из-за их незаинтересованности во мне. И давным-давно смирился с этим. Но их отношение все же повлияло на формирование моего характера. И частично это сделало меня таким, какой я есть сегодня. Поэтому и хочу, чтобы ты знала о проблемах моего детства.

Мне нужно срочно поцеловать его. Влечение, притягивающее меня к Бёрку, сильнее всего, что я когда-либо испытывала. Мне кажется, если сейчас его губы не коснутся моих, то я сгорю в одночасье. Мои ощущения абсолютно иррациональны, но я не собираюсь обращать на это внимание. Важно лишь одно — эту ночь Бёрк организовал для меня. И не менее важно то, какие чувства я испытываю к этому мужчине. Казалось, абсолютно мне неподходящему.

Я медленно и ритмично прикасаюсь губами к его губам. Но я уже хочу большего. Я устраиваюсь на его бедрах, соединяю лодыжки на его спине и обхватываю его шею руками. Я углубляю поцелуй и думаю о том, как же давно у нас не было этих объятий.

Наши тела жадно двигаются, устремляясь навстречу друг другу.

Наши губы сближаются, передавая друг другу бушующие в нас эмоции.

Это жестко. И все же прекрасно.

Бёрк

Пейсли прижимается ко мне всем телом, и мне становится трудно себя сдерживать. Я ожидаю, что она будет упрямой и несговорчивой. И даже предположить не мог, что она попытается соблазнить меня. Мне еще есть чем поделиться с ней, но когда ее руки скользят под мою рубашку и пробегают по мышцам груди, мои намерения ненадолго забываются. Она стонет мне в рот и сильнее прижимается ко мне своими бедрами. Ее руки тянутся в попытке снять с меня рубашку, но я ловлю ее запястья, прежде чем она успевает это сделать. Никогда. Никогда раньше я добровольно не отказывался от секса. Но сейчас речь не об этом. По крайней мере, пока.

Что, черт возьми, со мной происходит? Что эта девушка делает со мной? Я останавливаю ее ласки, чтобы закончить разговор по душам? Черт возьми!

Я опускаю свои руки, все еще сжимающие запястья Пейсли, между нами и продолжаю мысленно пинать собственную задницу. Пейсли выпячивает нижнюю губу, и та торчит достаточно далеко вперед. От этого ее мордашка выглядит весьма комично. Я высвобождаю одну руку из ее ладошки и, приблизив пальцы к ее губам, нежно дотрагиваюсь до них. А когда сжимаю ее оттопыренную губу большим и указательным пальцами, моя девочка прищуривается. Пытаясь высвободиться, она отстраняется назад, и, в конце концов, падает на спину, скатившись с моих коленей.

Мы оба весело смеемся.

— Я еще не закончил, — говорю я, когда у меня все же получается взять себя в руки.

— Ладно. Продолжай, — фыркает она между рваными вдохами.

Скрестив ноги, она устраивается рядом со мной на покрывале.

Я достаю ярко раскрашенный фотоальбом. Обе обложки разрисованы Тиган, а все страницы заполнены произведениями искусства и нашими с ней — сделанными на протяжении многих лет — фотографиями. Я не просматривал их уже много лет, но сейчас хочу поделиться этим с Пейсли. Для меня это очень важно.

Я похлопываю по покрывалу рядом с собой, и она придвигается ближе, чтобы мы могли вместе просмотреть эти страницы. Я хочу видеть ее реакцию на истории из моей жизни. Хочу увидеть интерес в ее глазах, пока она просматривает фотографии, а я приоткрываю для нее свой мир.

— Смотри, — я кладу альбом на колени Пейсли, побуждая ее самой открыть его.

— Это не ты рисовал, — она берет его в руки, и ее пальцы скользят по рисунку, сделанному кистью моей сестры.

У моей девочки наметанный глаз. Мы с Тиган рисуем очень хорошо, но у нас разные стили. И я даже немного польщен, что Пейсли так пристально изучала мои работы.

— Нет, не я. Все эти фотографии собирал я, но сам альбом сделала Тиган. Раньше все снимки пылились в старой коробке из-под обуви.

Пейсли переворачивает обложку, и мы рассматриваем фотографии разных лет, рассказывающие мою историю.

— О, черт. Ты только посмотри на маленькую Тиган!

— Это следы перманентного маркера. Мы с Каем сделали наколки на теле, и Тиган тоже захотела сделать тату. Директор школы прислал нам довольно строгое письмо с претензиями, так как малышка явилась в таком виде на урок. Самодовольные ублюдки.

Пейсли с таким вниманием изучает эти старые снимки, словно я после просмотра устрою ей проверочный тест. Я рассказываю ей истории о семейных каникулах и о том, как сильно напугал первого бойфренда Тиган, и она потом целый месяц не разговаривала со мной. Пейсли мило улыбается или заливисто смеется, пока я рассказываю ей о тех давних временах.