Чертовка.

Именно такого ответа он и боялся все последние три секунды, и нахлынувший шок временно приглушал чувство подступающего к горлу отвращения.

— Вы совсем с ума сошли? — задал он вопрос без вопросительной интонации.

— Успокойтесь.

Он почувствовал, как на его плечо медленно опустилась женская ладонь, и тут же вскочил на ноги, не понимая, куда ему теперь деваться от мерзкой мысли, что его завтрак совсем недавно лежал рядом с мертвецом. По всем известным ему меркам это было дикостью, граничащей с каннибализмом. Ему хотелось проблеваться, прополоскать горло и почистить зубы, но наружу из него просились лишь слова, звучащие на октавах, которые, как ему казалось ранее, были ему недоступны. Голова шла кругом, и он нащупал кончиками пальцев переборку на случай, если начнет падать в обморок.

— Это же варварство какое-то!

— Успокойтесь, — повторила она убаюкивающее и тоже поднялась на ноги. — Я понимаю, вам неприятна эта ситуация. Простите, я не должна была вам этого говорить.

— Не должны были говорить? — переспросил Петре, и желание проблеваться резко сменилось желанием поскорее принять душ. — Вы не должны были укладывать мертвеца вместе с нашей пищей!

— Успокойтесь, все в пределах санитарных норм, — продолжала она его успокаивать, но Петре упорно продолжал видеть в ней какое-то маленькое чудовище. — Тело не разлагается, и при этом оно хорошо упаковано.

— Но оно ведь… рядом с нашей едой! — выдавил он из себя силой. — Почему именно продуктовый склад?

— У нас на корабле лишь два помещения, в которых всегда поддерживается низкая температура, и одно из них не терпит источников лишней влаги.

— Но почему не криостаз?

— Компьютер не запрограммирован на заморозку людей, у которых нет пульса, — невозмутимо объясняла она. — А даже если обойти это ограничение, то он все равно не сможет накачать мертвое тело криопротектором.

— Но тело ведь рядом с едой! — продолжал он тараторить и всплеснул руками так, словно это был взмах крыльями. — Неужели вас это никак не смущает?

— Смущает, конечно, — ответила она смущенно, — но тут уж ничего не поделать.

По ее виду можно было смело заявить, что этот разговор смутил ее сильнее, чем труп в холодильнике напротив замороженных супов. Лишь когда Петре почувствовал, что ему стало немного душновато, он оттянул и без того свободный ворот своей майки, извинился за что-то по старой привычке и с проворством профессионального клептомана незаметно стащил раскладной нож, беспечно валяющийся на одном из стеллажей. Ему нужно было придумать хороший повод, чтобы покинуть Ирму раньше обещанного, но лгать ей в лицо ему не пришлось, ровно как и что-либо ей объяснять. На его лице было все написано, и Ирма не стала бросать ему вдогонку лишние вопросы.

Все стало резко легче и сложнее одновременно.

В его голове созрел невероятный по дерзости план, в котором он проникает в отсек криостаза и размораживает тело Бьярне, но к счастью или сожалению этот план пришлось выбросить из головы. На продуктовый склад вела чуть ли не единственная на всем корабле дверь, которая не имела ни замков, ни автоматики. Проходи и не задерживайся, только дверь за собой не забудь закрыть. Добравшись до первой палубы, он вытащил из кармана добытый нож и приложил его ко лбу. Холод металла оказал успокаивающее действие, и он почувствовал, что мысль о трупе на складе уже не кажется такой дикой.

