— Финчли-мэнор находится в Йоркшир-Дейлс[3]. Как раз на пути в Фелсворт, — начала втолковывать ей мать. — Мы просто побудем там несколько дней. Приятно проведем время. Очень удачно, что мы сможем сделать в пути такую остановку.

А разве их поездка настолько уж длительная? Всего-то и надо, что пару раз переночевать на постоялых дворах. Но Гвен даже не сделала попытки заикнуться об этом. Так же как не стала уточнять, точно ли на пути к Чеширу лежит Йоркшир. Это ничего бы ей не дало: раз ее мать что-то задумала — никакие доводы тут не помогут.

«Прием в загородном доме», — грустно вздохнула Гвен. И тут же утешила себя, что не может же это быть хуже лондонского сезона.

— Леди Финчли написала, что там будет Бреттон, — доложила матушка, выставив перед собой письмо так, словно обладала ценным юридическим документом. — Мне кажется, Гвенни, мы близки к тому, чтобы получить долгожданное предложение. Похоже, нам представился удобный случай склонить Бреттона к этому решительному шагу.

Это был как раз один из моментов, когда Гвендолин спрашивала себя, в одном ли и том же мире живут они с матерью. Поскольку в ее-то мире было почти очевидно, что герцог Бреттон вовсе не близок к тому, чтобы сделать ей предложение. Хотя, вероятно, поступи он таким образом, и она ответила бы «да». Гвен вполне могла представить себя в роли герцогини. Ей почему-то казалось, что герцогини могут делать все, что пожелают.

Забавно стать этакой эксцентричной особой.

Да и герцог казался ей достаточно приятным человеком. Очень солидным и ужасно умным.

— Мне необходимо написать леди Финчли. Я желаю знать, кто еще к ним приглашен, — заявила мать Гвен, и ее глаза хитро блеснули. — Возможно, ее брат… лорд Брайерли, ну, ты же его знаешь.

Гвен знала. Она отлично вызубрила «Дебретт»[4]. Намного проще поддерживать с кем-либо беседу, если знаешь, кто есть кто, и как они между собою связаны.

— Интересно, кто же, — продолжала размышлять матушка. — Не могу представить никого, с кем бы лорд Финчли находился в приятельских отношениях. Хотя, очень может быть, список приглашенных составляла его жена. — Мать наклонилась и погладила дочь по руке. — Знаю-знаю, милая, ты совсем не любишь подобные увеселения, но, обещаю, там будет не столь уж ужасно. Загородные приемы совершенно отличаются от лондонских. На них всегда более домашняя атмосфера. Под конец ты непременно сдружишься со всеми.

«Если принять во внимание мой опыт общения с молодыми леди из общества, — едко подумала Гвен, — такое предположение чрезвычайно сомнительно». Она посмотрела в свой альбом. Там красовался кролик. Не пририсовать ли ему уродливый оскал. Злобный маленький кролик. Пре-вос-ход-но!

— Итак, — гнула свою линию ее мать, — мы должны успеть приобрести для тебя новую амазонку и, возможно, три новых дневных платья. О, как же я рада, что леди Финчли пришла в голову такая мысль. Я безмерно благодарна ей за эту последнюю для тебя возможность познакомиться с еще несколькими джентльменами.

— Я уже познакомилась со всеми джентльменами, — возразила Гвен. И это была правда. Ее представили каждому мужчине в Лондоне. С большинством из них она танцевала, и от четырех получила предложение о браке. Два из которых отклонил ее отец, одно — матушка («Я знаю его мать, — объявила она, — и ничто не заставит меня подвергнуть такому наказанию свою единственную дочь»), и последнее — от лорда Пеннстола — Гвен почти приняла.

Он был очень любезен и довольно красив, и всего-то на восемь лет старше ее. Всё в нем представлялось милым, буквально всё… пока Гвен не узнала, что основным своим местом проживания Пеннстол желает сделать Лондон. Его безмерно занимали вопросы управления страной — даже в то время, когда он не заседал в Палате лордов.

Гвен не могла с этим согласиться. Подумать только, она должна будет провести всю оставшуюся жизнь в Лондоне в качестве хозяйки его дома, устраивая различные приемы, — нет, это невыносимо.

