Как только боль в затылке немного утихла, Радэк завернул тело обратно и понял, что перестал чувствовать пальцы на ногах. Он сделал на этом складе все, кроме того, за чем пришел, и сугубо из чувства долга перед своим желудком он взял банку консервов и отправился греться.

Впереди предстояло долгое и тщательное расследование, чтобы выявить, кто трогал тело Бьярне без всеобщего ведома.

— Петре, вы в своем уме? — воскликнула Вильма двадцатью минутами позднее.

Новость о проделках журналиста вылетела со склада баллистическим снарядом и случайно прострелила уши половины населения корабля. Такое бывает, когда на корабле общая спальня, общий душ, общая столовая, все общее. Сидя верхом на этом снаряде Радэк задался вопросом, настолько ли это срочная информация, чтобы тревожить ею Ленара в тот момент, пока он работает за бортом? Нет, подумал он и почему-то решил сначала расспросить обо всем Ирму.

Они с Ирмой крайне мало общались и практически не проводили вместе свободное время. Они были настолько неинтересны друг другу, что за последние шесть лет даже не предпринимали очевидных попыток познакомиться поближе. Их отношения так и не вышли за рамки профессиональных, и почему-то Радэку это показалось достаточным основанием, чтобы пойти именно к Ирме, а не, скажем, к Вильме, с которой у него были установлены отношения где-то между крепкой дружбой и холодной войной.

Ирма сказала, что ничего не знает о происшествии на продуктовом складе, но быстро догадалась, что произошло, и рассказала о том, как Петре заходил на склад, предлагая помощь. Затем добавила, что он интересовался телом Бьярне. И, напоследок, пожаловалась, что после визита Петре со склада пропал нож.

Дело раскрыто.

Почувствовать себя героем детектива Радэку так и не удалось, и более ему ничего не оставалось, кроме как зайти к Вильме.

Вильма дежурила в радиорубке, и поговорить с Ленаром без ее ведома было невозможно. Радэк ей все рассказал, после чего она попросила Ленара перейти на частный канал, чтобы не тревожить новостями Илью, и в своей манере передала ему все о последних событиях. Ответ был еще более предсказуем, чем направление, в котором яблоко обычно падает с яблони, и капитанские обязанности вновь преждевременно пали на ее плечи.

Радэк согласился подежурить на связи вместо нее, и она с важным видом ушла наказывать самого взрослого ребенка на борту, прямо на ходу выдумывая, за что именно она собирается его наказывать. То, что совершил Петре, было очень близко к уголовному преступлению, но все же им не являлось. У него было разрешение входить на продуктовый склад, и трогать труп руками ему никто запретить не соизволил. Но если на борту есть человек, который любит трогать замороженные трупы, обычно это значит, что обстановка на корабле выходит из-под контроля.

Она нашла Петре в комнате отдыха за чтением своего НЭУЧа, и уже это вселило в нее немного оптимизма. Когда она прервала его и выплюнула обвинения ему в лицо, он отреагировал спокойнее, чем она ожидала, и совершенно ровным тоном и хорошо поставленной дикцией признался в содеянном. Вильме начало казаться, что Петре сам себе не до конца отдает отчет в своих действиях, и позволила себе на секундочку сорваться на крик. Он на секунду прикрыл глаза, будто мысленно борясь с мигренью. Так же молча поднявшись, он подошел к своему шкафчику и после небольшой возни выловил оттуда какой-то документ, упакованный в файл.

— Что это? — спросила она, не желая читать содержимое. — Если это не справка от психиатра, то мне это не интересно.

— Прочтите, — настойчиво сунулся документ ей в руки.

Она бегло пробежалась глазами по немногочисленным строчкам, самая первая и жирная из которых гласила «Заключение психологической экспертизы». Документ оканчивался подписью и печатью, а все, что располагалось между ними, гораздо больше говорило объемами, чем символами.

— Когда я спросила, в своему ли вы уме, я совсем не имела ввиду, что мне нужен точный ответ, — вернула она упакованный в файл лист бумаги законному владельцу.

