Загнанный в ловушку Андре выставил ладонь, выпуская заряды магии — шипящие молнии, воющий ветер и огонь, — но воин Иксакс даже не обнажил свой огромный меч. Вместо этого он поднял закованный в броню кулак, крепко сжал его и опустил вниз с силой падающего гигантского дерева.

Одним ударом Иксакс раздавил Андре, превратив его в бесформенную массу расколотых костей, раздробленного черепа, рассыпавшихся зубов и брызг крови. Он снова поднял латную перчатку и опустил ее на уничтоженный труп, превращая останки в мякоть.

После еще семи ударов от повелителя плоти осталась лишь большое красное пятно. Кровь, размазанные ткани и костная пыль забрызгали пол, стены и потолок галереи.

Иксакс расправил огромные ноги и выпрямился. Он уничтожил своего создателя и мучителя, но не был удовлетворен, прождав пятнадцать столетий. Он был создан для разрушения, поэтому отправился дальше, чтобы уничтожить все, что попадется ему на глаза. Все.

Когда в тренировочных ямах раздались шум и крики, Бэннон догадался, что происходит, и в нем встрепенулась надежда. Кажется, переполох был даже больше, чем в прошлый раз. Судя по звукам, это была не обычная стычка, а откровенная война.

Бэннон подошел к решетке камеры, выглянул наружу и увидел людей в коричневых одеждах, спешивших на территорию бойцов. В этот раз они скинули капюшоны, вызывающе демонстрируя свои лица. Мятежники кричали, гоня вперед выпущенных на волю животных.

Два черных колючих волка прыгнули, щелкая челюстями, но они больше стремились сбежать, чем кого-то загрызть. Три леопарда рысью бежали по туннелям, огибая упавшие тела и не обращая внимания на больших болотных драконов, торопливо переставлявших мощные чешуйчатые лапы.

Бэннон потряс решетчатую дверь камеры, отчаянно желая освободиться. Он хотел сбежать, как эти звери, и вырваться из своей тюрьмы. Юноша был без рубашки, в ранах и синяках, одетый только в набедренную повязку бойца. После энергичных тренировок он стал поджарым и мускулистым, как никогда прежде.

Он был в ловушке, его держали за игрушку, которую можно бросить на боевую арену для развлечения жителей Ильдакара.

— Прошу, освободите меня! — забарабанил он по решетке.

— И нас! — вторили ему другие бойцы, стуча по прутьям клеток.

И мятежники в капюшонах вняли их просьбе. Последователи Зерцалоликого взяли ключи и рассредоточились по туннелям, перебегая от одной камеры к другой. Бойцы в клетках мрачно смотрели на них, ожидая, когда им откроют дверь. Пленники кричали все громче:

— Освободите! Освободите меня!

Повстанцы отпирали замки и распахивали решетки. Мускулистые новички и закаленные воины медленно выходили в коридоры, растерянно моргая и будто не зная, что делать дальше.

— Вы по-прежнему можете сражаться! — прокричал из своей камеры Бэннон. — Хватайте оружие! Мы можем сражаться за свободу. — Он снова загремел своей решеткой, а затем пробормотал: — Если я когда-нибудь выберусь отсюда.

Одна мятежница бросилась к камере Бэннона и встретилась с ним глазами через решетку. У нее был суровый взгляд, и выглядела она немолодо, но Бэннон понял, что ей не больше сорока лет, просто жизнь в рабстве истощила ее жизненные силы и выжала как старую тряпку. Она возилась с ключом, вставив его в замок и пытаясь повернуть. Женщина морщилась от напряжения, но замок не поддавался.

— Не тот ключ, — подсказал Бэннон. Он бессчетное множество раз видел, как Лила открывала дверь. — Нужен медный.

Женщина выбрала другой ключ из связки.

Выйдя в галерею, освобожденные бойцы бросились к арсеналу. Не обращая внимания на стойки с затупленными клинками и деревянными тренировочными шестами, они схватили короткие мечи, которыми сражались на боевой арене.

Мятежники подсказали им, кого надо чествовать:

— За Зерцалоликого!

Бойцы подхватили клич, а один из людей в коричневых балахонах добавил:

— И за Никки!

— За Никки! — отозвалось общее эхо.

