— Крайне непорядочно с вашей стороны.

Чартерс пожал плечами, а лицо его приняло озорное выражение.

— Да, водится за мужчинами такой грешок.

— Вести себя непорядочно?

— Это гораздо легче, чем блистать умом.

Гвен рассмеялась, совершенно того не желая: смех вырвался прежде, чем она успела это осознать. Он тоже улыбнулся, и каким-то образом стало…

Легко.

Очень легко.

Какое чудесное состояние! Большинство людей, вероятно, не придало бы ему значения, чего нельзя сказать о тех, кому ненавистны толпы, или новые знакомства, или незнакомые ситуации. Для них нет ничего лучше, чем почувствовать себя легко.

— И часто вы совершаете прогулки на рассвете? — поинтересовался граф.

— Вы намерены меня отчитать?

Он посмотрел на ее заляпанные грязью юбки.

— Полагаю, вы и так достаточно наказаны.

Она бросила на него сердитый взгляд, затем все же пояснила:

— Я очень люблю утренние часы. Дома дня не проходит, чтобы я не гуляла. И когда два года назад, сломав ногу, я лишилась этого удовольствия, то мучилась ужасно.

— Выходит, вы знаете, каково это — сломать кость?

Гвен мрачно кивнула:

— Наихудший из всех звуков.

— Это можно услышать? — удивился Чартерс.

— Вы никогда ничего не ломали?

— У себя? Нет. И у других тоже, — быстро добавил он, заметив, как округлились глаза собеседницы. — Но… — продолжил граф как-то робко и в то же время с некоторым чувством гордости, — … мне приходилось наносить некоторый ущерб мебели. И посуде. И — о! — допустимо же сломать дерево?

Гвен с трудом пыталась сохранить на лице серьезное выражение.

— Полагаю, допустимо.

— Тогда одно я точно сломал. — Он жестом удержал ее от вопроса. — Не спрашивайте. То была весьма путанная детская игра, включавшая пушечные ядра, мечи и овцу.

Она с минуту пристально в него вглядывалась, стараясь понять, не шутит ли он. Нет, похоже, нет.

— Пожалуйста, скажите, что овца осталась цела и невредима.

— От земли овца не отрывалась, — заверил он.

И пока Гвен осмысливала услышанное, добавил:

— Но не из-за отсутствия попыток.

Она не знала, что сказать. Да и вообще сомневалась, можно ли подобрать слова в ответ на такое заявление.

Чартерс склонил голову на бок, глаза его затуманились воспоминаниями.

— Кажется, в дело ещё пошла катапульта.

Гвен покачала головой:

— Поразительно, как вы только доживаете до зрелости.

— Мальчики, вы это имеете в виду? — Он быстро вернулся в настоящее и усмехнулся. — Что ж, да, мы — ужасные существа. С этим ничего не поделаешь. Устраиваем глупые игры, слишком много пьем, затеваем войны, и это далеко не весь…

Но дальше Гвен уже не слушала. Упоминание о войне вызвало перед ее взором видение Тоби, однако лицо его имело нечеткие очертания, что безмерно опечалило Гвен. Она начинала забывать облик брата. Казалось, словно он умирает во второй раз, уже спустя годы.

— Позвольте еще раз осмотреть ваше запястье, — произнес лорд Чартерс, беря ее руку.

— Нет, нет, — откликнулась она, ужасаясь своего прерывающегося голоса. — Все хорошо.

— Вы выглядите…

— Я задумалась кое о ком, вот и все.

— О ком? — тихо спросил он.

— О брате, — ответила она, поскольку не видела причин скрывать это. — Он погиб при Ватерлоо. Я все еще очень по нему скучаю.

К ее удивлению, лорд Чартерс не предложил ей своих соболезнований и не объявил Тоби героем, не имея представления о последнем. Гвен ненавидела, когда совершенно посторонние люди высказывали нечто подобное. Что они могли знать о том, как его убили? Даже ей не было ведомо, как он погиб, она только знала, что он мертв. Сначала пришло письмо, потом им нанес визит некий офицер, однако ни одного настоящего свидетеля смерти брата так и не нашлось.

А лорд Чартерс просто посмотрел на нее с состраданием:

— Год — не такой уж долгий срок, если вы действительно кого-то любили.