С трупами у него были особые отношения. В начале своей карьеры он полтора года проработал в отделе криминальной хроники. Много общался со следователями, патологоанатомами, иногда с потерпевшими и их родственниками. Его учили, что каждый уважающий себя журналист обязан уметь засунуть свое личное мнение себе куда-нибудь поглубже и в любой ситуации сохранять беспристрастность. Его уверяли, что мир не может делиться на черное и белое, и поэтому Петре не вправе кого-либо винить, жалеть или оправдывать. Он должен был просто делать свою работу и все, но вскоре Петре понял, что в мире есть и черное и белое. Он считал, что работая в криминальной хронике он сможет вселять в сердца законопослушных людей уверенность в работе органов правопорядка, а в сердца преступников страх перед правосудием, но в результате страх вселился в него самого. Чем больше раскрытых преступлений он освещал, тем сильнее ужасался тому, какие монстры могут скрываться под видом совершенно невинного человека, и на какие чудовищные поступки они способны по причинам, которые не способен постичь психически здоровый человек. Ему часто приходилось слушать о работе очередного убийцы, но когда он увидел одну из жертв своими глазами, она сумела рассказать ему о своей незавидной участи куда больше, даже будучи мертвой. Убийцы сами по себе не так страшны, как их работа, и один единственный мертвец смешал в Петре такой крепкий коктейль из гнева и ужаса, что он использовал все свои связи ради личного присутствия на казни виновного, на чьих руках кровь еще семи человек.

Казнь была редким явлением, и представляла из себя не столько меру наказания, сколько обозначение позиции цивилизованного общества по отношению к преступности. Убийцу можно было умертвить множеством разных способов, чтобы после смерти использовать его тело в мединституте, в качестве донора органов или хотя бы в качестве удобрения, но казнь была просто вспышкой самой категоричности — смертник помещался в пирокамеру, и волна плазмы за долю секунды заставляла его тело исчезнуть. Казнь легкая, быстрая, но самое главное — показательная. Эта казнь показывала, что ни одной клеточке тела такого изверга нет места в этом мире.

Когда Петре стоял в комнате наблюдения, преисполненный предвкушением от свершения правосудия, он ожидал увидеть инопланетную тварь с рогами, клыками и налитыми кровью глазами, но увидел лишь мужчину, который еле переставлял ватные ноги в немом ужасе от осознания того, что его уже лишили права на жизнь, и через несколько секунд для него все кончится. Он молча выслушал приговор, который, наверное, уже успел заучить наизусть, скрылся в пирокамере, и на этом представление окончилось. Петре не испытал ни облегчения, ни радости от свершенного правосудия, зато ощутил, как этот мерзавец даже на пороге собственной смерти сумел напоследок нагадить ему в душу, ничего при этом не сделав. Чуть позже он спросил у своего более опытного коллеги, от чего же ему было так тяжело смотреть на казнь, и ответ сразу расставил все по своим местам.

«Если смерть человека не доставила тебе удовольствия, значит тебе в пирокамеру еще рано».

Петре все еще чувствовал, что его жизнь слегка отравлена, но мысль о том, что он сам не является монстром, его немного успокоила. Новости из криминального мира все еще давили на него, и он понял, что либо они сведут его с ума, либо превратят его в черствого циника, утратившего доверие к людям. Оба варианта ему не понравились, и тогда он перевелся в отдел производственных новостей. Он был уверен, что там он познакомится со множеством достойных людей, ежедневно творящих кучу маленьких чудес, наберется оптимизма и забудет все эти ужасы, словно страшный сон.

Но вот он посреди одного из самых безлюдных регионов космоса стоит перед дверью на продуктовый склад, сжимает нож в руке и готовится к встрече с еще одним мертвецом, который так же может многое рассказать. Петре заранее догадывался, о чем будет рассказ, но, как и каждый корреспондент, предпочитал услышать его вслух… или, в случае с мертвецом, увидеть своими глазами. К самому Бьярне он до сих пор не испытывал никаких эмоций. Возможно, он все же стал превращаться в циника.

Непосвященному человеку, избалованному цивилизацией (да, такому как Петре), могло запросто показаться, что буксиры дальнего следования отстали от своего времени на несколько веков. Внутри были механические кнопки, маленькие черно-белые мониторы, автоматические двери на устаревшей гидравлике, бортовой компьютер в четыреста раз больше, чем аналогичный ему на любой цивилизованной планете, и физические носители информации вместо цифровых. Но космоинженеры были иного мнения и не переставали утверждать, что эти громоздкие и в чем-то неуклюжие машины вобрали в себя самые величайшие технологические достижения за последнее тысячелетие, а все остальное — это лишь модные игрушки, которые порой создают больше уязвимостей, чем удобств.