— Я же сказала — я просто ставлю вас перед фактами. У вас нет альтернативы достойнее.

— Этот преступный образ жизни не имеет никакого отношения к достоинству. Как и ты, — отчеканил Ленар, уколов ее в грудь указательным пальцем. — Было большой ошибкой пускать тебя в космос. И будет еще большей ошибкой принять твои «факты» за факты.

— Это и есть факты. Оглянись, — описала она рукой окружность. — Панель управления заварена, а в вентиляцию даже Ирма не поместится… У вас просто нет другого выхода. Все, что у вас сейчас есть — это время. Воспользуйтесь им с пользой и подумайте над новыми перспективами. Время что угодно способно поменять, даже ваше мнение.

— Даже с помощью криостаза ты не дождешься того момента, — пообещал ей Ленар.

— Мои дорогие старые друзья, — обратилась она ко всем. — Ваш бывший капитан ослеплен гордыней, и его упрямство и самоуверенность сделает лишь хуже. Если пойдете за ним, то он приведет вас туда же, куда привел Андрея, а чуть позже еще и Бьярне. Это не угроза, не волнуйтесь. Просто примите к сведению, что хранить ему верность вас больше ничто не обязывает, ведь, как любит повторять Ленар, у него контракт истек. Смиритесь с новым порядком или забудьте обо мне и катитесь к чертовой матери! — Она закончила с легкой хрипотцой в голосе, ознаменовавшей, что этот разговор затянулся. Обе стороны уже высказались, и никому нечего было добавить. Все понимали, что излишний обмен оскорблениями ничего не решит, и лишь наблюдали за тем, как Вильма пятится обратно к выходу, чтобы три раза хлопнуть по двери с просьбой выпустить ее из камеры для «старых друзей». За дверью ее встретил Аксель, все так же настороже и готовый к отчаянным приступам жажды свободы. Зайдя за порог, Вильма бросила через плечо последний взгляд и попрощалась словами, — Простите, что разрушила ваши планы на новую жизнь.

Когда человек ложится в капсулу криостаза, он вверяет свою жизнь и смерть машине, и на какое-то время машина становится для него богом. И телом и разумом человек в первобытном ужасе безвольно падает на колени перед сверхъестественной сущностью, когда в вену вливается череда химических благословений и проклятий, облегчающих болезненный прыжок из жизни в смерть и обратно. Когда эти вещества разливаются по всей кровеносной системе, человек уже находится в состоянии, близком к бессознательному, и практически не замечает, как по хладнокровной прихоти новообретенного божества его жизненные функции приносятся в жертву, и он умирает. Его теплый труп погружается в криостазовый гель, и за доли секунды остывает до сорока Кельвинов, превращаясь в экспонат для антропологического музея. Когда приходит время, механизированный бог столь же стремительно разогревает его до жизнеспособных температур, откачивает излишки геля и совершает чудо. Никто не помнит, с какими чувствами он родился на свет, но процедура пробуждения заставляет предположить, что эти чувства повторяются. В человеческом мозге вспыхивает искра разума, и он, вновь подчиняя члены своей воле, выбирается из геля слабым, дезориентированным, напуганным ярким светом и громкими звуками комком из мяса и нервов. От нескольких минут до пары часов он тратит на то, на что в первый раз требовалось несколько лет: учится заново мыслить, ходить, говорить и строить планы на будущее. Последним в человеке пробуждаются воспоминания о прошлой жизни, и тогда цикл перерождения завершается, и бог сбрасывает с себя непостижимый ореол власти над всей существующей вселенной.

