В уставе четко указано, что даже если капитан болтает не по делу, все на мостике обязаны его внимательно слушать, но в реальном мире эти правила не всегда работали, и Вильма могла себе позволить погрузиться в собственные тяжелые думы до тех пор, пока не прозвучит кодовое слово:

— Вильма!

— Да? — очнулась она.

— Не спи, они уже закончили.

— Быстро, — удивилась она и взглянула на экран. — Тогда можно начинать стягивание.

На то, чтобы бортовые лебедки втянули в себя обратно десять метров троса, им требовалось от пятнадцати до двадцати минут. С непривычки могло показаться, что это слишком медленно, но когда два борта вступали в физический контакт, звук удара кранцевых фитингов отправлял душу в пятки, и сразу становилось понятно, что стягивание можно было бы сделать и немного медленнее. Контролируемой была швартовка или нет, она от этого не переставала быть вполне реальным столкновением двух тяжеловесных кораблей, которые так и норовили разойтись обратно после первого удара, грозя разорвать швартовочные тросы или поломать лебедки. Прошло немало лет, прежде чем Вильма перестала жмуриться от стонов деформируемого металла, но все так же, как и раньше, звук удара заглушался биением перепуганной крови в ее ушах.

— Есть стяжка, — сказал Радэк. — Если вы больше ничего не собираетесь трогать, мы приступим к демонтажным работам.

— Приступайте, — ответил Ленар, и с его стороны послышался хруст разминаемых плеч. — Так, дамы, сегодня тот исключительный день, когда я дам вам право выбора. Кто со мной?

Вильма не смогла вспомнить, когда Ленар в таких вопросах давал кому-то право выбора. Он всегда был настолько твердым в своих решениях, что из-за него можно было расширять шкалу твердости Мооса. Он словно бы расслабился в предвкушении окончания своего контракта, постепенно прощаясь с ролью капитана и все больше ответственности перекладывая на Вильму. Даже Ирма это чувствовала, и при всем ее явственном желании поскорее запрыгнуть в скафандр и перерыть половину бедствующего судна в поисках выживших она робко молчала, дожидаясь решения второго по старшинству члена экипажа.

— То есть как это «кто со мной»? — спросила она с вызовом. — Ленар, при всем моем уважении, ты обалдел?

Чтобы обеспечить экипажу тяжелого буксира высокие шансы на выживание, жилые помещения, отсек криостаза, санузел, лазарет и кают-компанию размещали в носовой секции первой палубы, то есть в самой отдаленной от термоядерных реакторов части корабля. В случае аварии волна плазмы, вырвавшейся из активной зоны реактора, быстро находила намеренно допущенные уязвимости в конструкции, чтобы кратчайшим путем вырваться в космос, минуя первую палубу. Ирония состояла в том, что именно эти меры и являлись основным препятствием к дальнейшему спасению выживших. При наиболее благоприятном исходе предохранительные клапаны под воздействием подскочившего внутреннего давления выдавливались наружу, создавая взрывную декомпрессию, и за те доли секунды, пока законы физики делают свое дело, взрывная волна успевала пронестись по вентиляционным каналам, вырвав с корнем аварийные заслонки, и опалить вторую палубу, не оставив после себя по-настоящему значительных разрушений. Для спасателей это обозначало, что они будут вынуждены высадиться на третью палубу и продираться к первой палубе сквозь толщу изуродованного металла, сумевшего устоять перед термоядерным взрывом. Для потерпевших же это обозначало, что они надежно завернуты в кокон из искореженных перекрытий, заклинивших дверей и оплавленных механизмов. Конечно, физически с первой палубы был выход наружу через уцелевший технический шлюз, но пытаться спасти замороженное в криостазе тело через технический шлюз было равносильно попыткам эвакуировать человека с подводной лодки через отверстие в гальюне. Системные спасательные корабли оборудовались промышленным лазером, способным быстро прорезать в корпусе сквозное отверстие на любой вкус. У дальнобойщиков же были при себе лишь водяные пистолеты с дуговым подогревом, которые по документам числились ручными плазменными резаками, а по факту был желанными экспонатами во многих музеях. Этим водяным пистолетам предстояло прогрызть половину корабля на пути к замороженному экипажу, и четверо дураков, которых посчитали достойными управления гигантским космическим кораблем, едва не начали в четыре руки вгрызаться в шлюз левого борта, как вдруг Радэк выразил мысль столь же гениальную, сколь и по-детски простую:

— А почему бы нам не начать прорезать путь одновременно с двух концов?

