Давным-давно, еще до изобретения таких научных чудес как репульсионные поля и Умножители Алькубьерре, космические корабли были вынуждены полагаться лишь на досветовую скорость и обшивку, способную отражать лишь микрометеороиды. Пролетая через опасные участки вроде астероидных поясов команда корабля была вынуждена снижать скорость и назначать дежурного сигнальщика, который будет в отсутствии остальных членов экипажа наблюдать за курсом и следить, чтобы корабль не столкнулся с космическим булыжником. Одному из таких кораблей сильно не повезло с сигнальщиком, хотя сам сигнальщик был уверен, что не повезло ему самому. Это была не работа, а сущее наказание: часы напролет непрерывно пялиться в экраны приборов и высматривать среди рябящих в глазах точек объекты, не похожие на звезды и двигающиеся навстречу судну, лишало человека всех сил без каких-либо энергозатрат. Однажды случилось то, что на такой работе рано или поздно должно было случиться — ему померещился посторонний объект на экране, и у него сдали нервы. Страх взял над ним верх, и он сразу поднял сигнал тревоги. Вся команда выскочила из своих спальных карманов, ракетами примчалась в модуль управления и с облегчением вперемешку с легким разочарованием не обнаружила опасности. Они отнеслись к сигнальщику с пониманием, похлопали его по плечу, произнесли слова поддержки и освободили от дежурства, чтобы дать бедолаге выспаться. Спустя три дня это повторилось во второй раз, а еще через три дня это повторилось и в третий. Трижды сигнальщик бил тревогу, и трижды он понапрасну вгонял в панику всю команду. На четвертый раз, когда нервы не выдержали уже у командира экипажа, он устроил сигнальщику взбучку, и сигнальщик, наконец, признался, что не мог вынести долгой вахты, и специально поднимал тревогу, чтобы ему позволили покинуть пост и прикрыть уставшие глаза. Он отделался выговором и все же получил свои столь желанные два часа сна. Спустя неделю, когда сигнальщик вновь был вынужден заступить на дежурство, случилось то, что в простонародье называется «накаркал» — он действительно заметил крупный булыжник, идущий на столкновение с кораблем. Сначала он даже не поверил своим слезящимся от усталости глазам и решил, что ему снова все это только кажется, но, протерев глаза и как следует проморгавшись, он понял, что булыжник реален, и корабль срочно нужно уводить с курса. Что должен делать сигнальщик в такой ситуации? Правильно, поднимать сигнал тревоги. Беда состояла в том, что не только у сигнальщика работа была утомительной, и абсолютно каждому члену экипажу гораздо сильнее хотелось досмотреть сны в своих спальных карманах, нежели сломя голову лететь на очередную ложную тревогу. На сигнал тревоги никто не отреагировал, и на том путешествие того корабля окончилось.

Эту притчу рассказывают студентам в некоторых специализированных академиях, включая ААПЛ имени Шварценберга, чтобы те смогли вынести из нее два моральных вывода. Во-первых, таких сигнальщиков надо палками гнать из космического флота, и во-вторых, когда на кону человеческие жизни, даже самые сомнительные сигналы надо проверять.

Ленар немного поелозил в своем капитанском кресле, чтобы размять затекшие части тела, и спросил:

— А к чему ты нам сейчас все это рассказала?

— Просто решила напомнить, что мы сюда прилетели не зря, — ответил пост оператора голосом Ирмы.

— Я и не говорил, что мы прилетели сюда зря.

— Мне показалось, что ты так подумал.

— Ничего подобного.

— Я, кажется, слышала такую историю когда-то давно, — донесся хриплый голос Вильмы с той части мостика, откуда сильнее всего пахло горячим кофе. — Но только там был мальчик, который что-то кричал про волков.

— Там тоже все кончилось тем, что на мальчика упал астероид?

— Что-то вроде того…

Вильма сдула пар со своей кружки, сделала мелкий глоток, поморщилась и вернула кружку в подстаканник с обогревом, стараясь не открывать взгляда от экрана, по которому синхронно двигались слева направо белые точки. Она была готова поклясться, что если на этом экране в ближайшие пару часов не появится хоть что-то, отдаленно похожее на терпящее бедствие судно, она сама сорвется и сделает какую-нибудь глупость.

— Ну как, много уже? — спросил Ленар.

— Восемь процентов, — устало выдохнула она и зачем-то добавила, — …и триста сорок шесть тысячных.

— Кажется, вечность уже прошла.

— Как штурман, я обязана тебе напомнить, что космос — это очень большое место.

— А ты уверена, что у нас все в порядке с системой навигации?

— Хочешь сам провести диагностику? — раздалась из Вильмы низкая оскорбленная нота. — У нас все в порядке. Просто для навигации нужны ориентиры, а у нас ближайший ориентир находится в четырех световых годах, и на таком расстоянии ошибиться на несколько миллионов километров — проще простого.