А потому, с некоторым сожалением, она отказала и этому претенденту, объяснив лорду Пеннстолу свои соображения. (Ей казалось неправильным отклонить чье-либо предложение, не оставшись при этом до конца честной.) Он был разочарован, но понял ее.

Гвен знала, что если не удастся привести домой идеального мужа, ей придется выдержать и следующий сезон. Но такая перспектива (провести в Лондоне еще одну весну и лето) была гораздо предпочтительнее целой жизни в качестве жены политика.

И все же ей казалось, что она получила некоторую передышку. Гвен думала, что уже свободна от всей этой суеты до будущего года. Она взглянула на мать, которая, похоже, только что сочинила нечто вроде песенки под названием «Загородный прием, ля-ля-ля»[8].

Свобода, очевидно, только что помахала Гвен ручкой.

Алек Дарлингтон стал графом Чартерсом два года назад, но так и не привык к новому для себя имени. «Чартерсом» был его отец, грубый и строгий старик, ни разу не поговоривший с сыном, не отругав при этом. Алеку всегда нравилось быть «Дарлингтоном»[5]. Было в этом имени нечто разухабистое и бесшабашное, отлично подходящее для человека, проводившего свою жизнь в погоне за наслаждениями.

Будучи Дарлингтоном, Алек вполне соответствовал своему имени и получал от этого удовольствие.

«Чартерс»[6] же — чистое занудство. Чартерсы возглавляли ранжированные списки знати. Просматривали книги со счетами. Всегда и везде действовали исключительно ответственно.

Не то чтобы Алек снова хотел стать безответственным повесой. Просто предпочел бы сделать свой выбор самостоятельно.

Но несчастный случай с каретой унес жизнь его отца и лишил жизни его матушку, чью смерть, кстати, он глубоко и искренне оплакивал. Вот тогда Алек неожиданно обнаружил, что ему на плечи свалилась забота о двух младших сестрах. В прошлом году он выдал замуж Кандиду за второго сына из хорошей семьи, который буквально молился на землю, полученную вместе с невестой. В целом, такое положение вполне устроило обе стороны.

Но оставалась Октавия. К своим почти двадцати годам она провела в Лондоне два сезона, не удостоившись ни единого предложения, несмотря на очень приличное приданое, обещанное Алеком. И вроде вела она себя как подобает, так, по крайней мере, докладывала ему их двоюродная бабушка Дарлингтон (именно она сопровождала девушку на приемах). И наряды Октавии приобретались у самых востребованных модисток. И танцевала сестра как ангел. И пела, и рисовала — как карандашом, так и акварелью. Словом, Октавия умела все, что полагалось молодой леди ее происхождения.

Но по какой-то причине ее не «брали».

Возможно, Октавию нельзя назвать восхитительно хорошенькой, но Алек считал, что и дурнушкой сестра не является. Разве что зубы слегка выдаются вперед, но и всего-то. Зато глаза почти прекрасны — того же оттенка, что и его собственные: чистейший сверкающий серый цвет. Лично он не раз получал комплименты по поводу своих глаз. Какого черта никто не восторгается глазами Октавии?

Эти лондонские мужчины — скопище идиотов. Таково единственное объяснение, приходившее на ум Алеку.

— Ты знаешь, кто там будет? — задала вопрос Октавия. Они ехали в карете Алека, и их долгая поездка в Финчли-мэнор подходила к концу.

— Брайерли, конечно, — ответил Алек, выглядывая в окно. Несмотря на давнишнюю дружбу с Хью, в Финчли он ни разу не был. — Маркиза же — его сестра.

Октавия кивнула.

— Да, но едва ли я могу представить Брайерли в качестве своего жениха. Он мне почти как брат.

Алек рассеянно мотнул головой.

— Я абсолютно уверен, что Кэролайн позаботилась составить список приглашенных, заслуживающих внимания. Она к таким вещам подходит очень вдумчиво.

Октавия вздохнула.

— Всё так… О нет!

— Что такое?

Сестра судорожно вздохнула, как затравленное животное.

— Смотри, — и Октавия пристально уставилась в окно.

Алек честно сделал то же самое, но не увидел ничего необычного. Всего лишь еще одна карета у входа в дом, доставившая своих владельцев — молодую женщину и, по всей видимости, ее родителей.