— Не могу сказать, — отвечает Хэш. Юдей кивает. Она готова ко всему. Последние дни выскоблили из неё то немногое, что ещё оставалось. Энергию, чувства. Мысли ворочаются по инерции и похожи на раздувшиеся трупы, готовые лопнуть. Привычная одежда помогает, но эффект временный, и она быстро скатывается в прежнее состояние.

Процессия выходит из палаты. Юдей словно преступник, которого конвоируют на казнь: через равные промежутки в коридоре несут вахту ибтахины, и по их напряжённым позам, по тому, как руки лежат на взведённом оружии, легко догадаться, как они себя чувствуют.

Холл перед главной лестницей пуст. Следы бойни, конечно, убраны, в нос лезет резкий запах дезинфицирующих средств и йода. Душу Юдей трогает слабая эмоция.

«Что с того, ничего уже не изменить? — думает она, пока Хэш открывает дверь, а один из ибтахинов осторожно подталкивает её в спину. — Я монстр, те двое мертвы. Пусть делают что хотят».

Сознание женщины разделилось. Одна часть по-прежнему остаётся ею, другая отходит кому-то другому. «Сосед» не разговорчив, сам не показывается и никак себя не проявляет. Только Юдей не питает иллюзий — рано или поздно новый обитатель её головы освоится. Что будет тогда? Сожительство или жестокая борьба за выживание?

Процессия спускается. Главную лестницу освободили, на этаже, который делят тцоланимы и мандсэмы, часть учёных сгрудились у открытых дверей. Юдей обводит их безразличным взглядом. Часть лиц меняется, кто-то бледнеет.

«Они не знают меня, но боятся», — думает она. Мысль вызывает из небытия улыбку. Лёгкая тень касается губ, кто-то сдавленно всхлипывает, и на Юдей тут же опускается серо-стальной занавес пустоты. В конце концов, учёные остаются за спиной. Главной лестнице нет конца, но вот они добираются до очередных тяжёлых дверей, за которыми скрывается большой контрольный пункт. Сразу восемь ибтахинов встречают её. Семь из них целятся в потенциального противника.

«Десять», — отмечает Юдей.

Женщина со строгими чертами лица, большим шрамом на щеке и цепкими серыми глазами приказывает ей повернуться к стене и опереться на руки. Юдей подчиняется. Лязг перекатывающихся звеньев выдаёт цепь раньше, чем тяжёлый ошейник сдавливает шею.

— Повернитесь.

Комната дышит напряжением. От него лица ибтахинов идут рябью, а глаза Хэша светятся так ярко, что Юдей щурится. Тяжёлые звенья тянутся по полу к руке гиганта. Юдей распирает от истеричного смеха, когда она замечает, кто держит её на привязи.

«Как это всё нелепо. Элоим…» — думает она, а тем временем офицер ибтахинов мусолит в руках синюю книжицу удостоверения Хэша. Для Юдей мир начинает потихоньку обретать краски. Дурацкая бюрократическая процедура выбивает её из колеи, заставляет человеческое вернуться. Её ведут на казнь, но не могут избавиться от привычек посвящать драгоценное время сличению печатей и подписей. Кажется, вырывается даже гулкий смешок. Дёргаются головы, суровеют взгляды. Юдей хочется скорчить гримасу, чтобы посмотреть, как разодетые в форму охранники превратятся в кучку напуганных людишек. Но она сдерживается.

«При малейшем подозрении…» — вспоминает она и успокаивается. Серость возвращается, но уже не такая плотная: тонкий тюль, сглаживающий углы реальности.

Двери напротив входа открывают и комнату затапливает холодный воздух. Запаха металла и мха, камня и застоялой воды. Дорога, вырубленная прямо в скале, изгибаясь, пропадает в темноте. По правую сторону высится в редких лучах переносных фонарей огромный генератор.

— Не споткнитесь, — предупреждает Хэш, смотря ей в глаза. Юдей была бы рада увидеть в янтарных кругах подобие сочувствия, страха, гнева, но они бесстрастны до безразличия. Она только кивает в ответ и внимательно смотрит под ноги.

По два ибтахина спереди и сзади.

Стена здания СЛИМа остаётся за спиной, Юдей кажется, что они проваливаются в черноту, и вот-вот пространство поменяет координаты и они начнут падать. Ей не страшно. Где-то внутри она даже хочет этого.

