— Мне страшно, — согласился он. — Не знаю, что ты мне сейчас вколола, но от страха это не помогает. Я не хочу умирать. И в тюрьму я не хочу. Но теперь меня ждет либо то, либо другое, и этот выбор будет совсем не за мной. Мне страшно до чертиков, Вильма. Ты это хотела от меня услышать?
— Да, именно это, — кивнула она и пробежалась пальцами по койке, пока не нащупала его ладонь. — Мне тоже страшно, и я тоже не хочу выяснять, что меня там ждет. Может быть, ты умрешь, и на моей совести будет еще одна жизнь, а может быть ты выживешь, и что тогда получится? Ты хотел отнять у меня мою жизнь, чтобы обменять ее на другую, а вместо этого я отняла у тебя твою жизнь, чтобы обменять ее на долгий тюремный срок. Наверное, ты заслужил все это, но я не чувствую никакой справедливости.
— Ну… — протянул Илья, и осторожно освободил свою ладонь от женских пальцев, все еще не доверяя собственному телу, — значит, нам обоим страшно.
— Хочешь, будем бояться вместе?
— Мы с тобой боимся слишком разных вещей, — едва заметно показал он головой и поморщился от неосторожного вздоха. — Все кончено, Вильма. Больше нет смысла делать вид, что мы нужны друг другу.
— Там мы делали вид? — удивилась она, не решив, как на это реагировать. — Было ли между нами хоть что-то, не основанное на лжи?
— Мы пытались, но что толку теперь об этом думать? — описал он в воздухе какой-то непонятный жест рукой. — Мне очень хочется обвинить тебя в том, что ты разрушила мечты, которые я вынашивал пятьдесят восемь лет, разрушила мою жизнь, жизни моих товарищей и свою собственную в придачу, но у меня все еще хватает сил признать, что в этом немалая доля моей вины.
— Нет, — возразила Вильма. — Вини лучше меня. Я не хочу просто стоять и смотреть, как ты взваливаешь на себя всю ответственность из благородных побуждений. Вини того, кто действительно во всем этом виноват.
— А какой теперь в этом смысл?
— Но ты ведь еще жив, — вновь поймала она его за руку и промолвила убаюкивающим тоном через натянутую, почти искреннюю улыбку, — и пока ты жив, еще слишком рано сдаваться.
Ему нечего было ответить. Он подарил ей свой едва уловимый взгляд и тут же отнял его, отвернувшись. Он не хотел запоминать это лицо, эти волосы и эти глаза, широко распахнутая синева которых отпечаталась в его памяти даже сильнее, чем бездонная чернота смотрящего на него пистолета в момент тихого скрежета от сдвинувшегося спускового крючка.
Вильма его понимала.
Она отпустила его руку и впустила в себя мысли о смерти. Возможно, эта тень человека, который едва не стал ей дороже всех остальных, доживала свои последние дни, и вскоре, как и полагалось теням, он исчезнет в лучах света. Она пятилась к выходу из лазарета, борясь с желанием остаться, и заставляла себя мысленно попрощаться с Ильей, подготавливая себя к самому худшему исходу. Смотреть, как умирают люди — это дурная привычка, особенно посреди космоса. Она была верным знаком, что надо что-то менять в своей жизни, и как можно быстрее.
Когда двери открылись, Вильма оглянулась на Илью в последний раз, и попыталась вспомнить, каким он был до того момента, как все его планы вместе с его устремлениями рухнули в бездну. От того человека оставалось лишь разочарование, и если и существовала сила, которая могла помочь ему примириться с окружающей действительностью, то Вильма ничего о ней не знала.
Совсем не так она планировала завершить свою карьеру.