— Мар Оумер, я…

— Ничего страшного. Кажется, мар доктор звал вас.

— Д… да.

— Всего доброго, — чуть слышно произносит мар Оумер. Дверь за пулей выскочившей медсестрой закрывается. Щёлкает дверной замок.

— Что ж, гэвэрэт Морав, позвольте представиться. Хэш Оумер.

Женщина на кушетке цепенеет. Она смотрит на тёмную фигуру и пытается по голосу представить себе того, кто сейчас выйдет к ней. Отдельные детали, вроде тяжёлого квадратного подбородка или массивных бровей никак не удаётся собрать в более-менее общую картину.

— Я…

— Вам тяжело говорить?

— Что?

— Вам тяжело говорить? — повторяет мар Оумер медленнее.

— Нет.

— Хорошо. Хотите пить?

Юдей глубоко вздыхает, прислушивается к себе.

— Да.

— Тогда сейчас я налью стакан воды, сниму ремни и дам его вам. Хорошо?

— Хорошо.

Он двигается мягко и быстро, с опасной грацией хищника, хотя в первую секунду Юдей кажется, что обладатель такого массивного тела обязательно должен быть неуклюжим. Широкие плечи, длинные руки. Гость постоянно остаётся в тени, так что рассмотреть его как следует не удаётся. Тогда Юдей закрывает глаза и принюхивается. Обострившееся обоняние тут же вычленяет лёгкий след пота и духов медсестры, какой-то яркий химический запах, исходящий от белья и одежды, призрачный кисловатый аромат инъекции, сырой штукатурки, сухой дух дерева. Хэш Оумер будто бы не пахнет вовсе.

«Но ведь это невозможно».

— Пожалуйста, не открывайте глаза. Прошу.

Юдей подчиняется, чувствуя, как ослабевает давление на ногах, потом выше — на бёдрах, на поясе, груди, обеих руках и, наконец, шее. Ей тут же хочется открыть глаза и поблагодарить спасителя, но что-то удерживает. Будто в словах гостя скрывался гипнотический приказ.

«Свой», — думает Юдей, и тут же понимает, что эта мысль принадлежит не ей, а кому-то другому. Тому, у кого ещё не нет своего голоса в её голове. Юдей напрягается, ёрзает и всё-таки открывает глаза.

Хэш Оумер стоит рядом с кроватью, держит стакан, наполненный до краёв. Он выше, чем Юдей представляла, но поражает её совсем не это. Хэш не человек.

Кожа на его лице и руках иссиня-чёрная и, как будто, матовая. Цвет настолько неестественный, что больше походит на грим.

«Но зачем…»

— Слишком рано, гэвэрэт Морав. Торопливость может вас погубить, — говорит он, протягивая стакан. — Держите. Лучше левой. Правая сильно повреждена и до сих пор не восстановилась.

Юдей пытается взять стакан, но едва-едва отрывает руку от покрывала. В носу щипет. Хэш склоняется над кроватью, бережно просовывает руку под плечи женщины и приподнимает её. Второй он подносит стакан к губам. Юдей пьёт жадно, так что даже не сразу замечает, что вода — ледяная. Кашель не заставляет себя долго ждать, но у пациентки хватает сил повернуть голову в сторону от посетителя.

— Торопливость, помните? — напоминает Хэш, садясь рядом. Он даёт Юдей спокойно откашляться, бесстрастно наблюдая за ней.

Вблизи Юдей удаётся разглядеть больше. Оказывается, всё это время гость скрывается глаза за большими круглыми очками, похожими на те, что носят авиаторы. Затемнённое стекло не пропускает свет. Очки скрывают не только глаза, но и внушительную часть лба. Другое дело — нос. Широкий и будто слегка приплюснутый, от чего Юдей находит в чертах гостя сходство с амфибией. Большие губы чуть светлее оттенком, чем кожа. Мысль о том, что Хэш, зачем-то, наложил на себя грим не покидает Юдей ни на секунду.

— Интересно, — говорит он. В его голосе почти нет интонаций. Вспоминаются фантастические истории об автоматонах, которые мыслят, но не испытывают чувств.

— Что вам интересно? — спрашивает она. Голос дрожит, так что получается немного визгливо. Юдей морщится.

— Ваше лицо. От сапранжи вам достались глаза и цвет кожи, но нос, губы, лоб как у чистокровного закатника. Ваша мать родом из Западной Великой империи?

— Д… да.

— Интересное сочетание. Думаю, вы уникальны, гэвэрэт Морав.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вам стало лучше?

— От воды?

