Постепенно все замерло неподвижно.
В те же несколько секунд эмоции отступили, оставив все остальное незамутнённым.
Он направил часть своего разума и света в самые тихие глубины его aleimi, войдя в те же не-пространственные Барьерные структуры, которые он использовал для телекинеза. Он уже определил, что там ошейник не мог его почувствовать. Изначально Ревик отправился туда, чтобы попытаться найти Элли, но его встретила лишь тишина. Кто бы ни похитил её, они тоже надели на неё ошейник, и намного сильнее того, что нацепили на него.
И всё же иметь доступ к этим структурам — это уже что-то.
Ревик не мог пользоваться телекинезом, но эта часть его aleimi достаточно бодрствовала, чтобы можно было использовать её другими способами, в том числе и для многомерного выстраивания стратегии. Что ещё важнее, как только он получил сегмент своего света там, вверху, он мог думать, не будучи подслушанным обычными видящими, включая Дитрини. Часть своего разума он оставлял на нижних уровнях и позволял себе отдельные мысли, чтобы абсолютное молчание не вызвало у Дитрини подозрений.
Той верхней долей своего света Ревик пытался решить, будет ли лучше попытаться сбежать сейчас, или лучше позволить, чтобы Дитрини привёл его к Элли. Оба варианта чертовски рискованные. Но чем больше он рассматривал их, тем сильнее убеждался, что важнее освободиться немедленно.
Дитрини не станет рисковать и стрелять по нему.
Если он убьёт Ревика, он убьёт Элли.
Должно быть, ему приказали доставить Мэйгара и Джона тоже живыми. Таким образом, многое зависело от того, насколько важно было для Дитрини сохранить хорошие отношения с Тенью. Учитывая, что к этому времени Элли наверняка у Тени, Ревик считал, что ему это чертовски важно. Больше того, Ревик был мужчиной. Его неповиновение не спровоцирует Дитрини так, как спровоцировало бы неповиновение Элли, так что меньше вероятность того, что он утратит контроль и пристрелит Джона или Мэйгара, несмотря ни на что.
Скорее всего, в настоящий момент Дитрини уязвимее всего. Пять охранников. Он отрезан от его армейского подкрепления. Никакого особо мощного оружия.
Ревику нужно освободиться немедленно. Он должен найти для этого возможность сейчас.
Он не впускал в эту часть своего разума мысли о состоянии Элли, о том, как она должна быть напугана, будучи слепой, да ещё и пережив предательство собственного брата. Сохраняя эмоциональные реакции на нижних уровнях своего света, там, где их ощутит Дитрини, Ревик вместо этого думал в обход этих вещей и придерживался тех пространств, где он по-прежнему мог маневрировать.
Он оценил своё нынешнее положение.
Хоть ошейник, который сейчас был на нём надет, был самым обычным, Дитрини выставил все настройки на максимальном уровне. Ревик едва не вырубил сам себя в тот единственный раз, когда он по-настоящему протестировал лимиты. Это плохие новости. Он практически вообще не мог использовать свой свет, даже для обманных манёвров.
Хорошие новости — это то, что ошейники принадлежали Адипану.
Это означало, что хоть Дитрини и лично надел ошейник на его шею, он не мог активировать его дистанционно, используя, скажем, гарнитуру. Ревику приходилось самому провоцировать удары током — а значит, если он побежит, Дитрини не сможет вырубить его, не погнавшись за ним и не атаковав физически.
Внезапно вспомнив, что он имеет дело с другой половиной Четвёрки, Ревик попытался использовать верхние уровни своего света, чтобы дотянуться не до Элли, а до Фиграна.
Он уловил проблески, мимолётные впечатления, но ничего такого, за что он мог бы зацепиться дольше, чем на несколько секунд. Такое чувство, будто Фигран был сделан из дыма и воды, скользкий как лёд и переменчивый как воздух. Ревик осязал его, чувствовал его присутствие, даже мельком улавливал его мысли, но не мог подобраться достаточно близко, чтобы вытащить хоть какую-то информацию. Всё, что он получил — это числа, геометрические схемы, ряды за рядами строк, покрытые ярко освещёнными переплетениями, как узелки на нити.
