Волнения не обошли стороной и фазенду Гумерсинду. Земляки стали упрекать Матео за то, что он перекинулся на сторону хозяина и больше не заботится об их интересах.

- Ты зазнался, Матео! - твердили они ему. - Зазнался и зажрался. Тебе на нас наплевать!

Матео темнел лицом и отмалчивался. Ему больно было слушать упрёки, тем более, что это была ложь. Но люди мало получили за свой тяжкий труд, они были недовольны, и им нужно было выплеснуть своё раздражение. Матео не сердился на земляков, но ему было тяжело.

- Как-то утром к нему подошёл Амадео.

- Делай со мной, что хочешь, старина, - обратился он к Матео, - но я тут больше не останусь! До тех пор, пока я надеялся хоть что-то заработать, я терпел. Но больше не вижу в этом проку.

- Куда ты пойдёшь? Что будешь делать? – угрюмо спросил Матео.

- По натуре я вольный художник, - ответил Амадео, - я инженер, строитель, я всегда найду себе дело. Свет клином не сошёлся на этой фазенде!

Матео не очень-то понимал, как можно уходить от земли. В его глазах земля была главным источником всех благ на свете, она накормила своих детей. А они служили ей верой и правдой.

- Голова кормит лучше рук, - заявил Амадео. – Попроси твоего тестя отпустить меня.

Матео поговорил с Гумерсинду. Тот подумал-подумал и сказал:

- Как известно, одна паршивая овца может, перепортит всё стадо. Пусть уходит. Мне не нужны смутьяны и бунтовщики.

- За ним потянется и другой народ, - осторожно сказал Матео.

- Семейные не потянутся, а холостых у нас один-два и обчёлся, - отмахнулся Гумерсинду. - Да и не нужно мне сейчас столько работников. Пусть останется немного, но зато надёжные и работящие.

Амадео получил свои документы, засвистал как птица.

- Спасибо тебе, - прочувствованно обратился он к Матео. – Долг платежом красен, добра я не забываю.

Он сложил свои немногочисленные пожитки в котомку и пошёл, не оглядываясь по дороге - ему так осточертела фазенда, что и смотреть на неё не хотелось.

Матео с тоской глядел ему вслед. Близкими друзьями они не были, но вот Амадео ушёл, и Матео словно бы осиротел. Он почувствовал себя пленником, запертым в четырёх стенах, и затосковал, будто и в самом деле в тюрьме.

Розана звала его полюбоваться сыном, но в голове Матео сразу возникала одна и таже неотступная мысль: как там мой мальчик? А может, Гумерсинду мне всё наврал, и Жулиана в самом деле нянчит нашего с ней ребёнка?

- Я хотел бы увидеть его хоть одним глазком, - вздыхал он, сидя за бокалом вина у Бартоло.

- Я тебя понимаю, - вторил Бартоло. – Слушай! Поехали вместе в Сан-Паулу! Я всё равно здесь больше не собираюсь оставаться!

- Ты что, тоже сматываешь удочки? – спросил Матео.

- Я хочу вернуться в Италию и сажать виноград! Я больше не могу видеть этот кофе!

- Я всегда говорил, что нельзя всем сидеть на одном мешке кофе, - угрюмо проговорил Матео. – Прохудится мешок, и треснешься задницей о землю!

- Что и произошло, - подхватил Бартоло. – Эх! Будь у меня хоть кусочек земли! Уж я бы на ней наворотил такого!

- Пошли к Гумерсинду! Пусть он даёт нам землю! - вдруг вскинулся Матео. - Мы хотим работать на своей земле!

Как только он увидел, почувствовал, что может остаться один-одинёшенек на этой фазенде, ему стало тошно. Что он будет делать тогда среди чужаков? Он и не подозревал, что земляки ему так дороги!

Гумерсинду совсем было не с руки заниматься сейчас земельным вопросом, но он уже не раз видел Леонору в слезах, слышал, что Бартоло надумал уехать. А Гумерсинду не хотел, чтобы его жена лишилась такой золотой помощницы, и потому пошёл навстречу, прежде всего Леоноре, а не Матео, который вёл себя в данном случае не как разумный хозяин, а как взбалмошный мальчишка.

- Вы понимаете сами, что всех я сейчас не могу наделить землёй, но Бартоло - такой уважаемый человек, что я не посмею оставить без внимания его просьбу. Поезжайте с Матео в моё другое имение, и пусть Бартоло присмотрит там себе землю. Обещаю выделить ему то, что он выберет. Он уже будет знать, за что работает, и будет мне выплачивать потихоньку стоимость земли. Ну что? По рукам?

