«Слава Элоиму, что стороной прошло», — думает она.

>>>

Выбежав на улицу, Хэш Оумер сбрасывает подранный и прожённый плащ и принюхивается.

Несмотря на сентябрь, ночной воздух прозрачен. Такое иногда случается по ночам, когда с моря налетает ветер с берегов Западной Великой империи. Запах чудовища выделяется на фоне бриза, словно уроженец Десяти Островов в толпе восходников. Оумер бросается в погоню.

Узкие улочки Мохнатого угла кажутся ему чьей-то издёвкой. Район для бедных и тех, кого называют бедными за глаза, застраивался густо, чтобы втиснуть как можно больше людей. Видимо, лабиринт из кирпича, дерева и штукатурки чем-то напоминает тварям родные края — их постоянно тянет сюда. Хэш может по пальцам пересчитать все охоты на Мраморной дороге, в Портах или на Кричащем острове.

Шест мешает, то и дело бьётся о стены и Хэш не раз, и ни два думает бросить его. Но нельзя. Лаборатория так печётся о секретности, что исходит пеной каждый раз, когда оперативники теряют снаряжение. Одно дело, если бы ненавистный кханит переломился в бою, но шест сделан на совесть, к тому же его укрепили барзелем, металлом, недавно выделенным из тел обещвреженных «гостей». Теоретически он подвижен и может управляться мыслеформами, но в бою Хэшу не удаётся сконцентрироваться и преобразить металлическую набойку в нижней части шеста, так что приходится пользоваться электровилкой. Против сегодняшней цели она помогает слабо.

Хагвул шумит, несмотря на вошедшую в права ночь. Многие жители позволяют себе лишку, потому кабачки да питейные не закрываются до утра. Где-то гаркает низкий мужской голос и стучат о стойку кружки. То ли хохочет, то ли визжит женщина. Пару раз до чуткого слуха Хэша доносятся стоны и придыхания из-за неплотно закрытых форточек.

Районы города отличаются друг от друга, но Мохнатый угол стоит особняком. Наполовину подчиняющийся Кричащему острову, наполовину вотчина банд и преступных группировок — он напитался культурами и предрассудками всего света, пышным цветом расцветшими на плодородной почве бедности и недовольства. Крошечные забегаловки всех мастей наполняют воздух Мохнатого угла ядрёной смесью запахов: жареная свинина, конина, крысятина, рыба и насекомые пополам с ароматами кофе, чая и настоев на травах, прогорклого подсолнечного масла, печёного теста, свежих, консервированных и гнилых овощей, тушёных бобов и грибов, плавленного сахара, карамели, шоколада, сдобы и бог знает чего ещё. Многие туристы с непривычки опустошают желудки в ближайшую канаву, что только усложняет густое и яркое амбре перенаселённого района Хагвула. Впрочем, вдалеке от самых ходовых улиц — Красного проспекта и Площади Семи оливок — ситуация поспокойнее, но и смотреть там особо не на что.

Хэш редко позволяет себе вылазки в город. Делу тут даже не в секретности, над которой трясётся руководство СЛИМа. Скрыв свою истинную природу под бинтами и капюшоном, Оумер может гулять по шумным улицам суетного города. Вот только не может почувстовать себя местным. Несколько раз он пробовал открыть лицо, но результатом всегда становился не страх даже, а ужас в глазах тех немногих, кому повезло встретиться с живым иномирцем. Хэшу постоянно говорят, что Хагвул — единственный Вольный город во всём Хаоламе. Место, где рады каждому. Почти каждому.

В конце концов, Оумер смирился с тем, что люди, чьё спокойствие он каждый месяц оплачивает собственной кровью, никогда его не примут. И успокоился. Даже получал удовольствие от роли защитника, надёжно укрытого тенями. К тому же в СЛИМе, где люди постоянно сталкиваются с другим миром, забыть о собственной чужеродности легче, чем в переполненном шумном городе. Ведь в лаборатории его никто не боится и не называет «монстром». Не называли. До сегодняшнего дня.

«Забудь», — приказывает себе Хэш.

Возле дома, укутанного строительными лесами, фюрестер останавливается. Запах, почти осязаемо парящий в воздухе густым комком смрада, резко уходит вверх. Охотник прикасается к опоре. Та подрагивает, но лениво, едва-едва. Тварь уже высоко. Хэш шепчет под нос несколько слов, не достойные приличного общества, откидывает сетку и лезет наверх.