— Я понимаю, что с вашей точки зрения я совершил то, что могло заставить вас усомниться в моем рассудке, и решил сразу завершить эту часть разговора, — невозмутимо ответил он, возвращая документ в свой шкафчик.

— Петре, так нельзя вести себя в гостях, тем более за спинами хозяев.

— Я понимаю, это было очень безнравственно, — кивнул он и жестом предложил Вильме присесть рядом с ним на скамью. Вильма приняла приглашение. — Я бы спросил у вас разрешения, но мне показалось, что такое разрешение вы мне не дадите.

Всего минуту назад у Вильмы было идеальное настроение для истерики и идеальный человек, на которого можно было безнаказанно выплеснуть эмоции, но ровный и спокойный тон Петре в равной степени раздражал и высасывал всяческие силы на повышение голоса. Что-то в нем было, что располагало к нему людей, и желание кричать на него стремительно испарялось. Возможно, как раз этому корреспондентов и учат. Напряжение в ее теле постепенно начало спадать, и его заменила легкая боль в шее. Она устало покрутила головой.

— Вы правы, это безнравственно, — промолвила она, описывая круги взглядом. — И вы правы, никто бы вам этого не разрешил. Понимаете, тут проблема далеко не только в нравственности. По закону межзвездного права мы обязаны как можно лучше сохранить тело, и если вы хоть ногтем его оцарапали, вам может грозить уголовная ответственность, вы это понимаете?

— Нет… — наконец-то сорвался его ровный тон, и лицо, судя по оттенку, немного освободилось от крови. — Этого я не знал. Спасибо, что предупредили.

— Вы с ним что-то делали?

— Нет, — испуганно закачал он головой. — Даже если бы я хотел его «ногтем оцарапать», это было бы затруднительно. Тело превратилось в кусок льда.

— А что же вы с ним тогда делали?

— Осматривал… И поверьте, мне это не доставило никакого удовольствия. Честно говоря, повторять это я не хочу и не собираюсь.

Этот ответ немного успокоил Вильму.

— Зачем вы его осматривали?

— Из чистого любопытства.

Этот ответ немного встревожил Вильму.

— Кажется, кто-то врет, — вынесла она обвинительный приговор. — Либо вы, либо психолог, который составлял ваше заключение.

— Вильма, вы ведь были на Пять-Восемь, правда? — уперся в нее пытливый взгляд.

— Не меняйте тему, Петре.

— Для меня это важно. Видите ли, у человека на лице около шестидесяти мышц, и не все из них мы умеем расслаблять. По этой причине после смерти человеческое лицо приобретает такое выражение, которое не способно принять при жизни, из-за этого при опознании тела у родственников погибших иногда возникают…

— Петре… — прервала она его, положив руку ему на плечо, — …не продолжайте. Чем больше вы говорите, тем сильнее вы меня тревожите.

— Так вы были на Пять-Восемь?

— Была.

— Вы видели личные дела экипажа своими глазами?

— Именно я их и нашла.

— Значит, вы видели фотографию Бьярне?

— Так, Петре, вы несете какой-то бред, — вскочила она со скамьи и почувствовала новый прилив сил для небольшого скандала. — Если вы хотите сказать, что просто хотели сравнить лицо жильца с лицом покойника, то вы либо дурак, либо меня держите за дуру, и исключительно из чувства уважения к вам я склоняюсь к последнему.

Наглое вранье — последнее уважение к нему она перестала чувствовать примерно двадцать минут назад, и она не столько подозревала собеседника во лжи, сколько надеялась на это. Она не понимала, что несет Петре, а ей не нравилось, когда она не понимает людей. По ее мнению таким людям доверять нельзя, даже если проблема в ее собственной узости восприятия, недальновидности и скудной фантазии.

— Вы видели, как они улыбаются? — поднялся он вслед, чтобы вновь сцепиться с ней в зрительном контакте.

— Конечно нет, они же недавно перенесли смерть товарища, Петре, не будьте таким глупцом!

— А Бьярне? Вы видели его зубы? Ничего подозрительного не заметили?

— Петре, если вы немедленно не заткнетесь, я злоупотреблю своими полномочиями так, что… — запнулась она, не придумав подходящей колкости… — что вы пожалеете о том, что напросились в эту командировку!