И они разделились на пары.

Ленару оставалось совсем чуть-чуть до окончания контракта, в то время, как Ирма служила лишь шесть лет. В свете этих фактов Вильма ни на секунду не сомневалась, что никогда в жизни не услышит от Ленара фразу «Ирма, ты остаешься за старшую», но все именно так и случилось, и поэтому именно Вильма находилась в том самом скафандре, который неуклюжими шагами двигался вслед за своим капитаном по корпусу безымянного судна, то и дело отстегиваясь и пристегиваясь, чтобы ненароком не улететь в космос. Плазменные инвертеры летели за ней на привязи двумя воздушными шариками, и ей явственно казалось, что легкие порывы космического ветра настойчиво треплют их, пытаясь унести куда-то назад. В невесомости она переставала чувствовать себя прямоходящим существом, и магнитное сцепление с ферромагнитной добавкой в обшивке лишь заставляло ее чувствовать себя метрономом, которого постоянно качает из стороны в сторону. Ее ноги горели от постоянного стремления держать тело перпендикулярно корпусу, и старались передвигаться размеренными порциями усилий. Ленар подгонял ее, в ответ она напоминала ему, что к ее поясу пристегнут сорокакилограммовый балласт, в ответ на что Ленар напоминал ей, что в данный момент тащит за собой шестидесятилитровую канистру с водой и двадцатикилограммовую катушку силового кабеля, и призывал ей прекратить нытье. Нытье закончилось вместе с дистанцией, и они оказались у дорсального технического шлюза, разумеется запертого и не способного открыться без жгучего аргумента в сорок тысяч градусов. Длинный плазменный язык, высунувшийся из горелки, начал облизывать дверь шлюза, высвобождая из металла чувственный фейерверк. Через три минуты то, что раньше было наружной дверью, отделилось от остального корабля, и Ленар тут же поймал круглый обрезок металла со словами:

— Дамы вперед.

Технический шлюз был тесным, словно душевая кабинка, и если его размеры не играли большой роли во время процедуры шлюзования, то при резке внутренней двери они грозили превратить демонтажные работы в пытку. Скафандры были толстыми и громоздкими, но даже они не могли до конца скрыть всю ту двадцатикилограммовую пропасть, отделяющую штурмана от капитана. Глубоко вздохнув, словно перед заныриванием в прорубь, Вильма сжала покрепче плазменную горелку и ввинтила себя в шлюзовую камеру. Свет, льющийся с ее наплечного фонаря, начал себя вести подобно жидкости, и затопил всю камеру, не зная, куда еще ему деться. Вытянув вперед руку, Вильма наткнулась на сопротивление скафандра и издала досадливый рык. Она была гибкой, словно гибрид белого медведя и слона, поэтому ее плечо заныло от боли еще до того момента, как плазменная горелка вспыхнула своим ярким голубым огоньком и начала прочерчивать борозду в препятствии. Она сосредоточенно сопровождала взглядом огонек, медленно ползущий под соплом горелки, и терпела все неудобства со стиснутыми зубами, стараясь вести рез плавно и не делать резких движений. Когда рез замкнулся, и дверь податливо вдавилась внутрь отсека, Вильма издала стон облегчения и расслабленно растеклась по собственному скафандру. Ленар подбодрил ее словами «ты молодец» и пропихнул ее тело дальше по шлюзу. Впереди предстояло много долгой и монотонной, но все же более простой работы.

— Мы уже на первой палубе, — объявил Ленар по общему каналу.

— А мы уже не третьей, — ответил Эмиль. — Сейчас мы с Радэком решаем, где лучше резать.