Бартоло кивнул.

- Я посмотрю, - осторожно сказал он. - Если там найдётся что-то подходящее, будем работать дальше. А если нет, то не обессудьте…

Гумерсинду улыбнулся: чтобы в Бразилии не нашлось подходящей земли? Да такого быть не может!

Матео с Бартоло уехали на несколько дней в «Аморе», соседнее имение Гумерсинду, а на фазенду приехала Анжелика. Она привезла печальную новость: Алтину, отец Аугусту, скончался.

- Мы успели его похоронить, не дожидаясь вас, - сказала она. – Для него это было просто спасением. В последние дни ему стало совсем худо, и он очень мучился.

- Бедный мой дорогой друг, - печально сказал Гумерсинду. - Пусть земля ему будет пухом. Я позову падре Олаву, чтобы он отслужил по усопшему панихиду. И мы помолимся за упокой его души. А как ты, дочка?

- У меня прибавилось забот, - вздохнула Анжелика. – Но я справляюсь. Ты знаешь, что я уже продала часть нашего кофе и расплатилась с людьми на плантации за сбор урожая?

- Лучше бы ты со мной посоветовалась, - насупился Гумерсинду. - Продавать кофе по такой цене – преступление!

- В следующем году его будет ещё больше, папа, - кротко заметила Анжелика. – И вы совсем не будете знать, куда его девать. Лучше искать, кому его продать. Может даже стоит зафрахтовать корабль и самим отвезти его в Европу!

- Яйца учат курицу! – растроганно произнёс Гумерсинду. – А знаешь, доченька, ты ведь права!

После того, как Аугусту стал законным наследником всех имений, он передал их в управление своей жене.

- Я буду баллотироваться в депутаты, - сказал он. – Но не хочу представлять партию «кофейных баронов», ретроградов и консерваторов. Я с теми, кто думает о новой, процветающий Бразилии, кто нацелен на созидание! Мы способны создать промышленность, создать рабочие места, которые не будут зависеть от урожая и неурожая.

Анжелика особенно любила своего мужа, когда он говорил с ней об «умном». Она готова была слушать его часами, и Аугусту пользовался этим, проверяя на ней свои будущие речи, предназначенные для избирателей.

Анжелика соглашалась с Аугусту, но сама ничего не имела против того, чтобы стать «кофейной баронессой».

- Мне это дело нравится, - сказала она, - и я охотно возьму его на себя. Когда я еду вдоль плантаций, то невольно возвращаюсь в своё детство и всегда вспоминаю, как папа брал нас с собой.

Анжелика объехала плантации своего мужа и предстала перед отцом с готовым докладом.

Гумерсинду поразился её толковости и хватке.

Вскоре она стала его правой рукой, и он уже сам советовался с ней.

- Мне кажется, что ты родилась с чувством любви к земле, - говорил он дочери.

- Мне тоже так кажется, - соглашалась Анжелика.

- Знаешь, мне хочется взять обратно свои слова о девчонках. Более толкового помощника мне и желать ничего.

- А Матео? - задорно спросила Анжелика.

- Наших тонкостей он всё равно не чувствует, - вздохнув, признал Гумерсинду, - и потом, ты болеешь за наше добро, а он за своих итальянцев.

Мария была очень озабочена прытью Анжелики.

- Побереги себя, доченька, - говорила она. - В твоём положении нужно тихонько гулять, побольше спать, а ты - на ногах ни свет ни заря.

- Да я прекрасно себя чувствую, - отмахивалась Анжелика. И вновь приказывала запрячь себе лошадей и отправлялась посмотреть ещё один склад, ещё одну плантацию.

Неподалеку от дома её и прихватило. Она была уверена, что рожать ей ещё рано, и даже не поняла, почему у неё вдруг возникла такая странная боль. А потом испугалась.

«Мама права, - подумала она. - Мне нужно себя поберечь!»

Но беречься было уже поздно: ребёнок пожевал появиться на свет. Все в доме забегали, забеспокоились. Все, кроме самой роженицы. Анжелика стала необычайно спокойной и сосредоточенной. Она словно бы вслушивалась в себя, советуясь с тем существом, которое проявило свою собственную волю и торопилось на свет Божий.