Леса сработаны на совесть, но всё равно покачиваются, отчего фюрестеру не по себе. Подобным конструкциям он не доверяет и удивляется, как люди свободно по ним расхаживают, а некоторые даже скачут. Ещё он вспоминает об устройстве, прототип которого глава инженеров СЛИМа показывал ему недавно. Он назвал его «лавором» и уверял Хэша, что это будущее, которое облегчит работу оперативников.

«Представь, ты в любой момент сможешь связаться с Хак или Резой! — вспоминает Хэш слова мандсэма. — Представляю, друг мой. И с радостью воспользовался бы этой возможностью прямо сейчас!»

Фюрестеры никогда не выходят на охоту в одиночку: специальный отряд поддержки — ибтахины, проводят разведку, разворачивают оперативный штаб, оцепляют периметр и обрабатывают свидетелей после того, как свистопляска заканчивается. Хэш догадывается, чем заняты сейчас подручные Резы Ипора: опрыскивают проснувшихся жителей цикароном, смотрят в их стекленеющие глаза и рассказывают сказки, которые на утро для свидетелей станут воспоминаниями.

«В квартире того бедолаги придётся постараться, — с усмешкой думает Хэш. — Но где, чёрт бы её побрал, Хак?!»

Охотник не видел напарницу с того момента, как вошёл в злополучный дом. Конечно, ещё на выгрузке он заметил, как она тяжело ступает на левую ногу, трёт бедро и старается морщится так, чтобы никто не заметил, но одной боли не достаточно, чтобы остановить Хак.

«Ковыляет за мной и проклинает весь белый свет», — думает Хэш, преодолевая очередной этаж.

Оказавшись на вершине, он сразу натыкается на огромную дыру, сквозь которую тварь забралась под крышу. Хмыкнув, охотник пригибается и соскальзывает в темноту. Мрак его янтарным глазам нипочём.

Дом не из новых: скрипит и потрескивает. Пахнет влажной штукатуркой, пылью, деревом и кизеримом. Гниль, скисший мёд, металл. Не глядя под ноги, Хэш перешагивает через пирамидку из кирпичей и вляпывается в лужу чёрной жижи.

— Да что б… — ругается он, как тут же сбоку его окатывает волна смрада и охотник инстинктивно подаётся назад. Тварь пролетает мимо и с грохотом врезается в стену. Кладка исходит трещинами и кренится. Из пасти чудовища вырывается рык, переходящий в бульканье. С помощью щупалец чудовище принимает вертикальное положение, отталкивается и бросается на врага.

Хэш уходит в сторону и делает несколько выпадов вилкой. Он метит в глаза, но по голове не попадает и зубцы погружаются в студень моллюска, без особого ущерба для твари.

— Цонова дочь! — рычит Хэш и прыгает на чудовище. Решение не из лучших: он седлает кизерима, но два щупальца тут же взмывают вверх. Одно обвивает левое запястье, второе — шею. Свободной рукой охотник пытается вонзить кханит в череп, но роняет его и шест отлетает в сторону. Перед глазами расцветают черные круги орхидей.

«Сейчас…», — думает фюрестер, представляя, как в комнате возникает Хак и одним метким ударом в глазницу останавливает чудовище. Но напарницы нет, а присоски сжимают горло, вдобавок обжигая кожу. Не придумав ничего лучше, Хэш вслепую шарит по лохматой голове твари, пока не находит глаза. Большой палец с размаху впивается в упругое, но податливое желе.

Монстр ревёт, ослабляет хватку и мечется, пытаясь сбросить охотника. Хэш освобождает шею, но, придя в себя, кизерим опутывает щупальцем и правую руку наездника. С неожиданной силой он поднимает охотника и бросает через всю комнату. Хэш врезается в тачку, доверху наполненную сухим цементом, перелетает через неё и опрокидывает содержимое на себя.

Густое облако смеси взлетает в воздух, скрывая охотника от взгляда и нюха чудовища. Оно прыгает следом, откидывает в сторону тачку, мечет щупальцами по полу, но фюрестера там уже нет.

Мысли Хэша путаются, дышать больно. Он слышал сухой треск и не сомневается, что это подали голос рёбра.

Оружия у него нет. Прячась, он натыкается на лопату и прихватывает её с собой: тяжёлое древко, потемневшее от времени, на вид крепкое, а полотно, если повезёт, может отсечь чудовищу голову. Единственное, в чём сомневается Хэш — в оставшихся силах.