Он поёрзал на сиденье, сильнее притягивая меня своим aleimi, вздрагивая от разряда ошейника и противясь ему.

— На тебе нет лифчика, — заметил он, слегка охнув от ошейника. — Это для меня, драгоценная? Gaos… я так сильно по тебе скучал.

Я скрестила руки на груди, уставившись на него.

Почему-то теперь я сделалась спокойной. Откровенно отстранённой.

И всё же я не собиралась садиться на стул напротив него или подходить ближе, чем я находилась сейчас. И мне было решительно похер, какой подтекст он в этом увидит.

— Я уйду отсюда через две секунды, — сказала я ему. Мой голос прозвучал ровно, незаинтересованно — как я себя и ощущала. — Мне нужно задать тебе вопрос. Если я не получу ничего, хоть отдалённо напоминающего ответ, я отсюда ухожу. Две секунды. Ты меня слышал?

— Ты пришла повидаться со мной, драгоценная девочка, — сказал он, тяжело дыша от ошейника. — Я поражён. Прошу, подойди ко мне поближе… пожалуйста… драгоценная девочка…

Я осознала, что вместо этого делаю шаг назад и крепче скрещиваю руки на груди.

Игнорируя его слова, я встретилась с ним взглядом.

— Вот мой вопрос, брат Лао Ху…

— Что угодно! Что угодно, моя драгоценная девочка… вообще всё, что угодно, — продолжая сопротивляться ошейнику, он откинулся на спинку стула, и я осознала, что он натягивал свои цепи с тех самых пор, как увидел меня стоящей у двери. Его взгляд пробежался по мне. — Но ты знаешь цену, любовь моя. Ты знаешь цену. Ты знаешь, как сильно я хочу, чтобы ты её заплатила…

Он склонил голову, показывая на свой пах, но не отрывая от меня взгляда.

Мои челюсти напряглись.

— Ты или кто-то другой из Лао Ху поместил что-то в мой свет? Во время одной из связующих сессий, может? В любое другое время? — я заскрежетала зубами от вспышки его света, стараясь игнорировать это. — Блоки? Какое-то средство отслеживания? Что угодно, что может по-прежнему препятствовать моему aleimi и вызывать проблемы с моим светом?

Его улыбка сделалась ещё шире, и из него вышел очередной импульс боли. Он снова смотрел на моё тело, вспоминая отдельные сцены так громко, что это явно было намеренным.

— Боги, я хочу тебя трахнуть… я так сильно хочу тебя трахнуть…

Я без раздумий развернулась и зашагала к двери.

— Подожди! — завопил он. — Подожди! Не уходи!

Я остановилась, легонько прикасаясь пальцами к L-образной ручке.

— Я же тебе сказала… две секунды. Я выразилась предельно ясно. Это время уже истекло.

Когда я обернулась через плечо, его глаза смотрели холоднее, словно пронизывали. Я видела, как он пытается думать вопреки наркотикам, решить, что сказать, чтобы я не ушла. То чувство, стискивающее моё горло, усилилось.

Я повернулась к двери и по-настоящему стиснула ручку, когда он заговорил.

— Какие именно… вещи… Высокочтимый Мост?

Я осталась стоять лицом к двери.

— Вопрос был задан ясно, Дитрини. Отвечай на него.

Очередной завиток боли выплеснулся из его света.

— Ты имеешь в виду те разы, когда моя команда разведчиков по очереди пыталась проникнуть в твой свет? Такие… вещи… Высокочтимый Мост?

Боль ударила в мою грудь, и внезапно мне стало сложно видеть что-либо.

Спустя несколько секунд, показавшихся очень долгими, я осознала, что мои глаза светятся. Я крепче сжала дверную ручку, а Дитрини издал раскатистый смешок. Не думаю, что я пыталась открыть, но дверь всё равно отворилась с другой стороны.

Там стоял Тензи, бледный как мел, с пистолетом в руке.

— …Ты имеешь в виду ночь, когда я пригласил твой класс с уроков разведки на ужин? — крикнул Дитрини, и из его света выплеснулся очередной жёсткий завиток боли. — Ты же помнишь, не так ли, любовь моя? Я также пригласил их отцов. И моих охранников, тех двух версианцев. Думаю, для твоих юных друзей это было очень познавательно. Разве не так, драгоценная…?

К тому времени мне уже приходилось прикладывать усилия, чтобы сдерживать свой свет.

Почти не видя Тензи, я прошла мимо него.