— Допустим, что мы не ошиблись в навигации, — с капитанского кресла вновь послышались шорохи. — Есть идеи, по каким еще причинам мы не можем найти источник сигнала?

— На момент приема сигнала обратный фактор Лоренца составлял почти три четверти, — начала Ирма выражать догадку, — и именно на этом отрезке шкалы рост релятивистских эффектов достигает критических скоростей, из-за которых погрешности могут выйти далеко за пределы номинальных вычислений. Вполне может быть, что Марвин просто неверно запеленговал сигнал.

— Марвин умеет учитывать релятивистские эффекты.

— Марвин запрограммирован на оперирование космическими величинами, и на таких скоростях он ничего не способен вычислить идеально точно.

— Надеюсь, что ты не права, — протянул Ленар слегка поникшим голосом. — Иначе мы рискуем не просто не найти бедствующее судно, но еще и потерять с концами нашу баржу. И это все в мой последний рейс. Да… Не с таким позором я мечтал завершить службу.

— Вы забыли самый очевидный вариант, — с укором объявила Вильма в попытках вырвать своего капитана и остальную часть мостика из легкого приступа пессимизма. — В зависимости от типа судна и емкости его аккумуляторных батарей передатчики могут делать паузы, чтобы не израсходовать оставшуюся энергию слишком быстро. Иногда эти паузы длятся часами.

— Тогда не стоит забывать и о наименее очевидном варианте: у этого судна уже кончилась энергия, пока мы к нему летели.

— С одной стороны, ни один из вариантов отбрасывать нельзя, — сказал Ленар. — Но с другой стороны, если посмотреть объективно, мы сбились с курса, совершенно случайно наткнулись на терпящий бедствия корабль при шансе один на какое-то там очень крупное число, и именно в тот момент, когда мы развернулись ему навстречу, у него кончилась энергия? Прости, Ирма, но это уже слишком невероятная череда совпадений.

— Считается, что если посадить бессмертную обезьяну за вечную пишущую машинку, рано или поздно она напишет «Войну и мир», — напомнила Ирма.

— Все это лишь жвачка для ума, — скептически ответил Ленар. — Вильма, много уже?

— Хватит спрашивать, — раздраженно завысила она тон. — Если то, что мы ищем, меньше средней планеты, я не смогу найти это так быстро, как ты хочешь. К тому же это судно, скорее всего, уже давно остыло, и даже в инфракрасном спектре будет нечетким.

— Ладно, Вильма, я понял, успокойся. Если ты думаешь, что тебе тяжело, представь, что чувствует сейчас Петре. Пока мы тут проводим спасательную операцию, он сидит в комнате отдыха и лезет на стену от того, что мы с ним не делимся никакими новостями.

— Сочувствую его горю, — выпустила она едкий ответ промеж стиснутых зубов и протерла зудящие глаза.

Наблюдая за звездами очень сложно определить, с какой скоростью движется корабль. Физическая скорость корабля определяется при помощи телескопических спектрографов по относительной скорости дрейфа отбывающих и прибывающих звезд, к которому применяются поправки на релятивистские эффекты и смещение Доплера, что не лишено некоторой доли погрешностей. Точные координаты традиционно определяются методом вычислений отношения тяги к массе корабля, умноженной на коэффициент Алькубьерре, к объективному затраченному времени. Единственное, что по звездам можно рассчитать с пренебрежительно малой погрешностью — это углы, на которые разворачивается судно. Во всех остальных аспектах если где-то произошла ошибка, вычислить ее будет невозможно без длительного и томительного наблюдения за перемещением небесных тел, поэтому в межзвездном пространстве обычно никто не задерживается, летя по прямой траектории на четко видимый маяк в виде целевой звезды. Если в межзвездном пространстве находится плохо обогреваемое судно с нерабочими реакторами и не передающее никаких сигналов, оно становится практически невидимым, и на ощупь его найти проще, чем через радары с мизерным в космических масштабах радиусом действия и лидары со столь же мизерным углом охвата. Эта мысль действовала угнетающе, и все члены экипажа успели стыдливо задаться вопросом, а не развернуться ли им и не сделать ли вид, что никакого сигнала бедствия не было? Но подобные вопросы отгоняло сугубо человеческое чувство сострадания. Все они знали, что значит проснуться после криостаза, и если человек, едва вышедший из заморозки, чувствовал себя беспомощным, то это чувство было абсолютным пустяком рядом с чувством, что он заперт в холодном и никем невидимом куске металла посреди необитаемой части космоса, и ни его, ни его труп, скорее всего, никто никогда не найдет. Человек, попавший в такую ситуацию, по праву мог называться самым беспомощным существом во вселенной, и этот факт вселял достаточно ужаса в сердца космонавтов, чтобы они продолжали поиски.