Хэш молчит. Юдей чувствует, что он смотрит ей прямо в глаза, но из-за очков не может понять, так ли это на самом деле.

— От воды, от того, что на вас больше нет ремней, от пробуждения. Вы долго были в коме.

— Долго? Какое сегодня число?

— Двадцать девятое сентября, — отвечает Хэш.

— Что?! Я не… Кашива…

— Прошу, гэвэрэт Морав, не волнуйтесь. Вам вредно волноваться. Мы уведомили вашу соседку, что вы срочно отбыли на раскопки, которые спонсирует Университет. Также мы внесли плату за квартиру на год вперёд.

— М… мы? Какие раскопки?

Юдей внимательно смотрит на Хэша, стараясь удерживать панику в узде. Двадцать девятое сентября?! Она провалялась на койке в неизвестном ей госпитале почти месяц, а единственный человек, который стал бы её искать обработан!

— Я не знаю. Легендой занимается другой отдел.

— Легендой?!

— Да. Легендой.

— А… чем занимаетесь вы?

Хэш долго не отвечает. Юдей чувствует, что пауза затягивается и ей становится не по себе. Чем таким может заниматься этот странный человек, что требует таких долгих раздумий?

— Я охотник, — наконец отвечает он.

— Охотник?

— Да.

— На… простите, я даже не знаю, водятся ли в Тифрту…

— Я охочусь не в лесу, — перебивает её Хэш.

— В море?

— Нет.

Юдей в замешательстве отводит взгляд в сторону.

— Простите, я не…

— Я охочусь в Хагвуле, гэвэрэт Морав.

С губ Юдей срывается вскрик. Руку и голову одновременно пронзает боль, а перед глазами вспыхивает картина: мужчина в тёмно-сером плаще выходит из дверей Южного крыла и просит её отвернуться.

На Хэше нет плаща. Он одет в шерстяную чёрную водолазку и чёрные же штаны. Кажется, она разглядела металлические набойки на тяжелых ботинках, когда он ходил по палате.

— Это вы… Вы! На лестнице!

— Да, гэвэрэт Морав. Это был я.

— А тот… тот паук.

— Кизерим.

— Что?

— Кизерим. Мы называем их кизеримами.

— Их? Так это не одно существо?!

— Их очень много, гэвэрэт Морав.

— Где?! В Хагвуле?! Я никогда не видела ничего подобного. Даже не слышала.

— Вы и не могли. Потому что в Хаоламе кизеримов крайне мало.

— Тогда…

— Я здесь, чтобы кое-что вам рассказать, — прерывает поток вопросов Хэш. — Похоже, вы пришли в себя. Хотя бы отчасти. А значит готовы воспринимать новую информацию. Вы ведь готовы?

Юдей кивает. Ей хочется сесть и она пытается опереться на руки, но те, хоть и дёргаются, совсем её не слушаются.

— Простите, мар Оумер, не могли бы вы…

— Конечно.

Гигант встаёт, и тянется к чему-то в изголовье кровати. Механизм лязгает, спинка плавно поднимает всё выше и выше, пока Юдей не «садится». Рука пришельца настолько близко, что она не сдерживает порыв: вытягивает шею и быстро принюхивается к его коже.

Ничего.

Пахнет одежда: смесью химических и естественных запахов. Но больше ничего.

«Этого не может быть», — думает Юдей, пока Хэш возвращается на место.

— Так лучше?

— Да, спасибо.

Ей не нравится слабость, но чего можно требовать от тела, которое не двигалось почти месяц? Удивительно, что оно вообще делает хоть что-то.

— Хорошо. Может быть, вы зададите мне какие-нибудь вопросы? Так будет легче.

— Д… давайте. Вы назвали то чудовище…

— Кизерима.

— Да-да, вы назвали чудовище…

— Гэвэрэт Морав, прошу. Не чудовище, не монстр, не тварь. Кизерим. Мы, здесь, называем этих существ кизеримами.

— Простите, вы не могли бы снять очки? — просит Юдей. — Тяжело разговаривать с человеком, когда вместо глаз смотришь в блестящие стекляшки.

На деле стёкла очков матовые. Они целиком поглощают свет и напоминают скорее два иллюминатора, смотрящие в бархатную южную ночь.

Хэш замирает. Проходит минута. Кивнув самому себе, он стягивает очки с лысой головы. Юдей охает.

Ей часто говорили, что у неё «золотая пыль» в зрачках. Сегодня она встретила существо, которому достались целые слитки. Глаза Хэша больше человеческих, и они ярче. Кажется, что изнутри их залили золотом.