Белый фантом купола сначала кажется мороком, но вскоре обретает телесность и целостность. Он огромен и чем-то смахивает на шатёр, разбитый посреди пустыни мрака. Полусфера крыши покоится на многоугольной фигуре, образованной одинаковыми вертикальными панелями. Юдей думает о костяшках домино. Под аккомпанемент стука каблуков о камень процессия подходит к невыразительным дверям, отливающим в свете фонарей синевой. Открывают их с другой стороны.

Много охраны, но помимо них и другие. Юдей натыкается на тяжёлый взгляд Хак и отводит глаза. Старик в кресле первые несколько секунд кажется незнакомцем.

«Филин», — узнаёт пленница, но никак не реагирует. Конечно, ректор должен знать о том, что происходит в лаборатории.

Доктор нелепо обхватил обеими руками тяжёлый грязно-белый короб с ярко-алым крестом. Рядом медсестра, в её лице Юдей впервые за сегодня читает что-то вроде… жалости?

«Кого она жалеет?» — думает она. В поле зрения появляется Мадан Наки, он что-то говорит в обычной манере велеричивоо трёпа, но Юдей не вслушивается в его слова. Она поражена тем взглядом. Жалость? Кто-то её жалеет? Может жалеть после того, что она совершила? Мысль о том, что ей предстоит что-то ужасное даже не приходит ей в голову. Что может быть ужаснее того, что она уже совершила?

Их долго и муторно проверяют, всех, кроме Юдей. Даже ректора. В этот раз сцена не поднимает с илистого дна души женщины ничего, кроме усталости. Серость надёжно хранит её от переживаний, и чувства похожи на слабую приправу, которая силится, но не может перебороть пресность.

Появление Резы Ипора Юдей упускает, потому что, на пару секунд, впадает в дрёму. Даже его удостоверение офицер сверяет с неким идеальным подлинником в голове, пока не остаётся удовлетворён. Юдей с удивлением замечает, что хочет в туалет.

«Вряд ли он здесь есть, — думает она. — Да и кому я скажу? Хэшу на ушко?»

На долю секунды возвращается смех.

Разросшийся отряд пропускают дальше, в узкий коридор, во внутренней стене которого через равные промежутки вырублены круглые иллюминаторы. Сейчас они закрыты шторками.

«Арена в лаборатории?», — думает Юдей. Она представляет, как Хэш захватывает кизерима живьём и его выпускают в эту клетку и наблюдают за ним, пока он не подыхает от голода, жажды или стресса.

«Что ж… Не самая лучшая участь…»

Последней двери позавидовали бы хранилища самых надёжных банков: огромный колёсный механизм, несколько десятков стальных запоров, и это только те, что можно разглядеть. Пара ибтахинов с трудом поворачивают колесо. Лязгает замок, цилиндры, будто когти, втягиваются внутрь.

Помещение по ту сторону оказывается бесстыдно голым. Яркие лампы в сочетании с белыми стенами, полом и потолком наводят на мысли о приёмной Элоима. Ещё свежи воспоминания, и первым делом Юдей оглядывает своих конвоиров, но и они щурятся. Значит, свет ей не мерещится.

Единственная примечательная деталь: длинное узкое окно на внутренней стене, да ещё одна тяжёлая дверь на запорах около него.

Доктор и медсестра первыми начинают действовать: забившись в угол, они раскрывают короб. На свет появляются инструменты, флаконы и коробки с неясным содержимым.

«Что они…» — впервые задумывается Юдей, но тут кто-то нетерпеливо дёргает за цепь, ошейник больно впивается в кожу. Реза. Он подталкивает её к Хак, которая замирает тонким силуэтом у смотрового окна. За толстым стеклом что-то движется, но разглядеть не удаётся. Начальник ибтахинов разворачивает Юдей спиной к окну так, как будто выставляет на обозрение всем присутствующим.

«Как именинницу перед гостями».

— Хак, — говорит Реза и отходит в сторону.

— Заходишь внутрь, встаёшь в красный круг и ждёшь, — коротко инструктирует охотница, не смотря на Юдей. — Как всё закончится, мы вытащим тебя оттуда. Будет больно.

На счёт последнего Юдей и не сомневалась, другое дело, что ничего конкретного пожилая охотница не сказала. Неизвестность стряхивает серость, заставляет внутренности сжаться.