— А теперь случайте второй приказ. Доедайте ужин и готовьтесь покинуть околомарсианскую орбиту.

На межзвездном коммерческом флоте должность капитана лишь звучала громко, а на деле не представляла из себя ничего особенного, кроме повышенной зарплаты и груза ответственности за решение организационных вопросов. Чисто теоретически корабль мог функционировать и без капитана, но в интересах порядка и дисциплины на судне требовалось лицо, которое будет возвышаться строго над остальными членами экипажа… а еще это лицо нужно было в случае, если один из членов экипажа заболеет или окажется нетрудоспособен по каким-либо другим причинам. Как только корабль прибывает в космопорт, на капитана наваливается весь груз бюрократии. Он должен позаботиться о регистрации судна, снабжении, заправке и, разумеется, обо всех бюрократических формальностях, связанных погрузкой и выгрузкой товара. Стоит кораблю выйти за пределы планетарной системы, как капитан с юридической точки зрения превращается в высшего представителя действующей власти. На практике это обозначало, что если на обеденном столе образуется круглый отпечаток от кофейной кружки, капитан обязан будет вычислить виновного и ткнуть его носом в место преступления.

Другими словами, в обязанности капитана входило довести судно до точки Б в том же самом виде, в котором он вышел из точки А, и в первую очередь это касалось обязанности поддержания порядка среди экипажа, и урегулирование возможных конфликтов и недоразумений. Если техники обязаны были работать с машинами, то капитан обязан был работать с людьми.

Вильма умела работать с людьми.

Она всячески убеждала себя в этом, сбрасывая со счетов тот факт, что именно она чаще всего была в эпицентре различных беспорядков на корабле. Но ведь она ни разу не сделала ничего серьезного, правда? Подумаешь, иногда она повышала голос, проносила кофе на мостик, один раз напилась в стельку в рабочее время и однажды чуть не переспала с коллегой. Если Ленар решил, что она готова занять его место, значит она готова. От чего же тогда вся эта тревога и чувство, что из-за горизонта к ней приближается что-то ужасное? Возможно, так чувствуют себя люди, которых врачи обрадовали новостью о том, что они никогда не состарятся. Но Вильма была здорова, просто слегка эксцентрична и, возможно, принимала некоторые вещи слишком близко к сердцу. Так или иначе, из нее получится неплохой капитан. Ведь получится? Получится, безмолвно ответило ей отражение в зеркале.

Ей требовались усилия для того, чтобы думать о работе. Возможно, ее отвлекала от мыслей нарумяненная голубоглазая блондинка, чмокнувшая только что накрашенными бледно-алым губами по ту сторону зеркальной глади. Вильма знала, что это не так, но предпочитала сосредотачивать внимание на блондинке. Чего же ей не хватает в жизни? Да всего хватает, в том-то и проблема, ответила она себе и приказала лицевым мышцам натянуть такую улыбку, чтобы у нее отвалилась верхняя часть головы. Улыбка была фальшивой, но это было достаточно, чтобы сбросить с ее лица около пяти лет. Она немного поправила златовласые пружинки, лежащие на своих плечах, и вздрогнула от звука шипящей двери, будто кто-то ее поймал за воровством. Окружающая ее и ее отражение вселенная вновь материализовалась. Она вспомнила, что вот уже минут двадцать крутится перед зеркалом в комнате отдыха, мысленно гоняя себя по замкнутому кругу. Все же на всем корабле она была не настолько одна, как ей бы хотелось.

— Прихорашиваешься? — спросил Радэк.

Не было ничего экстраординарного в том, что человек принес в комнату отдыха пластиковый кейс, но кейс в руках Радэка обильно истекал дурными предчувствиями.

— А то, — попыталась она добавить бодрости в свой тон.

— Стараешься для нашего гостя или просто хочешь выглядеть хорошо в кадре?

— Не важно, — бросила она, вновь отвернувшись к зеркалу. — Хорошо выглядеть никогда не грех.

Кейс лег на журнальный столик. Раздался щелчок.

— Хорошо, если так, — хмыкнул он. — Только помни, что он не космоплаватель и может тебя неправильно понять.