Что-то в этих линиях казалось смутно знакомым, но как только Ревик подобрался ближе, они тоже исчезли, как облака, которые разогнал ветер.
«Время, — сказал ему его разум. — Это как-то связано со временем».
Решив, что эта информация в данный момент не принесёт пользы, Ревик сосредоточился на другом и попытался нащупать Касс с помощью этих верхних структур его aleimi.
Её он тоже не сумел ощутить, но различия были поразительными.
В отличие от аморфности Фиграна и молчания Элли, с Касс он наткнулся на настоящий барьер, да настолько плотный, что для его разума он показался физически осязаемым. Стена кипящего серебристого света сформировалась перед его глазами, зеркально отражая его собственный световой силуэт. Вопреки всем его годам, проведённым с Дренгами, он никогда не ощущал ничего подобного; это не особо походило на конструкцию, она скорее была заточена внутри шара из органического металла, горячего от высокого напряжения — что-то вроде Барьерной версии ОБЭ-поля.
Что-то подсказывало ему, что не стоит пытаться прикоснуться к этому шару.
Посмотрев на это ещё несколько секунд, Ревик отключился, нахмурившись.
Он подумал о своих двоих спутниках.
Джон пребывал в шоке. Он был умелым бойцом, но он всё ещё учился подключать своё зрение видящего к боевым техникам. У него не будет шансов против этих разведчиков, и тут неважно, кто их обучал — Тень или Лао Ху.
Ревик заметил, что в камере Мэйгар дрался хорошо.
Он был зелёным. Он нуждался в подобающей тренировке, но от природы был бойцом — гибким, проворным, держался вопреки боли и неравным шансам, имел хорошие инстинкты. Если он получит несколько лет нормальной тренировки, то через какое-то время станет бойцом намного выше среднего, но в данный момент он тоже не сумеет противостоять этим видящим.
В камере Мэйгара они значительно уступали по численности.
Больше половины охранников, которые изначально пришли туда, чтобы усмирить Ревика, Джона и Мэйгара, отделились от них ещё до входа в канализационные туннели (предположительно, чтобы присоединиться к своим товарищам, пытающимся пробиться на верхние этажи отеля). В той изначальной схватке Ревику пришлось драться с семерыми; Джон и Мэйгар сражались с тремя и четырьмя соответственно.
Как только их пересилили, Дитрини устроил шоу из надевания на всех троих ошейников и цепей, начиная с Ревика.
Сам Ревик ощущал в этом действе ритуальную остервенелость. До такой степени, что он даже задался вопросом, не возник ли у Дитрини стояк, пока он проделывал всё это.
Этот придурок из Лао Ху определённо был садистом — и в сексе, и вообще.
Но в отличие от Элли, Ревик уже играл в такие игры ранее — и с садистами, которые были гораздо умнее и извращённее этого гнилого куска ridvak падали.
Он позволил этой мысли резонировать на нижних уровнях его света, не сумев удержаться от подколки, и Дитрини усмехнулся, удостоив его ещё одного взгляда через плечо.
Не успел он отвернуться, как охранник позади Ревика пихнул его в больное плечо, заставив резко втянуть воздух, затем стиснуть зубы, но все же прибавить шагу. Рядом с ним охранники Джона и Мэйгара тоже подтолкнули их, быстрее погнав всех троих по цементному туннелю, игнорируя их спотыкания и шлёпанье ног в темноте.
Ревик покосился на Джона прямо перед тем, как очередной взрыв сотряс стены — этот прозвучал намного ближе. На мгновение утратив равновесие, Ревик удержался на ногах и взглянул на Дитрини, когда тот прикоснулся к клавише на гарнитуре.
— Да, — Дитрини говорил на современном прекси, но в его словах по-прежнему оставался акцент от более древнего произношения. — Они пробиваются, о мой Грозный Друг.
Ревик и Джон переглянулись.
Касс. Он говорил с Касс.
Дитрини помедлил, явно выслушивая свою собеседницу.
— Да, — ответил он, когда пауза закончилась. — …Быстрее, чем по твоей оценке. Мои люди говорят мне, что они будут вынуждены отступить, и настоящий прорыв в данный момент невозможен. Трусливое отродье уже полностью обрушило свою конструкцию, так что мы утратили возможность наблюдать за отелем.