И тут Гвен осознала, что он понимает. Понимает, что это такое — кого-то потерять.

Но вслух ничего не сказала, оставив свои мысли при себе, однако он все равно ответил на невысказанный вопрос:

— Моя мать, — тихо произнес он. — Два года назад.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. — Он глубоко вдохнул… и выдохнул. — Глупейший несчастный случай. Из-за неисправной кареты.

Гвен промолчала, только сочувственно кивнула. Граф смотрел на нее, и она точно знала, просто знала, что в этом они очень схожи — он тоже ценит молчаливое, искреннее участие.

Затем подумала, что у него красивые глаза. Серые, но не совсем. Край радужки был темно-темно-синим. Странно, как же она не заметила этого вчера вечером.

И тут он встал, откашлялся, и все очарование момента исчезло.

— Помимо запястья, — нарочито оживленно произнес лорд Чартерс, — ничего больше не повредили? Идти можете?

Поскольку Гвен уже сидела, то, держась за его руку, осторожно встала и проверила, переступая, как каждая из ног держит ее вес.

— Похоже, все отлично, — сказала она. — Ногу я не подвернула.

— Но вы хромаете, — заметил он.

— Немного больно после падения. Но уверена, что все пройдет.

— Могу ли я проводить вас до дома? — вежливо осведомился граф.

— Да, — согласилась она. — Буду очень признательна.

Прошлой ночью он казался ей весьма неприятным, но сейчас таковым уже не был, и Гвен решила, что легче начать с чистого листа, чем оглядываться назад. Она уже сделала несколько шагов, как вдруг вспомнила…

— О! Мой альбом! — Гвен развернулась, чтобы осмотреть пространство позади себя. Альбом лежал у самой воды, но, к счастью, остался сухим.

— Я подниму.

Лорд Чартерс осторожно выпустил ее руку и подобрал альбом.

— Вы рисуете природу? — спросил он, возвращаясь к Гвен.

Она вспомнила своих гигантских белок.

— Э-э, в некотором роде.

В его улыбке сквозило любопытство.

— И что это значит?

— Ничего, — ответила она, желая, чтобы он побыстрее отдал ей зарисовки.

— Я могу взглянуть?

— Лучше не стоит.

— Всего лишь мельком.

Гвен представить не могла чего-то более унизительного:

— Нет, милорд, я…

— Но вы же не изображаете обнаженную натуру? — прервал ее Чартерс, в глазах его плясали чертики.

— О нет! — воскликнула она, чувствуя, как щеки быстро наливаются пунцом 379c78. О боже!

Он сделал вид, что собирается взглянуть на рисунки, скользнув указательным пальцем между страниц.

— Ну пожалуйста, — вкрадчиво произнес граф, и Гвен почти сдалась.

В ее животе разрасталось какое-то очень странное, незнакомое ощущение — как будто всё там закружилось. И сердце билось как-то не так. Оно не скакало и не ухало…

Оно танцевало.

И пело.

Она сходит с ума, точно. Видимо, ударилась головой. Хотя ничего похожего Гвен не чувствовала, но, возможно, лишь оттого, что все внимание сосредоточила на запястье. Однако запястье уже так сильно не болело — и разве теперь не должна она ощущать рану на голове?

— Мисс Пэссмор? — мягко позвал ее лорд Чартерс. — Что-то случилось?

Гвен моргнула, потом бросила на него взгляд и тут же пожалела об этом: серые глаза смотрели на нее с такой добротой и участием, что сердце ее затанцевало и запело еще пуще.

— Да, то есть, нет, — заикалась она. — Я имею в виду, все хорошо. Небольшое головокружение от того, что я встала на ноги.

Он не стал уточнять, что перед приступом головокружения она уже стояла не меньше минуты, и Гвен была ему за это благодарна. А потом, к ее большому изумлению, граф вытащил пальцы из альбома и решительно его захлопнул. Затем вытянул перед собой, словно намереваясь отдать ей, и сказал:

— Буду счастлив нести его, если это облегчит вам путь.

— И не станете в него заглядывать?

— Вы же просили этого не делать, — ответил он, серьезно поглядев на Гвен.

Та раскрыла рот от удивления.

— Полагали, я вас ослушаюсь? — криво усмехнулся граф.

«Правдивый ответ его оскорбит», — с отчаянием подумала она.