— Что это за кальбовы дети!? — спрашивает один из патрульных.

— Катхачи, — сплёвывает Реза. — Распоследние ублюдки из закатников.

— Пики…

— И они умеют поль… Хэш!

Охотник перемахивает через телегу, за которой прячутся отступающие, и стреляет. Алая вспышка, сдавленный крик — выстрел выводит из игры троих катхачи за раз. Командир отряда яростно выкрикивает приказ. Закатники бросаются в бой. Небольшому отряду беглецов приходится контратаковать.

Первым падает один из патрульных и, почти сразу, ополченец. Трое хагвульцев, закрывая от пик Боевую Сестру, отступают назад.

Хэш пропускает два удара. Пуля бьёт в плечо, но гораздо опаснее узкий разрез на животе и другой, в паре миллиметров от него. Реальность искажается, становится плоской. Моргая, Хэш теряет сразу ворох секунд. В какой-то момент Реза вталкивает его в дом. Тяжёлая дверь гулко ударяется о косяк, и через мгновение в неё начинают барабанить.

— Тащи его наверх! — кричит ибтахин сестре. Рама от вешалки для одежды клинит дверь, но катчахи и восходники лезут в окна. Реза стреляет в ответ, голубая молния даже достаёт кого-то, но врагов слишком много. Ибтахин отступает вслед за раненым охотником и сестрой.

«Почему… так… тяжело…» — думает Хэш. Длинные паузы возникают даже между мыслями. Когда его подхватывают сестра и Реза, он решает, что не будет опираться на них, но с каждой ступенькой всё большая часть веса микнетава опускается на плечи людей. За окном что-то громко свистит, раздаётся грохот и треск. Сквозь окна внутрь льётся яркий белый свет, а испуганные крики людей снаружи быстро превращающиеся в вопли ужаса.

«Ещё… один…» — думает Хэш, и тут что-то проплывает над головой, невидимое глазу, но отражающееся где-то внутри, на том уровне чувств, который относят к бессознательному. Хэш наваливается на Боевую Сестру и ибтахина, заставляет их растянуться на полу. Так, чтобы невидимая граница осталась над их головой.

— Хэш!

— С…тщ… — пытается сказать он, но язык превращается в неповоротливого слизня.

За пределами дома воцаряется тишина. Хэшу кажется, что он оглох.

С едва слышным хлопком крыша и большая часть второго этажа перестают существовать.

>>>

Она не разваливается, не обращается в прах — просто исчезает в один миг. Дневной свет обрушивается внутрь, и Хэш с удивлением обнаруживает, что он жжётся. Боевая Сестра вскрикивает и накрывает голову руками, Реза цедит что-то матерное, откатываясь в тень. Охотник же напротив, встаёт. Боль, причиняемая светом, неожиданно приятна. Он нежится в ней, а в это время кожа на лице и руках сворачивается и тлеет.

Всё заканчивается в один миг.

Свет пропадает. Хэш открывает глаза и смотрит в ослепительно-яркое голубое небо, которого Хагвул не должен видеть до апреля. Охотника поражает его громада, его безбрежность и бесконечность. В конце концов, он натыкается взглядом на странный предмет, висящий в воздухе, и концентрируется на нём, чтобы не рухнуть в бездну над головой.

Предмет ограничивает небо. Нечто круглое, похожее на яйцо из обсидиана или чёрного бархата, парящее в нескольких десятках метров над Кричащим островом. Кажется, что оно вращается, но точно определить нельзя. Битва замирает. Нападающие, разглядев таинственный предмет в небе, панически ищут укрытия.

— Университет!

— В укрытие! В укрытие!

В головах сотен людей проносится мысль, что Университет обратился к последнему аргументу. Такому, после чего на месте Хагвула не останется ничего и никого. Выжженный, навеки отравленный кусок земли. Нечто подобным СЛИМ действительно располагал, но на общем совете его решили не использовать.

Поверхность яйца подвижна. Чёрная жидкость начинает медленно стекать, обнажая сияющую серебром поверхность. Некоторые люди ахают, узнав субстанцию, из которой состоит кхалон.

