— Я и теперь фельдшер, — с нотками гордости уточнила Линь. — Мне разрешили исполнять медицинские функции на «Магомете». Других людей с моим опытом в области травматологии там все равно не было.
— Ладно, теперь мне стало интересно. — Вильма с неохотой дала ей шанс выговориться. — Как погиб ваш пациент?
— С очень приятными ощущениями. У него были ожоги и раны от осколков, а еще он потерял много крови. Но он бы выжил, если бы я не ошиблась с дозировкой анальгетика.
— Наверное, это была не случайная ошибка.
— Ему было очень больно, а во мне было много сочувствия, — объясняла Линь все тем же непринужденным тоном, словно рассказывала о том, как обожглась о сковородку. — Примерно один и три промилле.
— То есть вы надрались?
— Нет, что вы? Просто я была в маленькую детскую стелечку. Никто и не заметил, пока пострадавший не перестал дышать.
— Все ясно. — Вильма издала хруст. На этот раз это были ее плечи. — Скажите, а вы случайно не психопатка?
— Мой психиатр сказал, что нет, и я решила поверить ему на слово.
— Для той, кто убил человека по ошибке, вы рассказываете об этом так, будто совсем ни о чем не жалеете.
— О, поверьте, я жалею об этом изо всех сил, даже когда ем бутерброд с вяленой говядиной. Просто этап, когда я готова была лить слезы при малейшем упоминании о том случае, для меня уже давно пройден.
— И что за этап у вас сейчас?
— Продолжать помогать людям, разумеется, — удивленно констатировала Линь. — Мне нравится верить, что не каждое убийство, совершенное по ошибке, обязано быть обоюдосторонним. Пусть меня накажут, лишат врачебной лицензии, но я для себя решила, что исправлюсь и не позволю списку моих личных достижений окончиться на такой печальной ноте. Вот таков мой текущий этап. Был, по крайней мере, пока мне не сказали, что мы летим обратно в цивилизацию.
Вильма не хотела ей сочувствовать. Она содрогалась от одной лишь мысли о том, чтобы в истории об убийстве отдать свое сочувствие выжившей стороне, но это было подобно падению с моста в реку — хочешь или нет, а промокнуть придется.
— Вам не обязательно пытаться строить новый мир, — неожиданно для себя самой сказала Вильма. — Вы и в старом сгодитесь. В космосе не хватает врачей. Уверена, стоит вам лишь достаточно настойчиво попросить, как вам тут же найдут место на коммерческом флоте.
— А если я не хочу в космос?
Это был замечательный вопрос, ответа на который могло и не существовать в природе.
— Ладно, Линь, вы мне окончательно испортили настроение для выпивки, — разочарованно выдохнула Вильма. — Забирайте с собой свою бутылку и вылейте ваш самогон в унитаз, если вас не затруднит.
— Это не самогон, — возразила Линь. — Это порошковый лимонад.
— То есть вы обманули меня?
— Ничего подобного. Однажды я совершила страшную ошибку, и вы должны понимать, что с тех пор мои отношения с алкоголем изрядно подпортились.
— Ни разу не пробовала порошковый лимонад, — призналась Вильма, вновь ощутив сухость во рту. — Он хоть вкусный?
— Ничего общего с нормальным лимонадом.
— Хорошо. — Вильма встала на четвереньки, стараясь не заныть от боли в затекшем теле, и поползла по направлению к голосу навязчивой компаньонки. — Если вы дадите мне глотнуть, я разрешу вам тут остаться еще ненадолго.
Ленар узнал приглушенный переборкой голос еще до того, как открыл дверь в кают-компанию. Сначала он решил, что обознался, ведь Ирма никогда не разговаривала так громко, особенно когда речь шла о семьях и потраченном времени. Ее неровный тон выдавал нервозность, словно она объясняла родителям, как именно разбилась банка с вареньем, а ее заикание делало речь рваной, словно склеенная скотчем книга, в которой не хватало нескольких мелких кусочков.
Это была Ирма, — твердо решил Ленар и шагнул в кают-компанию.