Сердце Бэннона подпрыгнуло. Никки! Никки была здесь! Женщина с другой стороны двери нащупала медный ключ и вставила его в замок. Она посмотрела на Бэннона и улыбнулась.

Но она не успела повернуть ключ в замочной скважине. Болотный дракон с шипением бросился к ней и сомкнул челюсти на ее ногах. Он дернул жертву к себе, и, хотя она схватилась за прутья решетки, ящер пересилил хватку женщины и оторвал ее от двери камеры. Бэннон протянул руку через решетку, пытаясь ухватить женщину, но ящер бросил ее на каменный пол. Мятежница молотила кулаками, а из ее израненных ног хлестала кровь. Рептилия щелкнула зубами и откусила ей руку до самого локтя, хрустнув костями.

Ключ выпал из замка, со звоном отскочил от каменного пола и укатился. Бэннон колотил по решетке, отчаянно пытаясь вырваться, чтобы помочь несчастной. Когда болотный дракон прокусил ей горло, лишив последних крупиц жизни, руна сожжения на амулете воспламенилась, и тело мятежницы объяло потрескивающее обжигающее пламя. Огонь разгорелся и перескочил на большую рептилию. Монстр зашипел и откатился прочь, но его чешуйки почернели, а живот раздулся, когда буйное пламя проникло в его внутренние органы.

Бэннон упал на колени, но дверь камеры все еще была закрыта. Он просунул руку между прутьями, уперся плечом в решетку и потянулся к ключу, который лежал неподалеку от тлеющих останков женщины, пытавшейся ему помочь. Бэннон вытянул пальцы и вдавил плечо в решетку, чтобы приблизиться к своей цели хоть еще на волосок. Наконец, кончик указательного пальца коснулся края ключа. Юноша осторожно его погладил, добившись слабого движения в свою сторону, затем повторил движение, и ключ оказался достаточно близко, чтобы можно было зацепить его кончиком пальца. Бэннон сжал ключ в ладони, словно тот был величайшим сокровищем.

Просунув руку через прутья, юноша наощупь вставил ключ, повернул его и услышал щелчок. Волна слабости и облегчения разжижила его кровь. Бэннон тряхнул головой, дрожа, и толкнул решетчатую дверь камеры.

Повстанцы и освобожденные бойцы разбежались по галерее, растерянные, но оживленные. Они сразились с грозным пятнистым кабаном, загнав его в один из больших туннелей, ведущих в город — там зверь мог вызвать еще больший хаос.

Крупный и лысый опытный боец вышел из камеры и сердито огляделся. Один из мятежников протянул ему меч:

— Сражайся! Бейся за свою свободу.

Старый боец схватил меч, ухмыльнулся и вонзил его в сердце повстанца. Изумленный мужчина в балахоне рухнул на колени и упал ничком, а потом вспыхнул погребальным костром.

— Мы сражаемся за Ильдакар, — прорычал матерый воин, — не за Зерцалоликого!

Он шагнул вперед, держа в руке окровавленный клинок. Мятежники в коричневых балахонах были потрясены тем, что один из рабов обратился против них. Четверо освобожденных бойцов подбежали к опытному воину, подняв мечи.

— Нет! Мы сражаемся за себя и за будущее, — крикнул один.

Лысый мужчина был застигнут врасплох и стал защищаться, когда четверо молодых бойцов набросились на него.

— Мы не сражаемся за Адессу! — Один воткнул ему меч в плечо.

— Мы не сражаемся за властительницу! — выкрикнул второй, вонзая клинок в его живот.

— Мы сражаемся за Зерцалоликого и за Никки! — кричали бойцы, вновь и вновь нанося ему удары. У старого воина не было шансов.

Когда дверь камеры наконец открылась, Бэннон выскочил наружу, чтобы присоединиться к остальным.

— За Никки! — крикнул он, надеясь, что Никки здесь и услышит его. Он перепрыгнул через маслянистый дым от тлеющей кучи перед его камерой. Ему нужно оружие — и не любое, а его собственное.

Другие бойцы взяли привычные короткие мечи, с которыми они тренировались, но Бэннон знал, что Лила хранит его завернутый в ткань клинок в высокой нише. Он побежал туда, не обращая внимания на сражающихся вокруг людей. Юноша вытащил свой меч из углубления в стене из песчаника. Крепыш упал ему в руки, и он сдернул ткань, обхватив ладонью обмотанную полосками кожи рукоять.