— Не может быть, — шепчет под нос Мадан Наки, снимая треснувшие очки. Он тяжело и с присвистом дышит, на его щеке красуется длинный ожог. Как и все обитатели Хагвула, Мадан вышел на защиту своего города, и многие позже рассказывали о странном человеке, который появлялся будто из воздуха в самый последний момент и спас не одну жизнь. Он поднимал баррикады, резал восходников, защищал отступающих на брошеных улицах Мохнатого угла и выходил в одиночку против двух, трёх, пяти врагов разом, сдерживая их, пока хагвульцы оступали на Кричащий остров. Никто так и не узнал, как его зовут, но все сходились на том, что исчезал он так же внезапно, как и появлялся.

Яйцо меняет форму, разрастается, превращаясь в пульсирующий овал с отростками по краям. Они напоминают усики насекомых и тянутся в разные стороны, будто изучая окружающее пространство.

— Хэш? Хэш?! — кричит Реза, поднимаясь. Боевая Сестра лежит без движения, и только слабый хныкающий плач говорит, что она ещё жива. Её кисти покрыты ожогами, одежда кое-где почернела. Ибтахин переводит взгляд на охотника и видит, что тот замер, молитвенно вскинув руки в сторону нового кхалона.

— Что происходит?

— Она.

— Кто?!

— Юдей.

Реза замирает.

— Она же…

Больше ибтахин не успевает ничего сказать. Испускаемый новым кхалоном звук, низкий гул, почти на пределе человеческого восприятия, прибавляет в громкости. Вот уже все, находящиеся в Хагвуле, закрывают уши, но гул проникает сквозь мельчайшие отверстия, втягивается в поры, вгрызается в кости и заставляет ныть дёсны, глазные яблоки и виски. Некоторых начинает тошнить, другие падают в объятия припадков. Тонкая плёнка кхалона натягивается. Звучат призывы к оружию, все, кто ещё может стоять на ногах, поднимают ружья, винтовки и тцарканы и направляют их на портал. И хагвульцы, и чужаки.

— Глупо… — шепчет Хэш. Его зрение меняется. Глаза заволакивает белёсой поволокой, и теперь он видит весь город разом, как будто с высоты. Двоевидение вгрызается когтями в истерзанный мозг, но он не может и не хочет его прекратить. Что-то внутри натягивается до предела, и только благодаря этому неведомому он держится на ногах.

С громким треском рвущейся ткани диковинное создание входит в человеческий мир.

>>>

Оно напоминает женщину лишь отчасти, соотносясь с привычной людской внешностью примерно так же, как работа авангардного художника соотносится с реальностью. Красивая? Уродливая?

Подобрать определённый эпитет сложно: кожа, или то, что заменяет её, постоянно находится в движении. Основу её составляет чернота, свойственная космосу и глубоким морским безднам, поверх сияют голубые и лиловые звёзды, пробегают рыжие протуберанцы, а яркие пульсары вспыхивают на груди и спине. С какой бы точки разрушенного и наполовину захваченного Хагвула не смотрели люди, они видят лишь тонкий силуэт с непропорционально длинными руками и ногами. Он держится в воздухе неясным способом, порождающем в душах людей смутную тревогу.

— Э… это…

— Она, — говорит Хэш. Он раскачивается из стороны в сторону, но Реза не решается к нему подойти. Лицо гиганта светится спокойствием, улыбка трогает губы. Он так и не рассказал, что случилось с Юдей в Тебон Нуо. Да, и как он остановил вторжение — тоже.

«Морав? Не может быть».

Силуэт мелко вибрирует. Он поворачивается из стороны в сторону, при этом в воздухе остаётся след, будто реальность не поспевает за ним. Наконец, оно замирает, взгляд сияющих глаз устремляется в сторону Портов. Реза ёжится. Ему кажется, что существо изучает дом, в котором они прячутся.

— Хэш, надо уходить.

Гигант не отвечает. Он смотрит на парящий в воздухе силуэт.

— Хэш…

Существо исчезает и с лёгким хлопком возникает в комнате прямо напротив гиганта.

Реза пятится. Иррациональный ужас замораживает мысли и сковывает тело.

— Хэш… — произносит существо. Его голос, если это можно назвать голосом, рождают не связки, но окружающее пространство. Вибрируют дерево, металл, камень, воздух, кости внутри ибтахина. Не будь Реза так напуган, он бы узнал тембр.

— Ю… Юдей, — шепчет охотник. Колени подгибаются, и он валится вперёд, чуть не падая на существо. Хэш глубоко дышит, изо всех сил сдерживает рвущий горло вскрик, но несколько звуков проскальзывают сквозь зубы.