Мир был покрыт едким туманом, и Радэк вытянул руки вперед, пытаясь дорисовать аскетичные контуры отсека осязательными сигналами, срывающимися с кончиков пальцев. Он испуганно отступил, когда стена шевельнулась, и на него накатила мягкая волна прохладного воздуха, разогнавшая мурашек по измазанной гелем коже. Еще раз размазав по лицу желеобразную субстанцию, он понял, что перед ним открылся проход в душевую. Его кончик носа ощутил, как что-то еще взволновало воздух — Ленар бесшумно прошел мимо и успел занять первую кабинку. Радэк занес ногу над порогом, и до его ушей донесся глухой звук контакта обнаженной плоти и металла. Вильма издала протяжный стон, в котором преобладали нотки досады от неуклюжего падения и пары новых синяков на бедре. Радэк попытался вспомнить, обошлась ли хоть одна разморозка без подобных падений, и его мозг не нашел по искомому запросу никаких данных. Затем он задумался о том, почему он сейчас думает о всякой ерунде вместо того, чтобы просто подойти и помочь подняться пострадавшей, но его опередил Эмиль, осторожно опустившийся на одно колено и перекинувший ее руку через плечо. Оставшаяся свободной душевая кабинка все еще выжидающе смотрела на Радэка через распахнутую дверь, готовая подарить ему теплый бодрящий дождь, но он решил, что спешить ему некуда. Когда они с Вильмой встретились взглядами, он попытался вымучить улыбку из своего лица и символично отвел плечо. Возможно, она хотела благодарно кивнуть, но вместо этого опустила голову, забыв совершить обратное действие, и прошла в душевую вне очереди.

Красивый жест, который на практике воспринимался как необходимость. Посреди космоса выживание малой группы людей строится на взаимной поддержке, образующей необходимый слой смазки в тонко настроенном хрупком часовом механизме. Радэк знал это, но ключевым фактором в принятии решения об уступке стали ее волосы, мытье которых занимало невероятные объемы времени.

Эмиль встал напротив Радэка, подперев спиной переборку, и их взгляды, подчинившись искусственной гравитации, медленно опустились на палубу. Уши заложило гелем и неловким молчанием, и в головы традиционно не приходило ни одной темы для светской беседы, чтобы слегка растворить не спеша тянущееся время и густую атмосферу, мешающую расправить грудную клетку. Звук льющейся воды и шумно всасываемого ноздрями воздуха отдавались от стен легкой металлической акустикой, мягкий свет разливался по отсеку, расщепляя тени на элементарные частицы, обстановка была привычной, но что-то было не так. Радэк поднял взгляд, пытаясь произвести экспресс-настройку своих органов чувств, и развернул голову, вылавливая теряющиеся в привычных шумах звуки. Эмиль посмотрел на него и прочитал на его лице беспокойство. Они посмотрели друг на друга, словно обмениваясь мыслями телепатически, и почувствовали прилив бодрости, подпитываемой подсознательной тревогой.

Эмиль резко повернул голову в сторону криостазовых капсул, и его челюсть растерянно отвисла. Радэк смог заметить, как его зрачки стали похожи на два черных блюдца, и попытался уловить направление его взгляда.

В его голове начал просыпаться школьный курс алгебры. Вильма с Ленаром занимали две душевых кабинки, следовательно их было двое. Радэк с Эмилем стояли у входа в душевую, захлебываясь беспокойством неустановленной природы — их тоже было двое. Если к двум прибавить два, то получится четыре. А экипаж состоял из пятерых. Кого не хватает?

На Радэка накатила ледяная волна ужаса, когда он разглядел в одной из криокапсул Андрея, расслабленно лежащего в объятиях остаточного геля, со слегка скошенной головой, впалым животом и безвольно растекшимися по черепу мышцами лица. Он был до такой степени неподвижен, что окружающие его предметы словно заразились его примером: ни один индикатор на терминале не смел мигнуть, ни один пиксель на экране биомонитора не смел поменять цвет, провода с катетерами свисали из открытых капсул, словно хищные змеи, затаившиеся в засаде, даже молекулы воздуха словно прекратили Броуновское движение. Весь криостазовый отсек застыл в мертвой экспозиции, превратившись в жуткую фотографию с эффектом зловещей долины. Следующая волна ужаса, накатившая на двух техников, заставила их сердца ненадолго остановиться, когда они вдруг осознали, что пока они просыпались, собирались с мыслями, помогали Вильме и стояли в очереди в душевую, их товарищ по команде беспомощно доживал свои последние мгновения.

— И как давно это произошло? — поинтересовался Петре.