— …представьте, если бы это был десятилетний контракт, — почти невозмутимо продолжила Ирма, не наградив вниманием темный силуэт, выросший на пороге. — Получается, что через каждые десять лет отработавшему члену экипажа пришлось бы искать замену в порту прибытия, а с нашей рабочей спецификой и затрудненным сообщением между мирами это невероятно сложно. Наша работа непопулярна, и конкурс на должность в межзвездных перевозках невероятно маленький, поэтому высок риск, что замены отработавшему кадру вообще не найдется. Считается, что семидесятилетний контракт на сегодняшний день — это самый доступный компромисс. Приток новых кадров требуется не так часто, и по истечении семидесятилетней службы мы выходим в общество все еще готовыми вести полноценную жизнь и заводить…
Петре прервал ее неуверенный монолог одним непринужденным щелчком кнопки, и Ирма исчезла, растворившись во тьме и голом металле переборки. Несколько последующих секунд в воцарившемся полумраке была видна лишь тень от прежнего корреспондента, заряженного энтузиазмом и полным устремлений вершить дело просветительского аппарата. Мягкий свет вновь залил собой все помещение, осознав, что больше не разбавит очертания картинки, нарисованной лучами проектора. Тень Петре так и осталось тенью. Его покрасневшие глаза ярко выделялись на посеревшем лице, а кожа обвисла, словно сдавшись на милость искусственной гравитации. Ленар не знал, в какой момент с ним произошли этим метаморфозы, но лишь краем глаза выловив его более молодое лицо из проекции он осознал, что этому человеку жизненно необходим хороший отдых.
Что такое отдых, Петре не суждено было вспомнить еще год с небольшим придатком.
— Работаете? — поздоровался Ленар, и его рука нырнула в шкафчик в поисках кружки.
— По-очти, — протянул корреспондент сквозь глубокую зевоту. — Я ведь вам говорил, что когда-то работал в криминальной хронике?
Ленар обдумал вопрос за то время, пока вынимал свою кружку одной рукой и включал титан другой.
— Напрямую нет, но догадаться было не сложно, — ответил он, отмеряя в свою кружку полторы ложки сахара. — Я долго думал, откуда в вас такая недоверчивость к людям, но теперь, кажется, все очевидно.
— Я не недоверчив. Просто с некоторых пор стараюсь быть настороже. — Он наблюдал за тем, как кружка с глухим стуком касается столешницы, и в его лице читалась жажда чего-то бодрящего. — Пару лет назад мне казалось, что я зря пошел в криминальную хронику. А сейчас мне начинает казаться, что я зря вообще пошел в журналистику.
— Вам не понравился материал, который вы собрали?
Чайный пакетик упал в кружку, испустив легкий аромат бергамота.
— Не сочтите, что я критикую вас и вашу команду, — тут же начал Петре оправдываться, словно уже сказал что-то лишнее. — Но я, кажется, зря согласился на эту командировку. Я ведь должен был показать людям, что работа в дальнем космосе не так ужасна, как ее принято представлять, но я, кажется, сильно переоценил свои возможности.
— Но у вас уже есть неплохой материал, — указал Ленар на камеру, провода которой все еще тянулись к проектору. — Мы старались и мы содействовали вам.
— Вы все сделали в лучшем виде, — успокоил его Петре. — Но я так много узнал о работе в дальнем космосе, что теперь чувствую себя лжецом. Я не знаю, как после этого убеждать людей занять ваше место.
— Кажется, вы не совсем правильно поняли нашу текущую ситуацию, — повертел Ленар в руке свою кружку, дожидаясь капитяка. — В космосе нет пиратов. То, что с нами случилось — это беспрецедентный случай, и это просто невероятно чудесное совпадение, что он выпал именно на вашу командировку. Мы грузоперевозчики, и наша работа по большей части скучна. Она настолько скучна, что мы месяцами пережидаем в заморозке, чтобы не умереть от скуки.
— Думаю, я хорошо понимаю нашу текущую ситуацию, — усталым голосом промолвил Петре, без интереса грея взгляд о шумящий водой титан. — Меня волнует не то, что ваш корабль захватили пираты, а то, сколько времени пройдет, прежде чем повторится нечто подобное.
— Думаю, что немало.
— Возможно, мы сейчас действительно стоим на пороге эпохи космической организованной преступности, как вы и предсказывали. — Его голова безвольно облокотилась на столешницу, стремясь продавить в ней вмятину тяжестью своих мыслей. — Этот беспрецедентный случай никто не забудет, и я боюсь даже представить, что будет дальше. Может, вас все же начнут вооружать, списав вашу победу на слепую удачу, а может и спустят все это на тормозах, и тогда кто-нибудь еще захочет попытать удачу в поисках путей к космическому сепаратизму. Я не уверен, что все останется так, как было прежде, а значит я не могу быть уверен, что мой материал морально не устареет к тому моменту, как я прибуду в Солнечную систему.