Я остановилась лишь раз, перед тем, как Тензи закрыл дверь. Я посмотрела обратно на Дитрини, наблюдая, как он триумфально улыбается мне, а его лицо озаряется тем самодовольным, знающим выражением. На долю секунды все те образы, которые я на некоторое время сумела уничтожить в своём разуме и свете, резко нахлынули обратно. Волна тошноты в моём нутре превратилась в холодную боль.

Я помнила, как фантазировала об его убийстве, часами воображала детали, гадала, будет ли это стоить всех последствий. Я думала об этом практически каждую секунду того времени, что он оставлял меня без ошейника. Временами я думала, что оно того стоит, даже если они сделают меня вечной рабой Лао Ху. Даже если они будут избивать меня неделями… месяцами.

Должно быть, Вой Пай услышала некоторые из этих мыслей.

Она не угрожала мне. Она угрожала Джону. Она угрожала моей тёте Кэрол, моему дяде Джеймсу, моим кузинам и кузенам. Она угрожала Анжелине, Фрэнки, моему любимому профессору из колледжа искусств. Она угрожала Касс. Она угрожала Балидору.

В конечном счёте, я не могла рисковать.

Я пыталась твердить себе, что это не имело значения, что будут и другие Дитрини, что если я смогу пережить это, то верну себе свою жизнь — что Вой Пай не будет удерживать меня вечно. Я говорила себе, что это не может длиться вечно.

Я говорила себе, что колесо никогда не перестанет вращаться, и в итоге я буду свободна.

Я знала, что некоторые из этих мыслей — это механизмы психологической адаптации, которые я получила от Ревика; так он справлялся с заточением у его дяди. Я знала, что некоторые из них отнюдь не были здравыми.

Однако теперь, глядя на Дитрини, я ощущала, как мой разум вновь возвращается в то состояние.

Не дав себе по-настоящему задуматься над этим, я выхватила пистолет из руки Тензи.

Повернувшись, я прицелилась в грудь видящего Лао Ху, не успев осознать, что я намереваюсь сделать. Боль, выплеснувшаяся от видящего, заставила меня снять пистолет с предохранителя и до ломоты стиснуть зубы.

— Это тебя заводит? — мой голос дрожал от ярости. — Перспектива твоей неминуемой смерти тебя заводит? Серьёзно?

В его глазах стояло ещё больше боли, когда он посмотрел на меня.

— Приятно знать, что тебе по-прежнему не всё равно, драгоценная.

— Ты поместил что-то в мой свет, Дитрини? — спросила я, продолжая стискивать зубы. — Что ты можешь выиграть, не говоря мне сейчас? Просто скажи мне. Скажи мне бл*дскую правду… хоть раз… и может, ты доживёшь до завтрашнего дня.

— Если я скажу тебе всё сейчас, что заставит тебя навестить меня ещё раз, моя дорогая?

Я подняла пистолет выше, целясь ему в лицо. Мои челюсти сжались так крепко, что это причиняло боль.

— А что помешает мне просто разнести тебе башку, если ты ничего не скажешь? Почему ты думаешь, что меня хоть капельку волнует перспектива твоей смерти?

Оценив мои глаза более настороженно, Дитрини взглянул на Тензи, затем на меня. Кажется, увидев что-то на лицах одного из нас или обоих, он склонил голову набок, улыбаясь.

— Я ничего не помещал в твой свет, драгоценная. Ничего, кроме меня. И света всех моих друзей… и гончих псов Города… и моих почётных гостей…

Отбросив в сторону образы, которые он швырнул в мой свет, я закусила губу, пока не ощутила вкус крови.

— Ничего такого, что блокировало бы мой свет? Ничего, что помешало бы мне увидеть Тень?

— С чего бы я захотел мешать тебе увидеться с моим господином, драгоценная? — его серебристые глаза сделались хищными, волчьими. — С чего бы мне это делать? Он больше всего на свете хочет, чтобы ты увидела его… как и я. Он хочет видеться с тобой вечно, драгоценная. Как и королева. Красная королева…

Боль ударила меня в грудь, от чего моё лицо на мгновение исказилось.

Касс. Он имел в виду Касс.

Боль разделения вышла из его света облаком. Его тон сделался натужным.

— Gaos. Ты любишь её, не так ли? Красную королеву? Я ревную, драгоценная… так ревную. Мне так больно видеть всю эту любовь, знать, что я не увижу ваше воссоединение, — когда я встретилась с ним взглядом, его улыбка сделалась холодной. — А это воссоединение грядёт, драгоценная. Оно наступит быстрее, чем ты думаешь.