— На что ты намекаешь?

Она бросила взгляд в сторону открывшегося кейса и увидела внутри пустоту.

— Ни на что. Я говорю совершенно прямо — он может тебя неправильно…

— Что ты делаешь? — окончательно вынырнула Вильма из зазеркалья, увидев в отражении, как Радэк снял с переборки пестрящую природой открытку.

— Уборку, — невозмутимо ответил он и положил открытку в кейс.

— Но это не мусор, это же… Эй! — воскликнула она, увидев, как его рука потянулась к фотокарточке состава экипажа буксира Ноль-Девять двенадцатилетней давности, — Это же память.

— Все будет здесь, — холодно ответил он и отправил фотокарточку в кейс вслед за открыткой. — В целости и сохранности.

— Руки! — выхватила она из его пальцев пожелтевший лист бумаги, украшенный рядами красивого рукописного текста, — Это же Туриль написала.

— Вильма, это все, — указал он двумя указательными пальцами на переборку, обклеенную всевозможной «памятью», — должно переехать туда, — его указательные пальцы посмотрели в кейс. — Это временно, но так надо.

— Зачем?

— Затем, что к нам приедет человек с камерой, — проговорил он это успокаивающим тоном, словно колыбельную, и осторожно отнял у нее лист. — И он этой камерой будет пользоваться по назначению. Нельзя, чтобы он заснял все это.

— Почему?

— Не задавай глупых вопросов. Если он снимет космический корабль, обклеенный изнутри горючими материалами, вся галактика узнает, что мы олухи, которые халатно относятся к пожарной безопасности. Скажу честно, на всю галактику мне наплевать, но вот портить отношения с начальством мне бы совсем не хотелось.

Вильма стиснула челюсти так, что у нее заболели зубы. Радэк был прав, словно стоматолог, который настаивал на удалении ноющей нижней восьмерки, и ей оставалось лишь смиренно открыть рот и зажмуриться, но в данном случае рот требовалось наоборот закрыть.

— Оставь фотографию Андрея.

Он не удостоил ее ни ответом, ни коротким кивком головы. Запретная тема была для него так же неприятна, как и для всех остальных, но Радэк при всей своей напускной фактуре черствого сухаря всегда носил с собой щепотку учтивости и капельку понимания. По крайней мере Вильма в это свято верила, и Радэк до сих пор ни разу ее не разочаровывал. Отвернувшись, она подошла обратно к зеркалу. Вплотную. Чтобы загородить собой все, что творится на заднем плане. Ей было не по себе от мысли, что когда она обернется обратно, то уже не узнает комнату, и как она ни старалась, вновь сосредоточить внимание на своей внешности уже не получалось. С громким шелестом Радэк срывал с переборок горючие материалы с неумолимостью маньяка, срывающего одежды с заплутавшей выпускницы. Все чувства кричали, что она должна остановить его, но Радэк был слишком сильно прав, чтобы вот так просто кидаться в истерику. В последнее время вокруг нее было слишком много правых. Хотелось бы и ей однажды быть правой, призывая окружающих не лишать ее бумаги. С приходом цифровых технологий информация стала слишком зыбким понятием, но стоило только записать эту информацию на бумагу, как закорючки приобретали вполне реальную фактуру, щекочущую кончики пальцев. Бумага была одним из немногих атрибутов, придававших холодным стенам космического буксира некоторое подобие домашнего уюта, на ряду с кофе, мягкими тапочками и… на этом список внезапно обрывался.

— Вильма.

Она обернулась, и в ее груди что-то ненадолго сжалось от лица русого мужчины, улыбающегося ей с обнаженной переборки. Его лицо перестало теряться в волокнистом оперении, и лишь подчеркивало собой образовавшуюся пустоту. Комната отдыха стала не просто более пустой. Она стала более чужой. Или чужой тут стала сама Вильма.

— Да? — ответила она, проглотив эмоции, кипевшие на кончике языка.

— Я тебя чем-то обидел?

— Нет, — мотнула она головой, кривя губы. — Ты прав, наш корабль нельзя снимать в таком виде.